Завтрак палача - Андрей Бинев

Как только Иван вернулся в Москву, его пригласили куда-то (он не говорил, куда именно) на долгий разговор. Разговор длился месяца полтора, без выхода на свободу. Выжимали из него все соки, как из апельсина.

У нас так же давили до полной усушки того старика химика. Тоже приезжали серьезные ребята из Вашингтона и забрали его с собой. Его, правда, вернули через месяц, но очень уж сломленным. Он еще полгода прожил и умер. Сердце подвело. До этого был суд, который окончательно признал его идиотом.

Над Иваном никакого суда, разумеется, не было. Его, наверное, было за что судить и даже казнить. Бывший шеф-то был все-таки убит кем-то, а деньги его пропали до последней копейки. Там родня очень лютовала, но почему-то вся вдруг разом заткнулась.

Вернули нашего Ивана на все его должности и обязали поддержать какие-то важные политические проекты. А еще разоблачить всенародно того лондонского интригана как вора и мерзавца. Вот это последнее Иван делал очень неохотно и не лично, а через свою Надю. Она давала интервью, очень умно и доходчиво все рассказывала, а чтобы не возникло сомнений в том, что имеет право представлять брата перед общественностью, сконструировали какую-то партию, где Иван стал главным человеком, а его сестра возглавила политический пиар.

А потом она даже какое-то время занимала его место. Он вроде бы устал от политики и политиков, а она еще нет.

Перерыв в его политической карьере официально объяснили тем, что он где-то повышал свою деловую квалификацию и вообще совершенствовал себя как промышленника.

Опять бойко пошла торговля его продукцией, время от времени прерываемая пыльными ссорами с партнерами, скандальчиками с дорогими проститутками и содержанками, которые везде сопровождали нашего Ивана, как первого жениха королевства. Руку и сердце ему предложила одна довольно молодая светская дамочка, так или иначе связанная с властью. Иван эту трепетную руку отверг, вследствие чего разгорелся еще один скандал, потому что не отвергать ему настоятельно советовали на самом верху. Дамочку надо было срочно правильно пристроить — она стала много и довольно бойко болтать. Нервничала дамочка и капризничала.

Но Иван где-то на севере Франции, под самое Рождество, познакомился с другой очаровательной дамой, наследницей какого-то европейского титула. И тут за него взялись уже европейские адвокаты и стоящие за ними прохиндеи-политики. Миллиардное состояние Ивана (а к тому времени даже уже многомиллиардное) интересовало абсолютно всех.

Теперь Надя прилетела к брату уже в Париж, где он наслаждался любовью с молодой принцессой или герцогиней, и категорически потребовала вернуться. Тем более наверху было решено начинать очередной важный политический проект, в котором ему отводилась хоть и периферийная, но все же вполне ответственная роль. Могли опять возникнуть проблемы с его счетами, недвижимостью, с двумя огромными яхтами, стоящими одна в Монтенегро, а вторая в Швеции, с тремя личными самолетами, которые вдруг все разом лишились летных лицензий, с продукцией, с ее отгрузкой и погрузкой, с хранением, продажей, а главное, со стоимостью акций.

Угроза была нешуточная.

Я этого никак не могу усвоить. У нас ведь такое невозможно. Не потому что нет завидущих глаз, просто если ты чем-то всерьез владеешь, никто и никак указывать тебе ни на что не имеет права. Даже если он президент, или премьер, или генерал какой-нибудь со своей армией. Плати налоги, и больше ровным счетом ничего!

Это все потому, что отнять доллар у нищего можно безболезненно для себя, а миллиард у богача — очень и очень опасно и, главное, неразумно. Ведь доллар нищего ни с каким другим долларом не связан, а миллиард богача так плотно связан с миллиардами других богачей, что эта акция может очень дорого стоить всем — даже тем нищим, у которых пока не отняли их единственный доллар.

Но это тоже система. Или она есть, или ее нет. У нас есть. А у них нет. Потому что, как я уже сказал, у них власть делает деньги, а у нас наоборот. Вроде бы так…

Я не стал говорить все это Ивану, потому что я для него был как та Мадлен, как проститутка, которая не должна иметь ничего, кроме ушей. От Мадлен ведь тот французский военный моряк тоже ничего больше не требовал, а когда она попыталась проявить инициативу, получила в ухо. Хорошо хоть, не оглохла на всю жизнь.

