Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии - Гай Орловский

Он перестал посматривать испытующе, не каждый провинциал вот так все и выкладывает, дальше шли молча до самого дворца. Дорожка под ногами незаметно и плавно расширилась до вымощенной гранитом площади, впереди две ступени помпезного возвышения из белого благородного мрамора, на котором и расположено роскошное и вместе с тем величественно строгое здание делового типа.

Дворец оказался не совсем дворец, а нечто вроде исполинской беседки из мрамора, через которую вышли во двор, что опять же не двор, а нечто особое, вымощенное плитами из розового камня, три стены с колоннами и портиками, а вместо четвертой открывается прекрасный вид на великий и бессмертный город Рим.

На той стороне просторной площади розового камня пламенеют перила лестницы, что широкими ступенями уходит с холма вниз. Во дворе небольшой фонтан с бассейном, в трех шагах от него стол и полдюжины легких изящных кресел.

- Присядьте, - сказал сержант, - господин Пьяченца сейчас выйдет.

Я придвинул ногой стул, сержант посмотрел с неудовольствием, что за манеры у северного дикаря, но остался рядом, а я сел и мирно осведомился:

- А он что, видит нас с балкона?

- Он управляющий, - ответил сержант почтительно. - Потому все видит. Неважно, где он и чем занят.

- Хорошая особенность, - согласился я. - В некоторых случаях, правда. Иногда все же не хочется, чтобы тебя видели.

Он посмотрел косо, но остался неподвижным, словно я арестант, за которым нужен глаз да глаз.

Я сам тоже присматривался к немногим прошмыгивающим вдали под стенами служителям этого города-государства. В них странно сочетается величие их высоких постов с христианским смирением, двигаются неслышно, склонив головы и сложив руки на груди или животе, головы опущены, глазками не зыркают по сторонам, все думают о высоком, понятно.

Глава 5

Сержант подтянулся, я повернул голову, к нам подходит человек в черной рясе до пола, тоже с вроде бы опущенной головой, но глаза вперили в меня почти ощутимый острый взгляд.

- Сэр Ричард, - произнес он властно, - мы знаем о вашем прибытии и вашей важной роли, которую предполагается вам поручить.

Я поднялся, отвесил учтивый поклон.

- Ой, вот так просто? Я польщен, однако…

- Скажу сразу, - прервал он, - многие будут против, так что не надейтесь на легкую победу.

- А-а, - сказал я с облегчением, - и здесь не просто! Сразу от сердца отлегло.

Он сдержанно улыбнулся одними глазами.

- А сейчас покажу, где остановитесь на время своего визита. Кстати, можете снять свою защиту. На территорию Ватикана не проникнет ни один демон!.. А вы отдохнете…

- Не беспокойтесь, - заверил я. - У меня это безусловный защитный рефлекс. Или инстинкт, еще сам не понял. Как панцирь у черепахи, который она и не замечает. Потому и я снимать не буду, так как не знаю даже, как. Вы представляете себе черепаху без панциря?

- Не представляю, - ответил он честно, - но вы же не черепаха?

- Еще какая черепаха! - заверил я. - А еще я мыслящий тростник и ощипанный петух с плоскими ногтями. И, конечно, ревностный христианин. Здорово?

Он посмотрел на меня весьма озадаченно, в Ватикане все медленные и важные, понимают свою значимость, каждый жест и каждое слово весомы.

- Возможно, - ответил он дипломатично после долгой паузы. - Так позвольте вас разместить?

- В каком смысле? - спросил я с подозрением. - Ах, вы о помещении в апартаменты… С удовольствием. Надеюсь, не в женский монастырь? А то я борюсь с соблазнами, избегаю по мере возможности всего слишком греховного.

- В Ватикане нет слишком греховного, - ответил он сдержанно, но я уловил ударение на слове «слишком», что и понятно, остаться совсем без греховности - это перестать быть человеком. - Вам не придется слишком уж напрягаться, отстаивая свою сравнительную непорочность.

- Это счастье, - сказал я со вкусом, - когда тебя понимают! Принять монашеский сан, что ли?.. Я же создан для неспешных и возвышенных бесед о высоком и чувственном, а я бегаю с высунутым языком за демонами и бью их по головам, словно зверь какой бессердечный!

Он с величественно-вежливым поклоном протянул руку, показывая путь, мне показалось, все еще пытается как-то прощупать, даже панцирь не зря предложил снять, как же, щас сниму. Если бы умел, то еще глубже бы влез.

- Здесь неспешная жизнь, - сказал я почтительно, - ваша милость, но мне нужно немедленно обратно! Маркус опустится со дня на день, а то и с минуты на минуту!

