Убийство в поезде Минск-Брест - Чиж-Литаш Анна

— Очень смешно. Дальше кто? Ага, вижу, купе Ольги и Егора. Тут все понятно. Идем дальше. Чета… — полковник громко рассмеялся. — Не может быть! Это шутка?

— Что такое? — Валера склонился над списком, и через секунду его смех зазвучал в унисон с полковничьим. — Собака? Да ладно!

Даже Дементий, не удержавшись, громко рассмеялся.

— Собака Елизавета Петровна и Собака Архип Георгиевич! — полковник одной рукой прикрывал рот, а другой придерживал трясущийся живот. — Я даже боюсь читать дальше!

— Демя, позови их!

Поглощенный весельем, Дементий забыл возмутиться и, сотрясаясь от смеха, вышел из купе.

— Боюсь, что я не смогу нормально разговаривать с ними, — сквозь смех сказал полковник. — Так, всё, успокоились и взяли себя в руки.

— Товарищ полковник, а вы не думали о том, чтобы вернуться назад? — неожиданно сменил тему Валера.

— Куда назад? Домой? В купе? На дачу? — улыбка исчезла с его лица, сменившись злостью и раздражением.

— В милицию, — Валера не ожидал такой реакции и уже пожалел о том, что проявил любопытство.

— Да понял я, о чем ты. Нет, не думал.

— А почему вы ушли?

— Я ушел? Это меня ушли! Еще служил и служил бы! Я так много раз рассказывал эту историю, что мне это изрядно надоело. Спроси лучше у своего начальника, он уж точно в курсе.

— А может…

— Нет, не может! — крикнул Виноградов. — Валера, еще слово — и ты опустишься в моем рейтинге до уровня Дементия! А может, и сменишь его на подсобных работах.

— Все, молчу, — Валера поднял руки вверх и отвернулся к окну.

Полковник прервал гнетущую тишину.

— Мне предлагали вернуться. Это было год назад. Я отказался.

Валера повернулся. В его глазах читался вопрос.

— Ты хочешь спросить меня, почему?

Парень кивнул.

— Потому что тот, кто единожды предал, предаст и во второй раз.

Валера внимательно, с уважением и симпатией посмотрел на полковника. Виноградов прочитал его мысли.

— Смотри не влюбись в меня, — улыбнулся он капитану.

Мягкая улыбка заиграла на губах Валеры.

— Ну, где там Демя? Его только за смертью посылать!

В эту секунду дверь открылась, и на пороге показался Дементий. Позади него стояли пожилой мужчина с супругой. На руках женщина держала маленького пуделя.

— Этого просто не может быть, — прошептал полковник и, давясь смехом, вышел из купе.

— Он сейчас вернется. Укачало, видимо, — сказал Валера, пряча улыбки по карманам брюк.

Глава 4

Горе осязаемо. Оно оставляет

запах, имеет форму,

умеет дышать и разговаривать.

15:00

Полковник вернулся через пять минут. Его лицо было сосредоточенным и серьезным. От приступа смеха не осталось и следа.

— Прошу извинить меня, — сказал Александр Петрович, усаживаясь за стол. — Я не молод, а эти поезда ломают мои внутренние часы.

Пенсионеры в недоумении посмотрели на полковника.

— Плохо себя чувствую, — пояснил он.

— Ах, вот вы о чем! — сказала Елизавета Петровна. — У Барончика такая же проблема.

Полковник с сочувствием взглянул на Архипа Георгиевича.

— Ой, это я не про мужа, — она махнула рукой. — Это я про собаку. Его зовут Барон.

— Ясно, — Виноградов хотел продолжить разговор, но женщина не дала ему закончить.

— Вас тоже тошнит? Барончика — все время! Как только поезд трогается с места — сразу лужа на полу. И, главное, казалось бы, уже в животе ничего нет, а я все равно нахожу еду! У вас тоже так?

Полковник скривился, как будто его сейчас самого вырвет.

— Я уже и таблетку ему дала, а его все равно тошнит. Но оставить его дома было нельзя. Мы на неделю едем к моей сестре в Брест.

Полковник, собираясь задать вопрос, снова открыл рот но, заполнив его новой порцией кислорода, бесшумно захлопнул.

