Второе признание (сборник) - Рекс Стаут

– А вот и не удивил, – с презрением проговорила она. – Я так и знала. Он твой, и тебе понадобилось его вернуть. Товарищ!

– Заткнись!

Мне было слегка досадно. Сняв целлофановую обложку, я со всех сторон оглядел находку, но никаких сюрпризов не обнаружил. Это был обыкновенный билет члена Коммунистической партии США за номером 128–394, выданный на имя Уильяма Рейнолдса. Все оказалось чересчур просто – вот что меня раздосадовало. Наш клиент настаивает на том, что Рони – коммунист, и я, после поверхностного обыска, как по заказу, тут же нахожу при нем партбилет! Разумеется, то, что в нем проставлено другое имя, ничего не значило. Все это мне не понравилось. Неприятно признавать, что клиент с самого начала был чертовски прав.

– Как они тебя называют: Билл или Уилли? – поинтересовалась Рут.

– Держи, – ответил я и отдал ей билет. Потом, достав ключ, открыл багажник, вытащил вместительный чемодан, вынул из него большую фотокамеру и несколько ламп. Сол подошел, чтобы помочь мне. Рут время от времени вставляла свои замечания, но мы не обращали на нее внимания. Я сфотографировал билет трижды: один раз в руке у Сола, другой – на чемодане, а третий – прислонив его к уху Рони. Затем я снова завернул корочки в целлофан, убрал в бумажник, а бумажник положил на место, в нагрудный карман Рони.

Оставалось еще одно дело, но оно отняло у меня куда меньше времени, потому что, в отличие от фотографии, на восковых слепках с ключей я давно набил себе руку. Воск лежал в моей аптечке, а связка ключей, восемь штук, – в кармане у Рони. Помечать слепки не пришлось – я все равно не знал, от чего эти ключи. Я снял слепки со всех восьми, решив не экономить.

– Он скоро очнется, – объявила Рут.

– Пускай. – Я передал Солу, который запихивал чемодан обратно в багажник, пачку денег. – Это из его бумажника. Не знаю, сколько тут, и не хочу знать. Мне они ни к чему. Купи Рут нитку жемчуга, а не то отдай в Красный Крест. Вам пора, а?

Уговаривать их не пришлось. Мы с Солом понимали друг друга без лишних слов.

– Позвонишь? – только и спросил он.

– Ага, – ответил я.

Через минуту они были уже далеко. Как только их автомобиль скрылся за поворотом, я обошел машину, снова очутившись у дороги, растянулся на траве и принялся усердно стенать. Но кругом было тихо, и немного погодя я умолк. На почве под тяжестью моего тела начала проступать влага; трава, а за ней и одежда стали отсыревать, и я решил немного подвинуться. В это время с той стороны, где валялся Рони, донесся какой-то шум. Я снова испустил стон, затем встал на колени, пару раз выругался и еще немножко поохал, схватился за ручку дверцы, подтянувшись, встал на ноги, забрался в машину, включил фары и увидел Рони, который сидел на траве, проверяя содержимое своего бумажника.

– Надо же, вы живы, – сказал я.

Он не ответил.

– Вот ублюдки, – проворчал я.

Он опять не ответил. Ему потребовалось две минуты, чтобы набраться смелости и попробовать встать на ноги.

Скажу откровенно: когда спустя час пятьдесят минут я высадил Рони у дверей его дома на Тридцать седьмой улице и уехал, мне по-прежнему было невдомек, что он обо мне думает. За всю дорогу он произнес не больше пятидесяти слов, предоставив мне самому решать, стоит ли заезжать в полицию, чтобы сообщить о постигшей нас беде (я решил, что стоит, поскольку знал, что Сол и Рут наверняка уже покинули пределы округа). Впрочем, смешно было надеяться, что бедняга, который все еще приходил в себя после мастерского приема, проведенного Рут Брэйди, станет болтать без умолку. Я так и не понял, что крылось за его поведением: безмолвное сочувствие к собрату по несчастью или желание разобраться со мной позже, после того как к нему вернется способность соображать.

Когда я въехал в гараж на Одиннадцатой авеню, часы на приборной панели показывали двенадцать минут второго. Захватив с собой только портфель из оленьей шкуры и бросив остальные вещи в багажнике, я свернул на Тридцать пятую улицу и направился к дому. Настроение у меня значительно улучшилось; теперь я мог смело смотреть в лицо Вульфу, а в голове наконец прояснилось. В конце концов, выходные прошли неплохо, если не считать того, что я был голоден как зверь; поднимаясь на крыльцо, я предвкушал ночное пиршество на кухне, поскольку знал, что холодильник заботами Вульфа и Фрица Бреннера забит до отказа.

