Разбойный приказ - Андрей Посняков

– Что, насмерть угостил? – не поверил Прохор. – Это Митька-то?

– Насмерть не насмерть, а угостил. Они, служки-то, говорят, сестрицу его домогались.

– Ах, вон оно что… – Пронька насупился. – Что за служки?

– Да не знаю я, пусти, паря, – заканючил малец. – Служки как служки. Один – чернявый такой, противный, на цыгана похож.

Вырвавшись наконец, мальчишка умчался, а Прохор, задумчиво уставившись на суетившихся у Митькиного двора людей, вдруг понял, что самого главного-то и не спросил: а где же, собственно, Митька с сестрой?

Делать нечего, подошел ближе, хоть и не любил монастырских – да кто их на посаде любил? Одно дело – чернецы-монахи, другое – настоятель и прочая братия: алчны, сребролюбивы, мстительны. Монастырь, как паук, все земли под себя подмял, всякий посадский человек ему должен!

– Чего уставился, паря? – Стрелец – худой длинный мужичонка в темном кафтане, с бердышом и саблей – неодобрительно посмотрел на Проньку.

– Любопытствую, дядько! – широко улыбнулся тот. – Грят, убивство тут было! Введенских служек живота лишили. Так им и надо, введенцам!

Стрелец усмехнулся уже куда более благосклонно, ну как же, введенские бобыли завсегда посадским конкурентами были.

– Не убили, а побили крепко. И не служек, а одного служку, другой страхом отделался.

– Во как! – Пронька покачал головой. – И что ж теперича тем ворам, кто бил, будет? Неужель казнят?

– Не, не казнят. – Стрелец задумчиво поковырял в носу. – Батогом побьют да ноздри вырвать могут – всего-то делов. Правда, если поймают.

– Если поймают? – Пронька почувствовал, как бешено заколотилось сердце. – Так они, что же, сбегли?

– А ты думал! – глухо расхохотался воин. – Станут правеж дожидаться? Жди! Руки в ноги – и бежать. Ищи их, свищи. Хотя далеко не убегут – ужо разошлют по монастырским селам да тоням бирючей. Куда беглецам податься? Придут куда – тут же их и схватят. А схватят обязательно. Тут дело не в том, что служку отоварили, а в том, что от тягла сбегли!

– А ежели они в свейскую землю рванут? – допытывал словоохотливого стрельца Прохор. – Тогда тоже поймают?

– До свейской земли еще добраться надоть! Путь-то неблизок, только богатому человеку под силу. А эти что? – Стрелец с презрением кивнул на избенку. – Голь да шмоль сиволапотная! Не, такие к свеям не побегут.

Озадаченный услышанным, Прошка повернулся и медленно направился обратно. Интересно, куда могли побежать Митька и Василиска? Может быть, во-он в тот дальний лес? Или в ту рощицу? А еще рядом урочище, ручей, болото. Недаром говорят, у беглецов сто дорог. Однако это только до холодов, до первого снега. Да и летом в пути чем-то подкрепляться надо. Ну, рыба, само собой, может, дичь – тетерев там, глухарь. До зимы в лесах продержаться можно – а дальше? Без теплой одежки, без жилья – пропадешь, сгинешь. Хотя, с другой стороны, пустошей сейчас много – такие уж невеселые времена. Отыскать в глухомани избенку, подлатать – провести зиму. Пока кто-нибудь дым не увидит. А потом наведаются пристава: кто вы, отроче, да откуда? А не вы ль служек введенских изобидели и от монастырского тягла бежали? Не вы? Ой ли… А ведь по всем приметам – схожи…

– Не было, говоришь, шомушских? – Хозяин, Платон Акимыч, недоверчиво посмотрел на поникшего головой Проньку. – А может, все ж таки были, да ты проспал? Ух, балбесина!

Отвесив проштрафившемуся молотобойцу увесистый подзатыльник, Платон Акимыч несколько успокоился и задумчиво потеребил бороду:

– Ин ладно, завтра с утреца поедете с Федотом за крицами к Козьме, в Сарожу. Знаешь Козьму-то?

– Знаю, батюшко, – радуясь, что буря миновала, кивнул Прохор. – Чернобородый такой, по осени на усадебку заезжал.

– Вот-вот, к нему и поедете. Купите криц, Козьма-то – по ним мастер, ну и там поспрошаете, буде кто из сарожских уклад предложит, возьмите и уклад – да только глядите, чего брать будете.

– Уж погляжу, Платон Акимыч, не изволь беспокоиться! – Пронька зачем-то перекрестился.

– Зря-то рожу не перекрещивай, – ухмыльнулся хозяин. – С Устином-ковалем да с подмастерьями поедете, да еще дед Федот, о двух возах. Смотрите токмо осторожнее, возы мне не ушатайте.

– Да сладим, батюшко!

– Сладим… – Платон Акимыч заворчал. – Ты уж мне сегодня сладил… Почитай, цельный день шатался незнамо где.

– Так ведь крицы искал…

– Искал он… Я уж без тебя нашел, в Сароже… Постой. – Хозяин вдруг осекся. – А ты у кого про крицы спрашивал?

