Пещера и тени - Ник Хоакин

Не заметив на столах пивных бутылок, он поинтересовался, что здесь пьют.

— Главным образом джин с розовым лимоном, — сказал официант.

— Ну что ж, принесите мне джин с… этим, как его, ну, в общем, неважно. Миссис Пардо здесь?

— На антресолях, сэр.

Машинально глянув наверх, Джек увидел почти на уровне люстры полукруг балюстрады. Там только тускло мерцали свечи. Религиозные бдения?

— Нет, сэр, это просто читают стихи. Прикажете еще что-нибудь, сэр?

— Только джин и… миссис Пардо.

— Я скажу ей.

Коротая время в ожидании, Джек принялся рассматривать трех хихикающих подростков за соседним столиком. Те бритвой делали друг другу надрезы на подбородке, а потом раскрашивали их с помощью шариковой ручки. Волосы у них были длинные, заплетенные в косички с лентами. Подошли официант с джином и миссис Пардо — молодая женщина в нарочито старомодном платье.

— Вы хотели меня видеть?

— Вам звонил мэр Гатмэйтан? Я Джек Энсон.

— Да, Почоло звонил. Садитесь, Джек. Меня зовут Эмми. Чашку чая, Лино. — Она посмотрела на соседний столик: — Ребята, прекратите это безобразие, или вас выведут! Лино, отбери у них лезвие.

Лино осуществил конфискацию.

— Все в порядке, приятель, — хихикнули юнцы.

Миссис Пардо села.

— Итак, вы видели пещеру?

— Сегодня после обеда. А до того я провел весь день с Почоло.

— Вы родственник Нениты Куген?

— Вовсе нет. Я был женат на ее матери. Она часто бывала здесь?

— Да, какое-то время. Потом я ей отказала. Она скандалистка. А кроме того, у нее куча неоплаченных счетов. Я держу кафе не для развлечения.

— Каким же образом она провоцировала скандалы?

— Ненита Куген не могла удержать выпитое, вообще ничего не могла удержать. Она была просто помешана на мальчиках. Сквернословила, сплетничала. Пристанет к кому-нибудь или влезет в какую-нибудь компанию, вызнает о них что-то, а потом все, что узнала, выбалтывает. Когда она явилась сюда в последний раз, я велела ее выставить. Так знаете, что она выкинула? Разделась до лифчика и трусиков и устроила нам пикетирование у входа. К тому же с плакатом. Правда, убралась, прежде чем явилась полиция. Это у нее был пунктик — публичное раздевание. Минутку, Джек, — там, наверху, закончили.

Она встала, чтобы встретить любителей поэзии, гурьбой поваливших с антресолей по винтовой лестнице. В центре зала стоял длинный пустой стол, и за ним они вновь собрались — с гамом, с шутовским кривлянием, в котором было что-то безнравственное. Зал повеселел и пришел в движение. По стенам забегали тени. Кто-то включил стереосистему. Шумливые поклонники поэзии, старые и молодые, одеты были так, что невольно привлекали внимание: джинсы в сочетании с игоротскими[23] пончо, сабо — с мини-юбками, потертые шорты — с куртками моро[24]. У девиц длинные, прядями падающие на спину волосы. Парни увешаны ожерельями — по большей части из какого-то дикарского бисера или велосипедных цепей. Отдельную группу составляли наголо обритые мужчины и женщины в шафранных тогах.

Джек выглядел слегка ошалевшим, когда явился официант с чаем для миссис Пардо в сопровождении самой Эмми Пардо, за которой следовали молодой человек и девушка.

— Джек, это Мардж, а это Бонг. Я обещала Почоло, что сведу их с вами. Он только что снова звонил, спрашивал, пришли ли вы. Дети, вот Джек, ему бы хотелось услышать, что произошло в последний вечер жизни Нениты Куген. Будьте паиньками. Вы за ними присмотрите, Джек?

Она взяла чашку с чаем и присоединилась к шумной компании за длинным столом.

— Вы были с Ненитой в последний вечер ее жизни? — спросил Джек своих молодых гостей, заказав для них напитки.

— Да как вам сказать, — начала Мардж, выглядевшая одновременно и дерзкой и напуганной. Секунду она еще колебалась, и лицо ее выдавало тревогу, потом продолжила: — Дело было в субботу, после обеда, мы отправились катать шары — Бонг, я и еще четыре-пять человек, а потом перебрались к Бонгу, потому что его родители уехали. Не знаю, как Ненита разнюхала, где мы, но она тоже там появилась, одна.