— Вы знаете, Барон для меня как ребенок. Это мой сын. Я знаю, что душа моего мальчика вселилась в этого прекрасного пса, и теперь я обязана каждую минуту быть с ним. Архип даже смастерил ему маленькую деревянную кроватку, а я пошила постельное белье. Ему так нравится! — она изо всей силы прижала к себе пуделя и поцеловала его в мохнатую морду.

Архип Георгиевич, опустив глаза, молча слушал рассказ жены.

— Барон очень послушный мальчик, совсем как Андрюша, — наш сын всегда был заботливым и очень ласковым, никогда не забывал позвонить. А теперь — представляете, какое счастье?! — он снова со мной! — женщина опять поцеловала пса.

— Лизонька, иди в купе и дай Барону водички. Он сказал, что хочет пить.

— Да? Я, наверное, не услышала! Совсем плохо слышать стала.

Прижав к себе собачку, женщина вышла.

— Вы не подумайте, что мы сумасшедшие, — грустно сказал Архип Георгиевич. — Просто эта псина — все, что у нас осталось. А Лиза верит, что это наш сын. Я не хочу ее переубеждать. Она счастлива. А я больше не могу видеть, как она страдает.

— Понимаю, — тихо сказал полковник.

— Андрей погиб год назад во время боевых действий в Украине. Нас спас, а сам погиб. А нужно было наоборот. Но Бог зачем-то оставил нас.

— Он воевал?

— Да. Мы из Донецка. Когда началась война, сын вывез нас в Беларусь — у нас здесь родственники. А сам решил вернуться и побороться за нашу землю, — мужчина тяжело вздохнул. Его пальцы дрожали, а голос с каждым словом становился все тише и тише. — Только это все зря. Потому что это была не наша война. Его убили в первом бою, а нам даже не вернули тело, — дрожащей ладонью он провел по лицу, смахивая невидимую испарину. — Жена после этого заболела. А какой именно болезнью, вы сами видите.

— Сочувствуем вашему горю. Надо было не отпускать сына. Вы правильно сказали: это не наша война. Там нет героев, есть только жертвы.

— Вы думаете, мы его отпускали? Но он такой человек: если что решил, то все! Назад пути нет. Ладно, вы ведь не для этого меня позвали.

— Да. В поезде случилась беда.

— Я знаю. Запах смерти витает в воздухе.

Полковник невольно поежился от слов мужчины. От прежнего настроения не осталось и следа. Он испытал жуткое чувство стыда за то, что еще десять минут назад смеялся над фамилией этой семьи.

— Мы пытаемся выяснить, что на самом деле произошло, поэтому опрашиваем всех пассажиров. Думаю, вы понимаете и не возражаете.

— Конечно. Только я вряд ли смогу вам чем-либо помочь, — пожал плечами худощавый старик.

Архипу Георгиевичу было за семьдесят. На его изборожденном морщинами лице лежал отпечаток горя. Оно было повсюду: в каждой морщинке, в каждом движении тела и повороте головы. В каком-то смысле этот человек был уже скорее мертв, чем жив. Полковник снова поджал губы, коря себя за то, что сразу не почувствовал и не увидел этого. Он грубо провел рукой по волосам и резко отряхнул ладонь, будто сбрасывая с себя события недавнего прошлого.

— Скажите, где вы находились с двенадцати часов дня и до половины второго?

— Мы с супругой были у себя в купе. Я смотрел в окно, а она занималась Бароном, который, как вы уже слышали, неважно себя чувствовал, — грустная улыбка скользнула по его светлому лицу.

— Может, вы могли что-нибудь слышать или видеть подозрительное в это время? Ведь ваше купе находится рядом с купе жертвы.

— У меня, в отличие от моей супруги, старость еще не забрала слух. Я, как филин, слышу каждый звук, — старик демонстративно поднес палец к уху. — Я слышал, как открывалась и закрывалась дверь. Причем не один раз. Двери, как и сам поезд, не первой свежести, и этот звук я различал отчетливо. Единственное, что я не могу сказать, во сколько именно это было. Я не посмотрел на часы.

— Вы можете вспомнить, сколько раз открывалась дверь?

— Сейчас, дайте мне подумать, — он сложил руки на груди и посмотрел в окно.

Полковник выжидающе наблюдал за ним. Через минуту тот снова заговорил: