Недетские игры - Максим Есаулов

– Взятка должностному лицу при исполнении?..

– Это бартер, Станислав Александрович. Бартер. С вас по прилете гостиница и машина. Мне сегодня этим некогда заниматься. Договорились?

Скрябин убрал купюры в свой бумажник:

– Договорились. Красивая женщина – как водка: может вдохновить, а может опустошить. Ухожу вдохновленным!

Когда за ним закрылась дверь, Александра спросила:

– Татьяна Николаевна, это опер? Симпатичный!

– Романы с оперативником для следователя – дурной тон. Ты мне запрос напечатала?

– Сейчас допечатаю. А говорят, что вы сами…

– Что? Ты хоть раз меня с кем-нибудь за этот месяц видела? Вот и не болтай. Мало ли, кто что говорит.

– Понятно. – Отложив пухлый том дела, Александра придвинула клавиатуру компьютера. – Горы трупов, тонны бумаг и никакой личной жизни.

– В свободное от работы время – пожалуйста.

– Где оно, свободное?

– На пенсии найдется… Кстати, у тебя тушь осыпалась.

По лицу Лютого, явившегося на доклад в кабинет Арнаутова, было понятно, что он работал всю ночь и добился кое-каких результатов.

Арнаутов сидел за столом, Лютый докладывал стоя. Железный Дровосек смотрел в окно и, казалось, совсем не слушал подчиненного. Хотя на самом деле не пропускал ни слова.

Лютый говорил:

– Он на самом деле прапорщиком оказался. Правда, почти бывшим.

– Что значит – «почти»?

– Они его уволят задним числом за нарушение условий контракта. У него уже имелись взыскания… Служил на складе вооружения. Как мы и думали, на том самом, откуда «Мухи» ушли. Дома у него еще одну «Муху» изъяли и пять подствольников.

– В машине – четыре, плюс одна, всего пять. Со склада выкрали семь. Где еще два?

– Может, толканули кому или спрятали. Не говорит.

– Как не говорит? Плохо спрашивали!

– Как могли! – развел руками Лютый.

– Плохо можете. Давай его сюда.

Лютый ушел, через несколько минут вернулся вместе с задержанным прапорщиком. Тот был в «браслетах», но Паша помогал Лютому конвоировать – мало ли что, вчера Прапор уже показал свою прыть.

Поняв, что его привели к начальнику, прапорщик немного расслабился. Ну покричит начальник немного, поочередно взывая к совести и грозя уголовной ответственностью. Ну кулаком по столу шмякнет. Самое большее – разок в торец закатает, да и то не особенно сильно, чтоб не оставить следов. Знаем, плавали. За два десятка лет службы в армии прапорщик через все это проходил много раз. Такое только в первый раз неприятно. А когда привыкнешь – плевать. От срока, конечно, не отвертеться. Но, поскольку ранее он не судим, скорее всего отмерят условно. На худой конец, влепят три года, которые наверняка не придется сидеть до звонка. Обидно, конечно, но жизнь на этом не кончится. А вот если распустить язык, то условным наказанием отделаться не удастся. Коллеги по бизнесу – это не народные заседатели, с ними не забалуешь. Что на воле, что в зоне – одинаково могут пику в бок закатать. Не зря говорится, что молчание – золото…

Подтолкнув Прапора к столу Арнаутова, Лютый с Пашей скромно встали у стенки позади него.

Прапорщик сел на стул и закинул ногу на ногу.

Арнаутов смотрел на него. Долго смотрел. Молча. Так смотрел, что где-то в глубине души прапорщику стало немножко нехорошо. Размышления, которые только что пронеслись в его голове, больше не казались такими бесспорными. Но Прапор все же бодрился… До тех пор, пока Арнаутов, громыхнув по столу кулаком, не заорал со страшным лицом:

– Тебе кто сесть позволил, паскуда?!

Прапорщика просто сдуло со стула. Он и сам не понял, как так получилось, что он только что сидел, развалясь, – и вдруг стоит почти по стойке «смирно», верноподданнически вздернув ободранный вчера об асфальт подбородок… Полностью принять строевую позицию мешали «браслеты».

– Кому оставшиеся «дуры» продал?

– У меня больше не было ничего, – с трудом родил ответ прапорщик.

– Не было? Ты хорошо подумал?

– Да. – Второй ответ дался еще труднее. Нет, этот здоровяк с налитыми кровью глазами – не полковой особист, который ездил на ржавой «копейке», чтобы подчеркнуть свою честность, а на самом деле был вовсе не прочь толкнуть кое-что из складского имущества друзьям-коммерсантам. И не командир части, который вот уже десять лет приходил на дежурства с одним и тем же протекающим термосом и сиротскими бутербродами, а выявив недостачу на складе, не гнушался лично закатать в рыло ответственному за сохранность пропавшего – и справивший на майские праздники новоселье в отдельном коттедже под Гатчиной… Тем не менее прапорщик, сглотнув обильно выделившуюся слюну, подтвердил: – Да, я подумал.