Европа и мир тогда сотрясались первой волной кризиса. У нас это умники называли рецессией. Повсюду было заморожено строительство, падали акции, дешевела недвижимость, нефть, то тут, то там возникали маленькие и большие войны, хватали каких-то диктаторов, судили, убивали, росла цена на золото, на камни. С металлами опять же начались проблемы. Так что Ивану Голышу торчать теперь в Париже и забавляться с хитрюгой подружкой и с ее пройдошными адвокатами было уже совсем ни к чему. Тут Надя, как всегда, оказалась права.

Словом, Иван вернулся домой окончательно. И стал, с легкой руки Нади и того ее приятеля, который долго лобызал главную политическую ручку страны, заметным конкурентом решительного и смелого обладателя той ручки. Многих это испугало, а многих, наоборот, обнадежило.

Но вот ведь странность для меня: у Ивана сразу поправились все дела в бизнесе. Надежда его всюду выступала, расклеивались его портреты, распускались, порой очень забавные, сплетни, вспыхивали разные скандальчики, по большей части, правда, мелкие, а дела ведь все равно шли в гору. Он продал бывшему партнеру часть их общего большого бизнеса, из-за которого они последние несколько лет здорово ссорились, зато прикупил что-то важное и крепкое.

Он мне, конечно, все рассказывал урывками. Больше замалчивал. Но я тут повидал стольких молчунов и таких уникальных личностей, что Иван Голыш мог бы вообще молчать — мне и этого хватило бы, чтобы многое понять и оценить.

Я вот помню, как тот мой, позже пристреленный, шеф однажды договорился со своим приятелем и партнером, что они разыграют у всех на виду комедию — якобы они теперь враги, делят бизнес, угрожают друг другу и тому подобное. А все для того, чтобы выиграть время и успокоить настоящих врагов. Те, конечно, заглотили наживку и кинулись к дружку моего шефа составить с ним заговор против нас.

Пока суд да дело, шеф и его дружок захватили весь рынок проституток-иностранок и наркоты на четверти территории Сан-Паулу, а двух конкурентов, участников липового заговора, грохнули прямо в их собственном баре. Потом, правда, моего шефа самого грохнули полицейские, да еще не без помощи его дружка, но тогда они точно всех обскакали.

Так что я все понимаю. Каждый должен знать, что от него требуется, и делать все по договору.

Думаю, Надя была надежным передаточным звеном. Она спускала на их семейном лифте вниз, к братцу, все, что требовалось, а от него на том же лифте поднималось обратно то, чего хотели там, наверху. Но лифт был глубоко спрятан в здании, и никто не видел, как он ходит вверх-вниз, вверх-вниз. Догадывались, конечно, как и я, когда он мне кое-что рассказывал, но этого недостаточно. Нужны доказательства. А их нет и никогда не будет.

Но тут стряслось такое, что разрушило все.

Однажды Надю нашли мертвой в ее новом загородном доме (тот, старенький, она давно продала). А за полмесяца до ее смерти застрелился на охоте ее приятель, который всю эту жизнь им с Иваном и устраивал. Взял вот так и пустил себе пулю в рот из карабина.

Иван дал кому-то большие, очень большие деньги, и ему достали результаты вскрытия. Оказалось, ствол карабина был так далеко ото рта несчастного, что даже не оставил там пороховых частиц. То есть стреляли в него метров с полутора, а то и с двух. Стреляли очень точно, очень метко, очень профессионально. Он был человеком небольшого роста, и с такими длинными руками, что держать карабин в полутора метрах впереди себя, да еще выстрелить, никак не мог. Да и зачем так мучиться!

Ивану принесли распечатку мобильных звонков, и оказалось, что именно в это время, то есть когда егеря услышали единственный выстрел (один из них зафиксировал это на своих часах — для истории, так сказать), кто-то «неизвестный» позвонил самоубийце, то есть попросту отвлек его. Тот, разговаривая, приоткрыл рот, и в этот момент ему туда и влетела пуля из его собственного карабина.

«Значит, — рассуждал я, — он оставил карабин без присмотра, а сам отошел в сторону, чтобы ответить на звонок. Тут кто-то взял карабин и пальнул из него в рот несчастному».

Выходит, там был еще кто-то, кого не видели егеря. И этот «кто-то» так же незаметно, как появился, исчез. И тот, кто звонил, тоже не объявился. Оказывается, телефон числился за каким-то бездомным. Да и сам бездомный пропал. Помер, наверное. До звонка или после, тут уж не разберешься. Скорее, до звонка — что-то мне подсказывает…

А еще через две недели Надя неожиданно утонула в своем бассейне. Просто захлебнулась. Она очень переживала смерть старого приятеля, перестала выходить из дома, то есть из коттеджа, истерично кричала по телефону Ивану, что он ей надоел, как и вся их игрушечная партия, и весь его чертов бизнес.