– Да у многих. – Прошка махнул рукой. – По всему торжищу шлялся. Исподволь этак про шомушских выпытывал, они ж чаплинские, не наши…

Платон Акимыч вдруг упер руки в бока и густо, со смаком захохотал.

– Ой, уморил, – сквозь смех проговорил он. – Не наши, говорит, шомушские. А сарожские-то, что, наши, что ли?

– И правда! – До Проньки наконец дошло, на что посылает его хозяин кузниц. Причем не только его, но и расковочного кузнеца Устина с подмастерьями, и деда Федота… Сарожские-то укладники с кричниками на Синезубовых работали, то ж семейство известное. А вот Козьме, видать, платили не очень, либо подзаработать еще захотелось – видать, утаил крицы-то да решил запродать Узкоглазову, с чем наверняка и прислал своего человечка. И ведь как вовремя! Вот и объяснение тому, что хозяин сегодня не больно-то злился. Однако с Козьмой этим, опасное дело. А ну как прознают Синезубовы? В обитель зачнут жаловаться, судному старцу. А то и проще поступят – не говоря худого слова, пошлют людишек на сарожскую дорожку, а уж там… Мало ли убийств случается в окрестных лесах? Разбойных людей в нынешние времена много.

– Что, страшно? – Посмотрев на Проньку, хозяин вновь хохотнул. – Не боись, вам, главное, туда незаметно доехать. Выйдете засветло, с купцами московскими, типа и вы с ними. Хозяин, мол, Узкоглазов, одну кузню решил продавать, а лишних людишек – вас – в Тойвуйский погост отправил, за кожами.

– А возьмут нас с собой московские?

– Возьмут, – хмыкнул Платон Акимыч. – Все уж договорено с ними, одна малость осталась… И эту малость тебе, Прошенька, ладить!

Хозяин бросил на него такой жутковато-разбойничий взгляд, что Прохор вздрогнул. Чего еще попросит от него батюшко?

Платон Акимыч начал издалека, увел Проньку со двора в избу, в верхнюю, на подклети, горницу, с широким слюдяным окном в свинцовой раме, усадил на лавку напротив стола, самолично налил в стеклянный бокал романеи. Ой, не нравилась Прохору подобная ласковость, ой не нравилась!

Силясь, выхлебал полбокала, так и не почувствовав вкуса вина, все ждал подвоха. А хозяин не торопился, сидел, ухмыляясь, перебирал на животе четки. Наконец начал.

– Один ты, Проня, сиротинушка. – Узкоглазов притворно вздохнул, напомнил: – Кабы не я, так сгинул бы.

– За то век буду за тебя Бога молить, Платон Акимыч, – перекрестился на икону в углу Прохор. – За доброту твою, за приветие.

– То так, – степенно кивнул владелец кузней. – Пригрел я тебя, хлеб-соль дал. Всегда ты, Проня, сыт, всегда при деле. Так?

– Истинно так, батюшко!

– Ну, а раз так… вот тебе поручение. Слушай внимательно, а как лучше сладить – про то сам думай.

Пронька затаил дыхание.

– Пойдешь севечер к реке, к обрыву, что у обительской тони… Знаешь место-то?

Молотобоец кивнул.

– Затаишься там в кусточках, будешь ждать знака… Ведаешь ли, как утица селезня подзывает?

– Слыхал – кря-а, кря-а.

– Ну вот, как услышишь три кряка – так скоренько выскакивай из кустов и бей с размаху в скулу того, кто по тропинке идти будет. Да так ударь, чтоб тот, кого бьешь, в реку с обрыва свалился.

– Ой, батюшка! – услыхав предложенное, Прохор вдруг не на шутку испугался. – А ну как смертоубийство выйдет?

– А ты уж думай. – Платон Акимыч нехорошо прищурился. – Бей так, чтоб не вышло. Главное, чтоб он в реку свалился, – а уж там, чай, не утонет. Ну, понятна задачка?

– Да уж понятна, – со вздохом откликнулся Прохор и тряхнул рыжеватыми кудрями. – Хоть и не по мне такое дело, но уж для-ради тебя, Платон Акимыч, что хошь слажу!

– Ну, вот и молодец! – Хозяин довольно осклабился и подлил в бокал романеи. – Пей, пей, Проша. Чую, еще не раз с тобой хорошего винца попьем. Да ты не думай, человечишко тот подленький, гнусный – за чужими женками приглядывал, вот и решили его проучить, тут и про тебя вспомнили – боец кулачный ты славный, – пришли ко мне, упросили, а уж я думал-думал да согласился. Ну как хорошим людям не угодить?

Прохор чего-то не понял. Вроде бы сначала про московских купцов разговор зашел, мол, что-то для них сделать надо, а тут вышло, что вроде и не для них вовсе, так, для каких-то «людей хороших». А, ладно, пусть и нехорошее дело, а все ж не смертоубийство, стукнуть легонечко, чтоб только с обрыва – кувырк, и пускай себе плавает.