Иван-Царевич - Питер Морвуд

— Итак, — продолжал Иван, опомнившись, — в старые времена был обычай давать выкуп за невесту. Ныне же, напротив, отцу невесты сундуки отворять приходится, верно?

— То-то и оно! Приданое жениху за невестой дают. А вашему батюшке трижды мошною трясти придется.

— Чертовщина! — выпалил Иван, позабыв о приличиях.

— Точно так, Ваше Высочество. Хорлов не шибко богат, три дочери....

— ...есть три дочери, никуда не денешься. Иль, может, тебе лучше с батюшкой да с матушкой об сем потолковать?.. — В голосе Ивана прорезалась злость не по летам, буйный молодецкий нрав запросился наружу.

— Боже упаси, царевич! — спохватился Стрельцин. — Родители твои уж высказали мне на сей счет весьма здравые суждения. Но воз и ныне там: из казны три приданых убудет, а прибудет всего одно. Арифметика простая, выгоды никакой. Так и по миру пойти недолго.

— К чему тогда такие строгости в твоем реестре, Дмитрий Васильевич? Отчего ты внес лишь высочайших особ?

— То есть как? — Голос главного управителя выдал крайнее недоумение. — В жилах сестер твоих течет царская кровь. Можно ли, чтобы какой-то...

— Мужик?..

— Лицо неподобающего звания, — не растерялся Стрельцин, — претендовало на руку царевны? И то сказать, Катерина столь опрометчива, что, пожалуй, и за безродного пойдет, чтобы жить после да мучиться.

Иван покачал головой, хлебнул еще меду, затем наполнил чашу родниковой водицей.

— Ну, не совсем, поди, она без ума. Однако ты прав — опрометчивость в ней есть. И как не быть, коли до тебя только отчаянные да опрометчивые достучаться могут?

— Как скажешь, царевич.

— Ну вот заладил: «Как скажешь, царевич!», «Воля твоя, царевич!». А сам-то никогда опрометчив не бываешь? Свои-то страсти есть у тебя?

— Есть, царевич. У меня страсть к порядку, к разуму, к покою. Ежели взялся что делать, делай как положено. Вот в чем страсть моя.

— К примеру, выдай замуж царевен как положено, как положено царевича жени, невзирая на обещанье, всем нам батюшкою данное?

Стрельцин открыл было рот для ответа, да запнулся, как будто перечитывая его в уме, чтобы он прозвучал более пристойно для юношеских ушей. Иван нетерпеливо прищелкнул пальцами: щелчок вышел сухой и слишком резкий в тишине раздумий главного управителя.

— Ну не тяни! Слово даю не гневаться.

— Во-первых, некие были б счастливы получить приглашенье на царский пир.

— И кто ж такие? — невинно вопросил Иван. — Сородичи твои?

Стрельцин и глазом не моргнул.

— Сотоварищи, — отозвался он с достоинством. — Многое умеют, не токмо сундуки наполнять.

Либо чародеи, либо татары, подумал Иван, но смолчал.

— Ну так внеси их в реестр моею волей.

— Благодарствуй, царевич.

— Не благодари, покуда «во-вторых» не сказал.

— Во-вторых, царевич, батюшка твой, давая вам обещание, намерение имел доброе, но не государственное. Для государственной пользы нипочем нельзя дозволять царскому отпрыску жениться али замуж выходить по своей воле. Не было и не будет для монарших особ сей благодати. А кто ее взыскует, тому далече странствовать надобно.

Иван пристально поглядел на Стрельцина. Что кроется за странными его речами? Не припомнит он, чтобы главный управитель пускался в туманные рассужденья без основательной причины.

— Скажем, батюшке твоему по молодости незачем было брать в расчет притязанья великого князя Киевского. А тебе придется. Да и все его чада в браке должны первым делом искать союзников престолу, иначе в один прекрасный день князь Юрий протянет свою длань, сграбастает нас в кулак и не будет более на свете Хорловского царства. Удельного княжества, и того не будет.

— А ну как протянет он свою длань, да с култышкой и останется, — тихо, но грозно вымолвил Иван.

Он ожидал, что Стрельцин вновь утомит его до смерти бесконечными речами о государственном долге, но, к вящему удивлению царевича, первый министр ни словом не возразил, видать, сумел Дмитрий Васильевич излить страсть свою до последней капли, освободив место медовухе.

— Ладно, — не получив ответа, продолжал Иван, — я твой резон понял: пойми и ты мой. По-твоему выходит: чем беднее государь, тем ничтожней у него союзники. Но ведь и приданого они поменьше возьмут. — Он поморщился своим словам: такие не царскому сыну говорить вместно, а гостю торговому. — Да к тому ж поместья низшей знати — они тут, близ Хорлова, а твои могучие союзники где? Так что включай и мелкопоместных в свой реестр, сие и выгоде государственной послужит, и уважению батюшкиного слова.

Стрельцин кивнул и поднялся. Приветственным движеньем воздел наполненную чашу, осушил ее и принялся собирать со стола свои пергамента.

— Здраво рассуждаешь, царевич. Я доложу Царскому Величеству об измышленьях его наследника.

Иван смотрел вслед главному управителю и дивился его походке, в коей угодливость ящерицы причудливо сочеталась с гордой статью государственного мужа. Дверь тихонько скрипнула, а Иван Александрович остался глядеть в полупустой кубок. Вот напасть, запамятовал спросить, кого Стрельцин в сотоварищах держит!

И только на трезвую голову осознал он, что вечор натворил, и защемило у него головушку.

Главный управитель не назвал ему ни единого имени Да и надо ль называть, какие там чародеи, какие татары — все они друзья его, веселые собутыльники, не раз охотился он с ними в темных сосновых лесах, а после гулял до утра на постоялом дворе, под сенью кремлевских стен...

Но в зятья себе никого бы из них не взял.

Новый реестр подтвердил все Ивановы опасенья. Сергей Степанов, Павел Жуковский, Николай Федоров — никого не забыл Стрельцин. А царевич, прочтя знакомые имена, опять за голову схватился.

Нет, сотрапезники его, конечно, не совсем пропащие, однако митрополит Левон при одном помине об них неласково брови супит. И немудрено: они ведь не царских кровей и в простоте своей не ведают, что дозволительное на холостяцкой пирушке, где вина текут рекой, никак недопустимо в хорловских палатах, особливо же для тех, кто прочит себя в мужья сестрам его.

А ежели припомнят эти пьянчуги и лоботрясы кое-что из свода правил приличья (он им известен лишь понаслышке, книг-то они отродясь не читывали), то и вовсе на шутов станут похожи. К примеру, Сашке Левоновичу, первому в округе сквернослову, гладкие речи да надушенная борода идут как корове седло. Вот недавно побился он об заклад на штоф водки, что лед, коим подернулась выгребная яма позади постоялого двора, выдержит его семипудовую тушу...

Одно утешение: пир можно будет задать лишь на масленой неделе, перед прощеным воскресеньем. Митрополит Хорловский Левон Попович Волхов к старости хоть и помягчел маленько, но нипочем не позволит пировать во время поста.