Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман - Сергей Е. ДИНОВ

Федору не хотелось верить, что баллончик предназначен не только для ограбления. Перепуганная неожиданным переходом в настроении спокойного, уравновешенного попутчика, Вероника испуганно раздувала мокрые губы и моргала в недоумении глазами.

– Одевайся! Похоже, я видел тех типов. Они видели меня!.. Думаю, могут вернуться и замочить нас!.. как свидетелей! То ли ограбить они хотели тех двоих, с кем мы поменялись купе, то ли… не знаю…

– Что? – заныла Вероника. – Что случилось?

Больное воображение Федора разыгралось настолько, что он запаниковал, судорожно запер дверь на все защелки, принялся подвязывать ручку двери полотенцем к вешалке для брюк и тупо твердил:

– Ё мое! Вдруг там убийство?! Вот эт-то вляпались!

Дробный стук колес вагона теперь казался топотом ног людей, бегающих в панике по коридору вагона.

На удивление, Вероника быстро приоделась в свой розовый костюмчик и белые кроссовки, упаковала юбчонку, блузку и сапоги в яркий желтый пакет «Holiday». Похоже, жизнь научила перепуганную девицу ценить время. Федор напялил кроссовки на босую ногу, мялся в нерешительности, выставив багаж на постельное белье для бегства.

– Ну? Что? – прошептала Вероника. – Валим в другой вагон или спрыгнем на ходу?

– Дёрнем стоп-кран… А! – вскрикнул Федор от неожиданности. В зеркале купейной двери в отражении выглядывала из-за его плеча уже не брюнетка, а блондинка с черными глазами. Вероника успела нахлобучить парик блондинки и теперь пялилась, перепуганная еще и его воплем.

– Че ты орешь?! – спросила она.

– Над-до раз-збудить проводницу, пусть сообщит бригадиру, что у нее тут баллончик… с газом… и трубку вставили. И раскрошили коробок…

Какой баллончик?!

Вонючий.

– Может, так оно и было?

– Что было?

– Ну, это… баллончик!.. Да какой баллончик? Какая трубка?! Какой коробок?! Че ты несешь?!

На минуту Федор засомневался в правильности своего предположения, но вспомнил мерзкое ощущение на слизистой оболочке гортани и носа от газа, что явно сочился из купе.

– Воняет там паршиво… Баллончик – серый… и трубка торчит из двери того купе, где мы были…

Через полчаса Федор отважился выглянуть в пустой коридор. Мерно хлопала в другом конце коридора дверца титана. Вероника вышла следом за ним, держась сзади за его куртку. Они со страхом обошли баллончик, что по-прежнему лежал вдоль стенки купе. И пока Федор стучал кулаком в спальное купе к проводнице, бывшая брюнетка успела тронуть ногой трубку, и та выдернулась из щели. Вероника в тихом ужасе убежала обратно в дальнее купе.

– Чо?! Чо надо?! – гаркнули из закрытого купе проводников хриплым мужским голосом. При отправлении поезда на платформе толклись у входа в вагон две женщины в форменных шинелях, проверяя билеты входящих пассажиров. Голос из купе доносился мужской.

– Здесь у вас в двери купе… воткнули какой-то баллон, – промямлил Федор. – Надо бы милицию вызвать…

– Да пошел ты! – отозвался мужчина. – Не мешай!

– Ты сейчас, козел, откроешь или я взломаю с уголовкой! – дико заорал Федор и тут же испугался собственной смелости и громкости своего голоса.

В темной щели отодвинутой двери сверкнул выпуклый бычий глаз. Федор приложил к щели свой читательский билет в красных корочках, что так и оставался в нагрудном кармане спортивной куртки.

– Капитан Ипатьев! Питерское УГРО! Срочно вызывай, Маруся, поездную бригаду на место происшествия!

– Есть! Слухаю, товарищ капитан, – испуганно прохрипел мужчина. – Светик, тут Марусю спрашивают!

Паника

Минут через десять щекастая проводница Светик, босая, в черной комбинашке, обтягивающей бугристые телеса, вызывала по рации бригадира и наряд милиции. Кривоносый ухажер неопределенной национальности, с полосатых трусах и майке, трусливо улыбаясь, заблаговременно сбежал в третье купе и закрылся на все запоры.

Проводница Светик замаскировалась домашним байковым халатом у хрипящей матом радиостанции и ныла, чтоб Федор не проболтался о ее любовных утехах.

– Ага, – дрожал Федор от страха и перевозбуждения, – придут органы, а я, значит, должен молчать как рыба?

