Финская баня - Владимир Домашевич

Тут дверь скрипнула — и на пороге показался Хапайнен в обычной домашней одежде: теплых суконных штанах, в валенках–бурках, в синем форменном мундире лесной службы, без шапки. На полысевшей большой голове — серебристый пушок на темени, а немного ниже — такого же серебристого оттенка волосы.

— Тэрвэ, Васил, как спалось? — поздоровался и сразу поинтересовался самочувствием гостя Хапайнен.

Колотай прекратил свои занятия физкультурой, ответил на приветствие и поблагодарил за ночлег — спал он как пшеницу продавши.

— А что это значит — как пшеницу продавши? — переспросил Хапайнен.

— Это значит — крепко, как убитый, — ответил Колотай и стал объяснять: — Когда–то крестьянин возил на ярмарку первый обмолот пшеницы, продавал ее на свои нужды, покупал все необходимое, а потом заходил в шинок, выпивал рюмку–другую, после чего, иногда с песней, ехал домой, затем заваливался спать. И спал как пшеницу продавши.

Хапайнен улыбнулся и сказал:

— Картина очень похожа на нашу. Очень–очень. Только у нас пшеница слабо растет, больше рожь, — объяснил он и добавил: — Кончай разминку, делай пробежку — и пойдем завтракать. Бистро!

Колотай так и сделал, и через минут пятнадцать он уже был готов выполнять все остальные «приказы» своего нового хозяина.

Хапайнен на кухне уже дирижировал своим семейным оркестром: указал Юхану, своему сыну, на табуретку, потом Колотаю, что–то сказал жене, но коротко, как приказал. Та начала носить на стол тарелки с ячной кашей, поставила в центре глиняную миску с селедкой, положила на белую скатерть круглую буханку хлеба, а рядом — большой кухонный нож. Хозяин взял буханку в левую руку, прижал ее к груди, а правой стал резать ножом большие ломти и класть их на неглубокую белую тарелку.

Колотай от этой сценки даже встрепенулся: ну как у нас, все до мелочей. Как давно он не видел такой картины, знакомой с глубокого детства! Как хотелось еще маленькому вот так смело взять буханку хлеба, прижать ее к груди и откромсать ломоть–другой. Но куда там! Маленькому не дадут, скажут — не столько хлеба нарежешь, сколько себя самого. Подожди, подрасти… И вот он вырос. А что дальше?

Покончив с хлебом, Хапайнен вытер руки о край скатерти, перекрестился всей ладонью на икону в углу кухни и сказал всем:

— Будем завтракать. — И сел рядом с Юханом, подвинул к себе тарелку с кашей, вилкой взял селедку из большой миски, потом показал рукой Колотаю, чтобы он сделал то же самое, не стеснялся, и снова начал: — У меня три сына и дочь. Она замужем, с нами не живет. Младшие сыновья — школьники, а вот старший, Юхан, окончил лицей, скоро ему в армию… Война на пороге, а ему в армию… В огонь, под пули. Ты побывал, знаешь, что это такое. А он еще дитя, мальчик — и его в огонь… Не могу, душа не позволяет… У меня есть план, я тебе уже говорил, но детали не будем… Понимаешь? А сейчас ты должен научить Юхана бегать на лыжах. Он умеет, но так, как баба, а нужно, как солдат — быстро–быстро и далеко–далеко. Понял? Тренировка…

Услышанное сильно удивило Колотая. Он даже не знал, что и подумать, как себя вести, что говорить. А Хапайнен, будто соскучившись по разговору, продолжал:

— Я здесь работаю лесником, сотни километров лесных дорог, днем и ночью, на лыжах и на коне, с ружьем. Я охотник, хорошо стреляю. Вот возьми это мясо, дикий кабан. Я застрелил его неделю назад, как раз перед тем боем, в котором ты попал в плен… Счастье, что уцелел. Теперь тебе нужно найти дорогу домой. Понял? Слышал о нашем Маннергейме? Наверняка слышал — линия Маннергейма. Он старый русский генерал, но служить им не стал. Подавил восстание… Они хотели советы… Ну вот теперь советы нам мстят за старые грехи, что мы их оставили. А зачем они нам? Я тоже воевал у Маннергейма, был ранен… И вот теперь мой сын может пойти на линию… Боюсь, что не устоим против вас. Вас много–много, а нас — горстка… Сына нужно как–то спасать. Чтобы не сложил напрасно голову, как твои друзья… Ни за что, ни за что! — повторил с нажимом, чего Колотай от спокойного финна не ожидал.

— Мы напали на вас! Ты в это веришь? Брехня, самая чистая брехня! Пять миллионов нападают на сто пятьдесят. Разве в этом есть здравый смысл? Нет… Просто передел Европы между двумя сильными: ты бери это, а я возьму то.

А когда разберут все, что тогда? Посмотрят, кто больше набрал, и могут разругаться. Еще как! Посмотреть — люди как люди. А как станут что делить — становятся зверями. Забывают, что они люди. Что над ними Бог, а они — его дети… Или слуги… Или рабы… Только не хозяева чужих жизней и судеб, каковыми они себя считают.

Тут дверь открылась и на кухню несмело вошли два мальчика: один рослый, лет пятнадцати, а второй — около десяти, еще дитя, оба стриженные, светлоголовые, в школьной форме темно–синего цвета. Сказали «тэрвэ», не зная, что делать дальше — видимо, решили напомнить о себе.

— Вот это мои школьники, старший Матти, младший Бруно, — кивнул в их сторону Хапайнен. — С ними хлопот больше, потому что вырастут — и в солдаты. А девка что? Отдал замуж — и спокоен… Марта, покорми мальчишек, им уже в школу пора. Ты не забыла?

— Не забыла, дорогой Якоб, не забыла, — сказала жена и стала собирать тарелки, миски с едой, ложки и вилки. Они втроем скрылись за дверью. А они, трое мужчин, уже приступили к чаю, заваренному на ягодах можжевельника, в прикуску с клюквенным вареньем, и говорили дальше, точнее, говорил сегодня преимущественно хозяин. Начал с вопроса:

— Мы не договорили о твоей фамилии… Ты родственник русского посла в Швеции Коллонтай, или нет? Или просто похоже звучит?

Колотай знал, кто такая Коллонтай — что она жена председателя Центробалта Дыбенко, которого в конце тридцатых расстреляли как врага народа, но что она была в Швеции послом — не знал и удивился. Вот почему Хапайнен заинтересовался им еще там, когда разбирали пленных, а может, еще и до этого, кто знает? Только он сам. Так что? Схитрить или сказать правду? Разочаровать?

— Нет, нет — никакой не родственник. Просто фамилия немного похожа, но не все буквы совпадают, — ответил Колотай, наблюдая за выражением лица Хапайнена.

Но не таков финн, чтобы можно было прочитать выражение его лица. Лицо его было словно вылито из бронзы, только глаза двигались. Но по всему видно, что Хапайнен не поверил, ничего не ответил и как бы задумался. Как раз на кухню вернулась Марта, и он заговорил с ней о чем–то, может, даже о своих школьниках.

Колотай между тем допил свой чай и поблагодарил хозяйку и хозяина за вкусный завтрак: он просто ожил за их гостеприимным столом, добавив, что пленных так нигде не кормят.

— На здоровье. Я рада, что тебе понравилось, — ответила хозяйка с улыбкой. — А как я говорю по–русски? Тебе не смешно?

— Что вы! — подхватил Колотай. — Вы хорошо говорите, может, даже лучше меня, я сам учился по–белорусски, а наш язык отличается от русского, и местами даже очень.

— Так ты не русский, не веняляйнен? Ну и хорошо, русских я не люблю, потому что они напали на нас, хотят опять присоединить к России, как при царе… Чтобы мы язык их изучали, как тогда, до революции, а свой забыли. Моего мужа в школе называли Серебряный, а не Хапайнен, как его финская фамилия. Правда, Якоб? — спросила у мужа. Тот только кивнул. — Если бы они здесь пробыли эти двадцать лет, то многие уже и забыли бы, что они финны.

— Это они умеют делать, нет, чтобы что–то хорошее, — вмешался Хапайнен. — Но хватит лясы точить. Как вы, парни, готовы стать на лыжи? Погода позволяет, хоть и мороз.

— Я готов, — ответил Колотай. — Только где взять лыжи?

— Лыж у нас хватает, чтоб чего хорошего, — успокоил его хозяин и обратился к сыну по–фински, может, сказал то же, что и Колотаю.

Наконец решили: хозяин едет осматривать свои лесные владения, а парни — Юхан и Васил, как называл его Хапайнен, — должны сегодня сделать пробный выход на лыжах в пределах где–то километров двадцати–тридцати, а если все будет идти гладко — то и больше.

Они собирались долго и основательно: примеряли лыжи, проверяли крепления, выбирали обувь. Колотаю дали вместо валенок финские пексы, и он почувствовал, как удобно ногам, как хорошо в них ходить на лыжах. Главное, что в пексах гнулась подошва, в то время как в валенках она была почти неподвижная, как лубяная. На свои спортивные костюмы они надели непромокаемые куртки цвета хаки с капюшонами, на головы — теплые вязаные шапочки, на глаза — темные очки, на руки — теплые рукавицы из овчины.

Хапайнен, все проверив и осмотрев их, пошутил, что они похожи на десантников, а еще больше — на шпионов. И посоветовал не попадаться на глаза пограничникам, которые иногда любят промчаться на своих снегоходах по новым дорогам. Лучше идти глухими тропами, по целику, хоть это и тяжелее. Он о чем–то поговорил с сыном по–фински, называл какие–то пункты — деревни или городки, через которые они должны пройти, чертил палкой по снегу карту их маршрута, Юхан согласно кивал головой, что–то вроде уточнял.