ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века - Инна Соловьева

Отчеркнем это себе на память, как и безразличие к литературному материалу.

Однажды удалось сладить водевиль за ночь. Дейкун играла в этой внезапно затребованной пьеске («Как они бросили курить»), сведения – от нее.

Студенты нуждались, выезжали подзаработать в Шую, в Вязьму, в Сычовку, в Коломну (предпочитали городки, где у кого-то из них родня). К. С. их изделий не видел, поездкам радовался (они издали рифмовались с не оставлявшими его идеями трудов для провинции), сведениям об успехах доверял.

В начале лета 1911 года местный энтузиаст А. А. Ассинг устроил сотрудникам МХТ и адашевцам гастроли на два месяца в Новгород-Северском. По окончании поездки они едва поспевали в Москву к съезду труппы и ждали, что ими будут недовольны, но у Станиславского настроение чудесное. Лилиной он пишет: «Сулеровские ученики во главе с Вахтанговым играли в Новгороде-Северском. Забили всех, огромный успех»[59].

Глава третья

Вахтангов, или Нетерпение

1

В помещении Новгород-Северского Народного дома идут представления двенадцати пьес. Печатные программки хранятся в Музее-квартире Вахтангова; на всех четко объявлено: «Художественный театр». Притом лишь три спектакля из двенадцати как-то связаны с репертуаром МХТ и лишь трое из девятнадцати исполнителей служат в МХТ (Бондырев с 1908-го, Дейкун с 1910-го и руководитель поездки Вахтангов с марта 1911 года). Вопрос, как им разрешили марку (это не позволяли людям, чьи права на марку несравнимы с правами гостей Новгород-Северского)[60].

Что-то, надо думать, в рассказах про них Станиславского к ним располагало.

До Новгород-Северского железная дорога не дотянута, пришлось переправляться на лодках, ехать на телегах. Жителей в городе, по последней переписи, немногим более восьми тысяч. Станиславского могло радовать, что добираются до такой дали со спектаклями-копиями – нечто подобное входило в его давние желания (скопированы с МХТ были спектакли «У врат царства» и «Доктор Штокман»; Станиславского в заглавной роли копировавший его Вахтангов видел в сезон возобновления[61]).

Конечно, у Константина Сергеевича представление о поездке в Новгород-Северский складывалось «через Сулера». Поехали в Новгород-Северский его ученики (повезли многое из учебного репертуара адашевских курсов). Для Вахтангова, пожалуй, поездка входила в его обыденное – непривычна оказалась разве что длительность ее, а почти все показанные пьесы он уже ставил, уже возил по маленьким городам и в знакомую Шую. Станиславского вести о Вахтангове восхищали: сколько в человеке энергии, какая легкость, как только успевает. К. С. устал слышать, что его метод тормозит, тяжелит актера – вот же вам живое возражение.

Сулержицкий ждал в Крыму писем, ученик пояснял задержку – «все думал: напишу, когда будет очень хорошо». «Очень хорошо не было ни разу. Поэтому слушайте прозу. Маленький отчет о нашей работе»[62].

Всего лучше прошел вечер 10 июля, когда давали «Соседа и соседку». В приписке Вахтангова к письму, начатому им 8 июля, читаем: «Бирман играла идеально».

«Не хочется жить, когда видишь нелепости жизни». Эту запись, сделанную того же 8 июля, при первом издании материалов Вахтангова подали отдельно. Сейчас ей возвращен контекст. «29 июня 1911 г. Спектакль „Зиночка“ по удешевленным. Сбор – 79 руб. 3 июля 1911 г. Спектакль „Самсон и Далила“. Сбор – 100 руб. 8 июля 1911 г. Не хочется жить, когда видишь нелепости жизни. 10 июля 1911 г. Спектакль „Грех“. „Сосед и соседка“. Играли хорошо. Декорация красива. Сбор – 75 руб.».

И так далее. Подбор непервоклассных пьес, заигранных, как «Огни Ивановой ночи», или с надоедливым привкусом модерна (и «Снег», и «Грех», и новинка – «Далила» в переводе с датского). Мизер сборов. 13-го – «прогнал плотника Ивана». Серафима этим Иваном умиляется (увлечен сценой! предложил холстинку под тигровую шкуру подвести для «Далилы»!), а он дурак, и руки косые. Всё оскорбительно. Не хочется жить[63].

Не хочется жить, когда он представляет себе себя – как он выглядел весной в МХТ.

В адашевской школе его по поступлении перевели на второй курс (так в младших классах Филармонического училища не задержали Мейерхольда). Лужский вел его в отрывке из «Сна в летнюю ночь», потом скажет на каком-то небольшом юбилее: Вахтангов «обращал на себя внимание и тем, что всегда был снисходительным учеником»[64].