Когда в вагон с грохотом тамбурных дверей ввалились две перекошенные багровые рожи в милицейских фуражках, Федор успокоился и повеселел. Наши. Родные. Которые стерегут и берегут. Но «наши» повели себя странно, а именно – никак не повели, стояли и тупо спрашивали Светика:

– Осталось у тя? Осталось?

Рыжая небритая ряха под серой форменной фуражкой бригадира поезда выползла из тамбура со значительным опозданием и долго материла умирающего от испуга Светика. Старший из багровых, тоже сильно нетрезвый младший сержант, наконец, обернулся к свидетелю Федору и принялся уточнять факты его биографии: год и место рождения. Несколько раз переспрашивал фамилию, хотя она была, как пень, проста – Ипатьев. Для таких суровых персонажей у Федора даже актерских сравнений из кинематографа на тот волнительный момент не нашлось. Когда Федор дотащил не вполне трезвых милиционеров до баллончика у стенки купе, они изумленно успокоились. За то еще раз разволновался сам Федор. Вспомнил, как в это самое купе под римским номером «VI» он входил, уставший, но вполне счастливый, что скоро вернется домой.

Проводница Светик достала спецключ, хотя дверь купе было приоткрыто, принялась нервно тыкать им в замочное отверствие. Рыжий бригадир Леха Петрович потянул волосатую руку к ручке двери, но Федор его удержал.

– Не открывайте! Там чем-то воняет резким! Какой-то отравой. Надо вытяжную вентиляцию включить. Или у вас только приточная?

На сложные вопросы пассажира бригадир поезда неопределенно дернул плечами и повелительно кивнул своей подчиненной. Проводница Светик убежала в служебное купе включать вентиляцию.

Через некоторое время рыжий Леха-бригадир не выдержал стояния в бездействии и решительно откатил дверь купе.

Федор на всякий случай отступил подальше, но вытянул шею, пытаясь разглядеть, что же там случилось в купе под номером «VI».

Саркофаг купе, мигающий о пробегающих станционных огней, проявился в синем призрачном свете дежурного освещения скомканными простынями и темным горбами по обе стороны от мирного столика с яркими пакетиками дорожной снеди. Из-под одной простыни торчало колено в сине-лиловом кальсоне. Из-под другого – безжизненно свешивалась и моталась в такт движению поезда пухлая женская рука с перстнями и кольцами на толстых пальцах.

Зажгли общее освещение в вагоне и купе. Федора болезненно ярко полоснуло светом по глазам, будто вспышкой электросварки. После дикого вопля проводницы и хриплого ругательства бригадира, ему стало плохо от жуткого вида желтой пены на синюшных губах несчастного толстяка, что лежал неподвижно со стеклянными выпученными глазами. Федор развернулся в сторону коридорных окон и отвалился лбом к прохладному пластику, под которым пряталось расписание движения поезда. Заскрежетали, зашипели милицейские рации, уточняя причину истерических воплей наряда.

Через полчаса Федора уже расспрашивал в купе юный прыщавый лейтенантик в помятой форме и быстро чирикал по бумажке шариковой ручкой, записывал его медлительные и невразумительные ответы.

– …д-двое, в темном, лиц не разглядел… Часа в четыре ночи… – мямлил Федор. – В-вышел за кипятком и заметил… Потом следы…

– Двое, свидетель? Вы точно разглядели? Може, было три али один? Точно было двое? – переспрашивал лейтенантик.

– Двое, – тупо повторил Федор, и сознание будто прояснилось, вспомнились до мелочей темные фигуры у дверей купе номер «шесть». – Один был в натянутой по уши лыжной шапочке, другой – коротко стриженый. Под Керенского20…

– Под кого?! – удивился лейтенантик.

– Не важно, – пробурчал Федор.

– Сами ж говорили: было темно… Мелькали огни… Как же вы рассмотрели стрижку издалека?!

– Зрение от страха обострилось… А сейчас будто сознание прояснилось… – признался Федор. – Будто при вспышке фотоаппарата. Вот и запомнил.

Как свидетель расписался под протоколом, забрал со столика свой смешной, для данных обстоятельств, читательский билет. Как только назойливый и нудный лейтенантик удалился, оставил его в покое, выскочив в коридор на командный призыв начальства, Федор с изумлением огляделся. Следов присутствия попутчицы в купе не обнаружил. Вместе с брюнеткой исчезла его дорожная сумка, пухлый от сложенной теплой куртки и плаща клеенчатый баул и его джинсовая верхняя куртка. На дворе – октябрь, совсем не тепло. Петербург завесило холодными дождями и «мокрым снегом». Федора всегда удивляли подобные сообщения в новостях. Разве может быть снег при дожде сухим? На выходные синоптики обещали похолодание до минус трех.