У алтаря любви - Дорин Малек

Он понял – начинается новая жизнь.

Марк вошел в роскошный атрий дома сенатора Гракха, что располагался на Палатинском холме, и передал шлем и плащ склонившемуся слуге Огромный двухэтажный дом, облицованный камнем, имел прямоугольную форму, сквозь крышу были видны звезды, сверкающие на небе; слева, в шкафах, хранились маски предков Гракхов, покрытые воском, вдоль стен рядами стояли дорогие вазы, на стенах висели восточные гобелены. Мозаичный пол, изготовленный из крошечных плиток кафеля, изображал пасторальную сцену веселящихся нимф и пастухов. Марк последовал за слугой через зал в гостиную, которая находилась чуть выше атрия. В расположенных по бокам альковах находились святыни, посвященные ларам, богам, охраняющим домашний очаг.

Сенатор Гракх и его сын ожидали Марка в гостиной, расположившись на парчовых диванах и держа в руках золотые кубки. Марк обратил внимание на гравированный двойной канделябр, стоящий на столике, инкрустированный ляписом-лазурью и украшенный зеленым эмалевым интальо.[17] Замысловатые фрески украшали стены, по бокам висели гобелены, изображавшие в полный рост Минерву и Зевса. Декор комнаты дополняли стоящие на полу высокие греческие вазы с изображениями мифических минотавров. Марк улыбнулся Септиму, присоединившись к мужчинам.

– Приветствую тебя, мой друг. Хочу сказать, что пришел в уныние, увидев тебя в таком окружении.

– Разве не похоже на промокшие от дождя палатки в Галлии, где мы дрожали от холода, не так ли? – рассмеялся Септим.

Марк кивнул, принимая бокал от второго слуги, мгновенно появившегося из боковой двери.

– А где остальные гости? – поинтересовался он.

– Уже в столовой с моей женой, – объяснил сенатор. – Септим решил, что тебе будет приятнее, если какое-то время проведешь с нами, прежде чем присоединимся к остальным гостям. Он утверждает, что ты стал знаменитостью и тебя одолевают поклонники.

– Преувеличивает, – коротко бросил Марк, пригубив бокал с вином.

– Ну, не знаю, – ответил Гракх. – У моей жены очень утонченный салон, и она пригласила пол-Рима, чтобы показать героя-победителя. Возможно, ты более популярен, чем сам предполагаешь.

Марк бросил на Септима отчаянный взгляд, говоривший о многом.

– Ну, отец, не пугай его, а то создашь впечатление, что Марк будет в центре внимания всех гостей.

– Неужели так и будет? – озабоченно спросил Марк.

– Конечно, нет. Пожалуйста, не обращай внимания на отца. Сегодня ты мой гость, отдохнешь и ничего больше, – весело заверил Септим.

– Как ты находишь вино, мой мальчик? – осведомился Гракх у Марка.

– Очень хорошее, – похвалил Марк.

– Откуда тебе знать, Корва, ты ведь почти не пьешь, – засмеялся Септим.

– И ты бы мог пить поменьше – не повредит, – резко заметил сенатор сыну.

– Мне никогда не достичь совершенства моего друга, – отозвался Септим, сделав глубокий глоток вина. – Он настоящий грек по духу, преданный своим национальным традициям. Во всем должна быть умеренность.

– За исключением войны, – заключил сенатор Гракх.

– И любви, – мудро добавил Септим. – Разве не так утверждает молодой Гораций?[18]

– О, этот мальчишка Гораций, еще один друг Брута. Я устал от этой банды и их оратора Цицерона, – отозвался сенатор.

– Но ты поддерживаешь с ними хорошие отношения, как и со сторонниками Цезаря, – хитро улыбнулся Септим. – Во всех политических противостояниях мой отец придерживается нейтральной позиции, таким образом сохраняя свои деньги.

– Мудрая позиция, – отозвался Марк.

– Но ты же сторонник Цезаря, как я понимаю? – задал вопрос Марку сенатор.

– Он был и остается моим полководцем, сенатор Гракх. Я дал ему клятву солдатской верности.

– Теперь он гораздо выше, чем полководец, – заметил Гракх. – В нашей стране политики всегда выполняют свой воинский долг. Помню даже Цицерона консулом Киликии, до того как туда назначили умершего Сеяна. Но Цезарь стремится к гораздо большему, называя себя императором.

– Полководец, одержавший столько побед, достоин такого звания, – резко ответил Марк.

– Правильно, но это также говорит о его излишних амбициях. Когда он делил власть с Крассом и Помпеем, то охотнее шел на компромиссы. А теперь, оставшись один, боюсь, дождется того времени, когда страна разделится на два враждебных лагеря, и это станет трагическим днем в истории Рима.

В комнату вошла жена сенатора.

– А вот и Марк. Всем не терпится посмотреть на тебя. Какой ты красивый в этой форме.

– Добрый вечер, госпожа Гракх, – приветствовал ее Марк.

– Я посоветовал ему не надевать тогу, чтобы женщины могли любоваться его ногами, – подразнил его Септим.

– Совсем не смешно, – строго ответила его мать, очень красивая женщина сорока с лишним лет, подавая знак мужчинам подняться и следовать за ней. Туника без рукавов из кораллового шелка с глубоким круглым вырезом у шеи открывала стройную шею и руки; широкий шарф нежного персикового цвета, задрапированный на одном плече и закрепленный брошью, инкрустированной жемчугом, благородно оттенял белую кожу лица; искусно уложенные волосы тяжелой косой обрамляли голову, а затем локонами ниспадали на плечи. Когда Марк приблизился к ней, она милостиво протянула ему руку.

– Это для вас, – сказал он, протягивая ей амфору с помпейским соусом.

– О, как мило с твоей стороны! Благодарю, Марк. Ты всегда такой предусмотрительный. Я всегда сама слежу за приготовлением блюд, но повар часто делает совсем не то, что задумано, – она взяла Марка под руку. – Постараюсь посадить тебя с интересными людьми, но, конечно, трудно предвидеть, насколько это получится удачно. Надеюсь, ужин не затянется надолго, и мы поболтаем с тобой позже о том, чем занимается мой сын, – это единственный способ узнать, как у него идут дела. Он никогда и ничего не рассказывает.

Они перешли в еще более роскошную часть дома, где располагались две столовых: одна – в передней части дома – предназначалась для большого числа гостей; в другой, меньших размеров, находившейся рядом с кухней, обычно обедала семья. Когда Марк вошел в парадную столовую, которую называли триклинием или комнатой с тремя диванами, то увидел, что все гости уже удобно расположились на диванах в ожидании первого блюда. В обычной столовой стояло три дивана, на них вмещалось по три человека на каждом и один большой стол. Но парадная столовая с мраморным полом и дорическими колоннами, поддерживающими крышу, вмещала, по крайней мере, пятнадцать диванов и около пятидесяти гостей. Вышитые гобелены украшали стены, факелы освещали зал. Рабы в голубых ливреях дома Гракхов сновали между гостями, наполняя их бокалы. Они уже наслаждались вином – на подобных приемах этот напиток часто представлял больший интерес, чем еда.