Он наклонил голову.

- Вы, Фидей Дефендер, должны понимать, что без веры в Господа мы не люди. Все в Его длани. И мы в ней тоже.

- Хорошо, - сказал я со вздохом, - показывайте мою келью. Я, правда, еще и Дефендер гомо сапиенсов. Это тоже такие птицы без перьев… Когда смогу поговорить с кардиналами? Или с папой?

Он коротко усмехнулся:

- Никто еще вот так, не отряхнув пыль с сапог, не получал аудиенцию у папы.

- Сейчас особые обстоятельства, - напомнил я. - Не думаю, что в Ватикане так же тихо, как видится.

- Вам устроят аудиенцию, - пообещал он. - Не знаю, долго ли она продлится, но несомненно, просто несомненно состоится. О вас ходят разные слухи.

- Ой, - сказал я. - Все брешут! Я не такой. Это же с виду, а внутри очень добрый и почтительный.

Он вздохнул:

- Кардиналы обязательно восхотят взглянуть на вас. И даже пообщаться, если найдут время.

- Польщен, - ответил я учтиво. - Хотя все, что обо мне говорят, как уже сказал, полная брехня и клевета, но все равно польщен обло безмерно.

Мы двигались вдоль бесконечной стены, вымощенной изразцами, в нишах закрытые сосуды с именами, как я понимаю, погребальные урны святых или же что-то особо ценное, защищающее своим присутствием святые места, затем как-то незаметно оказалось, что по обе стороны широкого коридора уже идут богато украшенные двери.

- Вот ваша, - произнес он и остановился у одной из. - Наши гостевые покои для особо почетных гостей.

Я коснулся пальцами украшенной золотом двери из ценных пород дерева.

- Не похоже, чтобы кардиналам был знаком закон бедности, ревностно продвигаемый святым Августином.

Он взглянул на меня остро:

- Полагаете, большой грех?

- Для мирян, - сообщил я. - Для властителей не так важно самим соблюдать все законы. Гораздо необходимее, чтобы соблюдало общество. Тогда мир будет прочным и стабильным, а само общество - нравственным и достойным уважения.

Он поклонился:

- Вы правильный сын церкви, сэр Ричард. Я бы сказал даже, сын высших эшелонов церкви.

- Аминь, - ответил я благочестиво.

Он отступил, еще раз поклонился и ушел, такой же неслышный и незаметный, как и все, кто попадается в этих исполинских помещениях.

Я перешагнул порог с некоторым трепетом. Одно дело хорохориться перед другими, другое - когда наедине с собой. Сейчас можно и признаться, что мне не по себе и от слишком быстрой смены долины отца Миелиса на самый центр Рима, на Ватикан и его внутренности, и от того, что впереди нелегкий разговор с кардиналами, к которому я, честно говоря, еще не готов да и не знаю, как вообще готовиться.

Когда позовут на обед, ждать не стал, быстро перекусил ломтями холодной ветчины и сыра, запил яблочным соком и, вскинув руки, пожелал, чтобы в правой ладони возникла рукоять меча Вельзевула, а в левой - последние десять дюймов лезвия.

Ничего не произошло, я сосредоточился и не просто пожелал, а представил страстно, что вот сейчас пальцы правой сожмутся на рифленой рукояти, а левая ощутит холодную сталь…

Через несколько томительных мгновений обе ладони ощутили эту надежную тяжесть боевого оружия. Я опустил меч острием в пол, вздохнул с облегчением, хотя теперь новые мысли начали ломиться в голову: а достаточно ли свято это место, если возможно пронести сюда меч самого Вельзевула?

Хотя, возможно, защита от нечисти касается только живых существ, а оружие есть оружие, оно не может быть злым или добрым. С другой стороны, для меня меч только злое оружие, а в то время как молот может служить и делу строительства.

Кстати, надо попробовать вызвать и молот, хотя, как мне чуется, с ним будет проще. Однако попробовать стоит.

Я упражнялся, посылая призыв вещам и убеждаясь, что все проходят защиту Ватикана достаточно легко, что можно толковать вообще и не только так, как мне удобнее. К сожалению, мир устроен совсем не по моим законам, что весьма прискорбно, я бы подсказал, как сделать его более пригодным для жизни.

Особенно для моей, я же все-таки самый замечательный на свете, и весь мир должен стараться подстраиваться под меня, что и понятно каждому, кто не полный дурак.

В дверь постучали, я сообщил громко, что открыто. На пороге появился чернец с толстой книгой под мышкой, но точно не Библия, а скорее, для записи бухгалтерских расходов.

- Скоро на трапезу, - сообщил он, - вы услышите колокол, если у вас в порядке со слухом.