Я вставил ключ в замок и повернул ручку, но дверь приоткрылась лишь на два дюйма. Я удивился, ведь если дома ожидали моего возвращения, Фриц и Вульф, как правило, не запирались на цепочку, ну разве что в исключительных случаях. Я надавил на звонок, через секунду на крыльце включился свет и через щель донесся голос Фрица:

– Арчи, ты?

Это показалось мне не менее странным, потому что он отлично видел меня через одностороннюю стеклянную панель. Но я не стал артачиться и послушно заверил Фрица, что это в самом деле я, после чего меня пустили внутрь. Не успел я переступить порог, как он снова запер дверь и накинул цепочку. Здесь мне настал черед изумиться в третий раз: Вульфу давно пора было быть в постели, но он был здесь – стоял в дверях кабинета, сердито уставившись на меня.

Я поздоровался и добавил:

– Так-то вы меня ждете? Что тут за баррикады? Кто-нибудь покушался на орхидеи? – Я повернулся к Фрицу. – Я так голоден, что соглашусь даже на твою стряпню.

И я двинул на кухню, но Вульф меня остановил.

– Заходи сюда, – скомандовал он. – Фриц, ты не принесешь поднос с едой?

Еще одна странность. Я последовал за Вульфом в кабинет. Как выяснилось позже, кое-что произошло, и он был готов не ложиться всю ночь, чтобы поделиться со мной. Но то, что я сейчас сказал, на некоторое время отодвинуло эти новости на второй план. Для него не было ничего важнее еды, даже если речь шла о жизни и смерти. Опустившись в кресло за своим письменным столом, он спросил:

– С чего это ты оголодал? У мистера Сперлинга не принято кормить гостей?

– Вовсе нет. – Я сел. – Жратва хоть куда, зато там что-то подсыпают в выпивку – и вы теряете аппетит. Это долгая история. Хотите послушать?

– Нет. – Он бросил взгляд на часы. – Но придется. Начинай.

Мне оставалось только подчиниться. Я еще не закончил перечислять действующих лиц, когда вошел Фриц с подносом. Впившись зубами в сэндвич с осетриной, я продолжил повествование. По выражению лица Вульфа было ясно, что он хочет вникнуть во все детали, и он их получил. Когда я закончил, был уже третий час ночи; поднос с едой опустел, только на донышке кувшина осталось чуть-чуть молока. Теперь Вульф знал все, что знал я, за исключением одной-двух сугубо личных подробностей.

Я вылил в стакан остатки молока.

– Итак, судя по всему, чутье не подвело Сперлинга. Парень действительно оказался коммунистом. Теперь у нас есть фотография партбилета и куча снимков самого Рони. Сдается мне, самое время связаться с тем типом, который иногда фигурирует в перечне наших расходов под именем мистера Джонса. Может, он никакой и не племянник дяде Иосифу, зато, кажется, заседает в местном политбюро. Вы можете его привлечь.

Незадолго до этого Фриц принес еще один поднос, на этот раз с пивом. Вульф опорожнил в бокал вторую бутылку.

– Могу. – Он выпил пиво и поставил бокал. – И впустую потрачу деньги Сперлинга. Даже если это и впрямь билет Рони и он член партии, что вполне вероятно, подозреваю, что все это обыкновенный маскарад. – Он вытер губы салфеткой. – Я не в претензии на тебя за эту инсценировку, Арчи, она вполне в твоем духе. Сказать, что ты нарушил инструкцию, я тоже не могу, потому что сам предоставил тебе свободу действий. Но ты хотя бы мог позвонить, перед тем как решиться на эту бандитскую авантюру!

– Вот как! – саркастически проговорил я. – Простите, но с каких пор вы надзираете за всякой мелочовкой вроде этой, где только и требуется, что подставить ножку предполагаемому женишку?

– Ни с каких. Однако ты знал, что выяснились новые обстоятельства, во всяком случае их нельзя исключать. Ты мне не позвонил, но за тебя это сделал кое-кто другой – тот, чей голос тебе уже знаком. И мне тоже.

– Вы говорите об Арнольде Зеке?

– Имен никто не называл. Но голос был тот самый. Ты же прекрасно знаешь: его ни с кем не перепутать.

– Что он сказал?

– Он не упомянул ни мистера Рони, ни мистера Сперлинга. Однако недвусмысленно дал понять, кого имеет в виду. В общем, мне было велено немедленно оставить мистера Рони в покое, иначе я понесу суровое наказание.

– И что вы ответили?

– Я… выразил протест. – Вульф попытался налить себе пива, но заметил, что бутылка пуста, и снова поставил ее на поднос. – Он был куда категоричнее, чем в прошлый раз. Мне не удалось скрыть, как я возмущен. Я твердо обозначил свою позицию. В конце концов он выдвинул мне ультиматум: я должен в течение двадцати четырех часов отозвать тебя из гостей.