– Паша, отведи его в СОБР, пусть там до вечера посидит, – скомандовал Арнаутов, всем своим видом показывая, что утратил к задержанному интерес и намерен заняться другими делами, а вопрос с ним, прапорщиком, откладывает до лучших времен. – Только не забудь рассказать, как он чеченским боевикам гранатометы со склада толкал.

– Понял.

Паша специальным захватом взял плечо Прапора и, заставив его согнуться, поволок к выходу из кабинета.

И все это было сделано так просто, так примитивно и обыденно, что Прапора будто холодной водой окатили: он понял, что это не пустая угроза и что его действительно бросят к спецназовцам, у которых в послужном списке по несколько командировок в горячие точки и особое отношение к тем, кто снабжает террористов оружием. Не требовалось богатого воображения, чтобы представить, как с ним там обойдутся. Может, он и просидит в СОБРе до вечера, но вряд ли после этого сможет ходить. Разве что под себя…

И мгновенно друзья-подельники и партнеры по бизнесу стали как-то очень далеки задержанному. Спросят за длинный язык? Когда это еще будет? И будет ли? А собровцы – вот они, рядом. Только в подвал надо спуститься.

Прапор забился в истерике:

– Это нельзя! Это неправда!

– А мне по хрену, – равнодушно сказал Арнаутов.

Прапор уронил стул. На помощь к Паше подскочил Лютый, и вдвоем они дотащили сопротивляющегося прапорщика до дверей.

Там он сдался. Обмяк в их руках и крикнул:

– Ладно! Я Шеховцову их продал, он две цены дал. Сказал, они ему срочно нужны.

– Опять врешь, небось, – Арнаутов брезгливо поморщился.

– Не вру. Мне бабки на хату нужны были. Ну что меня, убивать теперь, что ли?

– Убивать не убивать, а покалечить как следует надо было бы. Да уведите вы его с глаз моих!

Интуитивно поняв, что о визите в СОБР речь больше не идет, Прапор перестал упираться и позволил Паше в одиночку вывести себя из кабинета.

Лютый поднял опрокинутый стул, протер ладонью сиденье. Поставил перед столом, сел, посмотрел на Арнаутова в ожидании указаний.

– Знаешь Шеховцова?

– Это я в Донецке всех знал, Николай Иваныч. А в Питере я человек новый.

– Леша Шеховцов, шестьдесят восьмого года рождения, кличка Шахид. Бывший омоновец.

Правая рука Феди Кальяна. Хотя, говорят, отношения у них сейчас не шоколад. Короче, урод еще тот.

– Ясно…

– Что тебе ясно? Мне вот ни хрена не ясно! Что они готовят?

– Надо выставиться за ними и посмотреть.

– Вот и займись этим. Заведи дело и работай. Авось незамыленным хохляцким глазом что-то новое и увидишь.

– Я «наружку» заранее вызову. Вдруг они грохнут кого, тут мы и…

– Сплюнь!

В кабинет, довольно потирая руки, вернулся Паша:

– Батя, а Шеховцов – это не Леха из ОМОНа? Мы с ним бились на «Динамо». Он теперь вроде какую-то охранку организовал…

Арнаутов посмотрел в стол и сквозь зубы выругался. Потом поднял голову на сына:

– Убивалку организовал твой Леха.

– Да брось ты, он же нормальный пацан был. Ну там морду набить или «покрышевать», но не больше. Может, мне с ним увидеться? У меня его «труба» есть…

– У тебя мозги вообще отбило? Увидеться! Еще домой его пригласи. Водочки выпьете – он тебе явку с повинной напишет. Иди, сшивай дела, все какая-то польза!

Стиснув зубы, Паша ушел. В коридоре хлопнула дверь, отгораживающая кабинеты отдела от лестничной клетки.

– Зря вы так, Николай Иваныч, – покачал головой Лютый. – Парня учить надо…

– Вот и учи! Меня никто не учил, все своим горбом постигать приходилось. Ладно, иди работай, заступник…

На лестнице Паша неумело раскуривал у кого-то взятую сигарету. Лютый выдернул ее у него изо рта:

– Не умеешь – не начинай, – и затянулся сам.

– Еще ты поучи!

– Да не волнуйся ты, все нормально.

– Нормально? Он меня постоянно, как щенка мордой в говно тыкает! Я ведь как лучше хотел…

– Это называется нормальная отцовская любовь. Кстати, насчет Шахида: мне твоя мысль очень понравилась. Действительно, выпей с ним водки, поговори, понюхай, чем он дышит. Глядишь, какой навар и получится.