Очерки жизни и быта нижегородцев в начале XX века. 1900-1916 - Дмитрий Николаевич Смирнов

С особым рвением сормовичи взялись за производство артиллерийских орудий и снарядов к ним. Патриотические чувства сормовских рабочих порой перерастали в откровенно шовинистические настроения. «Уничтожить желтолицых обезьян!», «Загнать вероломных макак в море и утопить!» — призывали наиболее горячие головы.

Оптимистические прогнозы не оправдались. Как вскоре показали военные события, Россия войну постепенно проигрывала. Поражение следовало за поражением, а успехи оказывались временными. Обнаружились грубые ошибки в экипировке солдат и в снабжении армии боевым оружием. Выявилась и бездарность многих лиц начальствующего состава. Не помогла замена главнокомандующего генерала Куропаткина генералом Линевичем.

Бесславная война завершилась унизительным Портсмутским миром. Но она не прошла бесследно для самосознания народных масс. Упадок имперского государственного строя обозначился явственно, обнажив при этом и общественные язвы: вопиющую малограмотность народа, продажность чиновничества, падение нравственности и распространение пьянства во всех кругах населения.

Глава IV

Трудные будни большого нижегородского пригородного завода. Ритм работы, взаимоотношения с мастерами, заработки. Печальная летопись травм, увечий, и несчастных случаев на заводе. Судьба денежных исков рабочих к заводоуправлению. Дни отдыха у рабочих Сормова.

Находившийся в двенадцати верстах от Нижнего Новгорода большой паровозо- и вагоностроительный завод акционерного общества «Сормово» в 1900 году вступил во второе свое пятидесятилетие. Нельзя сказать, что XX век заводские рабочие встретили с ликованием: всю страну сковал экономический кризис, не обошел он и сормовский завод.

Производственный год — с июля 1899-го по июль 1900-го — принес убыток. Акционеры не получили дивидендов, курс акций стоял ниже номинала.

Заводоуправлению приходилось добиваться выгодных заказов любой ценой, а в условиях кризиса это была задача не из легких. Причем заказов таких нужно было много, поскольку за последние два года производственные мощности завода значительно выросли в связи с постройкой нескольких новых цехов.

Тридцать восемь минут рабочего времени требовалось на постройку вагона, за 14 часов собирали паровоз, в 15 дней спускали со стапелей пароход или железную баржу, каждую неделю русские железные дороги получали два полных состава из сорока вагонов с двойной тягой каждый. Завод в силах был выпускать 4500 вагонов, 200 паровозов и 25 крупных судов в год. Однако о полной загруженности всех цехов в наступающем 1901 году или хотя бы в следующем, 1902 году, не приходилось и мечтать.

Рабочие начинали нервничать — ведь уже 25 % неиспользуемых производственных мощностей грозили потерей заработка сотням людей.

Успешная деятельность Сормовского завода зависела, в основном, от казенных заказов и от банковских кредитов. Но по всей России снижались как число казенных заказов, так и объемы банковских кредитов, особенно это касалось машиностроительных заводов.

В 1901–1902 годах Сормовскому заводу вдруг «повезло» на ведомственные заказы. Поговаривали, будто тут не обошлось без взяток. Министерство путей сообщения заказало большую партию вагонов IV класса нового образца для Восточно-Китайской дороги и несколько речных землесосов, что тоже было в новинку для завода. Военное же ведомство дало заказ на 1700 повозок-ящиков для артиллерии. Морское министерство заключило с заводом договор на десять канонерских лодок.

Эти многомиллионные заказы позволили «Сормову» безболезненно пережить кризис, оказавшийся пагубным для многих русских промышленных предприятий. Все эти годы — с 1901 по 1905 — среднее число рабочих на заводе оставалось постоянным: от 10 500 до 11 000 тысяч человек.

Но даже наличие постоянной работы не делало труд всей этой массы людей ни спокойным, ни безмятежным. «Сормово» было и оставалось типичным капиталистическим предприятием, в котором труд рабочих ценился не сам по себе, а только как способ обеспечения прибыли хозяину-предпринимателю.

Деятельность «Сормова» в 1901–1906 годы, как с ее внешней стороны (картина труда), так и с внутренней (условия труда) часто освещалась на страницах тогдашних газет. Кроме того, «Вестник финансов» и некоторые иные «толстые журналы» ежемесячно публиковали сведения о ходе производства на сормовском заводе. О Сормове тех лет писали и литераторы-прозаики, приезжавшие туда «черпать впечатления». Условия труда в Сормове обсуждались на торгово-промышленном и медицинском съездах. Сормовский быт находил отражение в творчестве нижегородских поэтов. Не было недостатка и в прозаических описаниях сормовского труда. В одном из номеров «Нижегородского листка» за 1902 год можно было прочитать «Впечатления очевидца на заводе»:

«…станки, станки без конца.

…Как надоедливые пчелы жужжат приводные ремни, только жужжание их и звучней, и сильней насекомых.

…Сила пара, сила электрической энергии, как что-то чудовищное и грандиозное поражает здесь присутствующего.

…Массивный, в 1200 тонн, гидравлический пресс кажется легкой, эфирной игрушкой.

…Человек здесь, часто в изорванной, грязной рубахе, большей частью с потным лицом и мозолями на руках на первых порах кажется рабом машины. Но только на первых порах… Когда приглядишься, ясно видишь, что не машины им, а он машинами командует, повелевает машинами, как господин, а не раб. Все машины, все прессы и станки, молоты и подъемные краны — все в рабском послушании рабочего.

Стонет, ревет и грохочет завод. И в этом стоне и реве, почти непрерывном лязге железа и ржании ремней бесформенные куски железа и стали постепенно превращаются в законченные детали и вещи. Являются на свет паровозы, вагоны, цистерны, баржи, пароходы, собирается грандиозная машина — морской крейсер.

В дыму, влажном тумане, в копоти и саже трудно различить неопытным глазом что-либо. Но уши ясно слышат „тук… тук… тук…“ Это звуки ударов лома в руках силачей-литейщиков. Сейчас начнется литье стали, для чего пробивают массивную печь Сименса-Мартена.

— Слышу… слышу… слышу… — где-то под крышей цеха на стук дома откликается глухое эхо.

Массивная, котлообразная воронка уже прогревается. Из нее вылетают клубы желтого пламени, стараясь догнать быстро уходящий вверх дым.

Наконец отверстие пробито.

Густой ярко-золотистый поток направляется через желоб в воронку.

Это началось литье стали.

Лица рабочих озарены каскадом искр, рвущихся наружу. Внизу печи, около приспособлений для сифонной отливки стоят литейщики, подбрасывая в льющийся металл кусочки алюминия.

Вся внутренность цеха сияет, как в огне.

Это лучи плавящейся стали…

И рабочий люд, наполняющий цех, кажется загадочным и волшебным. Своды здания уходят куда-то далеко, далеко… Печи не видно. Ее заслонили от вас литейщики своими фигурами».

А вот как описал другой литератор-очевидец прокатный цех Сормовского завода:

«…Громадный, мрачный зал.

Налево от входа вытянулся длинный ряд пылающих печей, направо — ряды колес.

Прямо против входа в темноте виднеется группа неподвижных фигур с апатичными лицами и сонными глазами. Обнаженные мускулистые руки скрещены на груди. Слышится только какое-то гудение колес…

…Но вот раздается удар небольшого колокола, серая масса людей зашевелилась, задвигалась и рассыпалась по залу. Одни остановились около сбитых в систему горизонтальных металлических