— А нам это было ни к чему, — сказал юный Бонг, у которого еще сохранились детская припухлость и последние младенческие локоны. — Она вечно все портила, ни черта ведь не умела — ни пить, ни даже курить. Ей сразу ударяло в голову, и тогда она становилась несносной. Спиртное на нее действовало хуже отравы. А в тот день у меня дома это вообще был завал. Наверное, она догадалась, где нас искать, потому что в Багио[25] встретила моих стариков и сразу все поняла: раз дом пуст, значит, у нас там сходка. Родители уехали, потому что, видите ли…

— Это был май, время отпусков, — перебила его Мардж, — и все подались в Багио, кроме нас, ну то есть кроме молодежи, которая считает, что Сешн-роуд и парк Бернхэм — скука смертная и там от тоски повеситься можно. Поэтому мы в тот вечер балдели у Бонга, нас было с полдюжины, и вдруг кто, вы думаете, входит? Сама мисс Вонючка. Меня просто оглушило. Я ей говорю: «Ненитц, а почему ты не в парке Бернхэм?» А она отвечает, что должна — цитирую — «присутствовать при смерти». Конец цитаты. Ее подлинные слова.

— Вы не поинтересовались, при чьей смерти? — спросил Джек.

— Конечно, нет. Ненитц вечно несла какую-нибудь чушь в этом роде.

— А когда она появилась?

— После пяти, — сообщил Бонг. — Сказала, что прямо из Багио, но что бабка не ждет ее раньше понедельника, а домой ей пока не хочется. Мардж, скажи насчет одежды.

— Обалдеть можно, — сказала Мардж. — В такую жару она была в красном свитере с воротником под горло, в черных вельветовых джинсах, которые носила в Багио, а когда мы спросили, не жарко ли ей, она ответила, что под ними ничего нет. Вообще-то свитер вполне приличный, с белыми буквами НИТЦ впереди, но надеть его в тот день — это было все равно, что таскать на себе духовку. Может, как раз поэтому, когда она попробовала…

Принесли напитки.

— И все это неправда, — сказал Бонг, увидев, что девушка не собирается продолжать, — будто бы в тот день была какая-то оргия, наркотики… У нас на шестерых были всего две сигареты с марихуаной, и, уж конечно, делиться с нею мы не собирались. Она травку не выдерживала и сама знала, что не выдерживает, но всякий раз хотела попробовать снова… Короче, в конце концов дали ей сделать пару затяжек.

— И случилось то, что должно было случиться, чего мы ждали, — вставила Мардж.

— Она сразу стала невыносимой, — продолжал Бонг. — Плакала, визжала, хватала ребят между ног. Потом заявила, что по ней везде ползают муравьи, сбросила сандалии и стянула с себя свитер. И это правда, под ним не было ни лифчика, ничего. Но она сказала, что ей все равно жарко и что везде чешется, и начала стаскивать с себя брюки. Ну а мы сидели и ржали, глядя на этот стриптиз, пока ее не начало рвать, да еще как! Будто она корову сожрала! Не меньше! Всю комнату, прости господи, заблевала.

— Мы, девчонки, отвели ее в ванную и вымыли. Она вся была в блевотине. Но пока ее отмывали, она начисто отключилась. Тогда мы положили ее на кровать, чтобы она проспалась, и спустились вниз наскрести чего-нибудь на ужин.

— А я с парнями вышел на крыльцо. Сидим, расслабились, вдруг — бац! — она выскакивает совершенно голая и бежит к воротам. Мы как рванули за ней! Сбили с ног, навалились сверху — в общем, слава богу, что у нас высокий забор, а то бы скандал был обеспечен!

— С ней случилась истерика, — сказала Мардж. — Она твердила, что ей надо домой, что у нее вечером важное свидание. В конце концов Бонг вывел свою машину, мы закутали ее в одеяло, потому что она отказывалась одеться, и впихнули на заднее сиденье. Отвозить поехали вдвоем. А одежду ее я прихватила.

— Когда это было? — спросил Джек.

— Около семи, — сказал Бонг. — Хорошо еще, что дом ее бабки в Сан-Хуане выходит задами в глухой переулок — там темно, кругом одни стены. Вы были там? Улица перед домом выше уровня переулка, поэтому сзади у дома есть еще настоящий этаж, не подвальный, и там, прямо под кухней, — комната Ненитц. А в заборе с тыльной стороны — калитка, так что она могла приходить и уходить когда вздумается, не попадаясь бабке на глаза.

— Когда мы везли ее, — подхватила Мардж, — она опять отключилась, но только подъехали к калитке и стали вытаскивать ее из машины, чтобы натянуть на нее одежду, как она снова пришла в себя, и тут такое началось — ужас! Ругалась, дралась, обзывала нас последними словами. В конце концов я разозлилась. Сказала Бонгу, что мы вовсе не обязаны волочить ее в дом и укладывать в постель, раз она стоит на собственных ногах у родимого порога. Мы просто вытолкнули ее и уехали, оставив у калитки.

— А на другой день, — сказал Бонг, — когда услышали, что ее нашли мертвой в пещере, то почувствовали себя виноватыми. Я подождал, пока отец не вернулся из Багио — он у меня адвокат, — и он отвез нас с Мардж к мэру Гатмэйтану, и мы сообщили все, что знали.