Числясь на последнем курсе, Вахтангов зимой 1910/11 надолго отбыл. Считалось, что он поехал в Париж как помощник Сулержицкого, переносившего в театр Режан московскую постановку «Синей птицы». Так и закрепилось в театральной памяти, хотя было не совсем так. Следов его участия в парижских работах нет. На репетициях он присутствовал редко и уехал за две недели до выпуска спектакля. Продолжил собственное путешествие. Сулер на бездействие помощника не жаловался – как если бы оно было оговорено наперед[65].

Из записей Вахтангова про театр Режан: «Меня не замечают, да и не мудрено». Тут одна из причин поторапливаться с отъездом. Незамеченность – положение, выносимое с трудом.

Принятый в МХТ, он напишет Сулеру в июле 1911-го:

«Не вижу своего места.

Вижу робкую фигуру с тетрадкой в руке – фигуру, прилепившуюся к стене и маскирующую свою неловкость… Вижу больших людей, которые проходят мимо. Которым нет дела до тебя, до твоих желаний.

Каждый за себя.

Надо идти.

Надо что-то делать.

А я не умею. Не умею.

Слушаю добрые советы Вороновых и Хмары.

Они все знают. И ходят, как дома. Здороваются и громко разговаривают. Покровительственно похлопывают по плечу. Отходят к другим.

И страшно.

И стыдно.

И тоскливо, тоскливо».

Вахтангов останавливает себя: «Наверное, все испытали мое»[66].

Последний человек, кто мог бы сказать, что он так же испытывал такое, так же бывал уязвлен и чувствовал себя униженным, – адресат Вахтангова.

Сулержицкий снова и снова входил в поле очень крупных людей: испытал притяжение Льва Толстого, Чехова, Горького, Станиславского, Мейерхольда, Крэга, наконец. Но маленькое, легкое небесное тело по кличке Сулер нарушало законы небесной механики. Сохраняло близ мощных планет личное неискажаемое движенье. Проходило в их поле званым помощником и уходило безупречно. Если Сулержицкий знал тоску (он ее знал), то не ту, которой маялся в МХТ сотрудник Вахтангов.

Тетрадка в руке, с которой видит себя Вахтангов, – записи мартовских бесед К. С. К. С. тетрадку тогда же проглядывал, сказал: «Вот молодец. Как же это вы успели? Вы стенограф».

В первом Собрании сочинений К. С. (Т. 5. С. 466–469) запись опубликована – сочли ясным, что текст принадлежит Станиславскому. Менее ясно, как с записанным в марте за Станиславским соотносятся идеи, формулируемые Вахтанговым в его записях апрельских.

«12 апреля 1911 г.

Я хочу, чтобы в театре не было имен. Хочу, чтобы зритель в театре не мог разобраться в своих ощущениях, принес бы их домой и жил бы ими долго. Так можно сделать только тогда, когда исполнители (не актеры) раскроют друг перед другом в пьесе свои души без лжи (каждый раз новые приспособления). Изгнать из театра театр. Из пьесы актера».

Незадолго до этой записи – другая, про то, что договорился с Ассингом насчет репертуара поездки и о гонораре.

«13 апреля 1911 г. Спектакль в Коломне».

«15 апреля 1911 г. Спектакль в Шуе.

Хочу образовать студию, где бы мы учились. Принцип – всего добиваться самим. Руководитель – все. Проверить систему К. С. на самих себе. Принять или отвергнуть ее. Исправить, дополнить, или убрать ложь.

Все, пришедшие в студию, должны любить искусство вообще и сценическое в частности. Радость искать в творчестве. Забыть публику. Творить для себя. Наслаждаться для себя. Сами себе судьи.

Думаю с первых же шагов ввести занятия пластикой, постановкой голоса, фехтованием. Читать историю искусств, историю костюма. Раз в неделю слушать музыку (приглашать музыкантов). Сюда сносить все, что родится в голове, что будет найдено интересного: шутки, музыкальные вещицы, пьески»[67].

Сколько в этих целях у Вахтангова от него самого, сколько от Сулера, сколько от Станиславского, усвоенного через Сулера, сколько непосредственно от К. С. (от К. С. очень много – не нужно быть текстологом, чтобы это доказать), сколько из общего театрального воздуха? Как соотносит Вахтангов эти желания (уже имеющие «форму плана») с обязанностями сотрудника МХТ? Со спектаклями в Шуе и в Коломне – кто и что там играет – и с поездкой, о которой договорились с Ассингом? С тем, что он преподает в театральной школе некоего Златина? (Вечером 25 апреля его тамошние ученики «сдали хорошо» – показал Сулержицкому, тот похвалил.)

Еще больше вопросительных знаков, если подумать, как соотносится твердо сказанное Вахтанговым от себя («Хочу образовать студию». Я хочу, никто другой) с вызревающими намерениями Станиславского, в которые его посвящают.

На второй день после возвращения из Новгород-Северского (2 августа 1911 года) на репетиции «Гамлета» К. С. попросил записывать за ним. «В перерыве спрашивал о летних работах. Просил показать ему водевиль» (тех самых «Соседа и соседку»).