Глиф - Персиваль Эверетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очень весело. Некуда мозги девать, сосунок?
Я быстро настрочил:
Ну вот, ты ревнуешь: твоя жена уделяет мне слишком много внимания.
Он отнял у меня блокнот, прочел и закусил губу.
– Вот тебе и «вот». Тобой надо специально заниматься. Я не хочу, чтобы ты вырос каким-нибудь перекошенным. Малолетним преступником или еще хуже.
Постструктуралист дутый.
Вот тутон перепугался. Проглотил вилку картофельного салата и отвел глаза. Я не гордился тем, что так задел его, но диалог был мне интересен как первый настоящий конфликт. Я, конечно, забавлялся со Штайммель и смотрел, как она теряет самообладание, но за столиком с отцом у меня и правда случился приступ гнева. За тем столом я открыл в себе злорадную жилку.
замысловатое
Атомы ли, монады ли, слова – вещи состоят из меньших вещей, а меньшие из еще меньших, и в какой-то степени мое постижение мира зависит от понимания составляющих. Но мои какашки есть мои какашки, для меня в Калифорнии, для толстой австралийки в Мельбурне, для инженера в Нигерии, для ловца жемчуга в Океании. И хотя Инфлято мог утверждать обратное, мои результаты у психолога ограничивались конечным числом прочтений. Он, по своему философскому обыкновению, настаивал бы на бесчисленном множестве интерпретаций, но, как это бывает с большинством теорий, на практике все не так гладко. Локк[107] мог бы целый день твердить, что материального мира не существует, но в тот же вечер уступил бы дорогу конной повозке.
Бесчисленное множество прочтений, как же. Разумеется, если читать мои фразы задом наперед или выдергивать из текста наобум, получатся те фрагменты, которые хотелось бы видеть определенным индивидам. Я имею право читать так. Но не читаю – так же, как не начинаю путь к холодильнику с середины и серединой не заканчиваю. Даже когда, прочитав половину романа, я возвращаюсь к первым строкам первой главы, я читаю начало. Я бы постоянно бегал к холодильнику, если б мог. Иногда мне хотелось бы есть сильнее обычного. Иногда я доставал бы бутылку молока, иногда персиковое пюре. Но все же от своего столика я ходил бы к холодильнику. Даже если бы я шел туда подставить лицо холодному воздуху, это был бы поход к холодильнику. В жизни б я не пошел туда увидеть слона.
ens realissimum
ДЖ.Э. МУР:[108] Представь, что мы персонажи твоей новеллы «Сарразин»[109] и ты знаешь правду о Ла Замбинелле, а я нет. Когда он входит в комнату, одно ли и то же мы видим?
БАЛЬЗАК: Ты хочешь сказать, я знаю, что Ла Замбинелла – переодетый в женщину кастрат, а ты не знаешь.
ДЖ.Э. МУР: Именно.
БАЛЬЗАК: Ну мы же оба видим Ла Замбинеллу.
ДЖ.Э. МУР: Но одного ли Ла Замбинеллу мы видим?
БАЛЬЗАК: Мы видим ее женственность, ее статус, ее одежду, и я представляю ее как некое Сидение. Ты об этом спрашиваешь?
ДЖ.Э. МУР: Не совсем. Ты видишь мужчину в женском платье. Я вижу женщину.
БАЛЬЗАК: Но мы оба видим Ла Замбинеллу.
ДЖ.Э. МУР: Но ты видишь намного больше, чем я.
БАЛЬЗАК: Я больше знаю и, возможно, понимаю больше. Я могу найти и осмыслить недоступную тебе иронию, но я вижу ту же Ла Замбинеллу, что и ты.
ДЖ.Э. МУР: Но как, если ты смотришь своими глазами, а я своими?
БАЛЬЗАК: Это другой вопрос.
сема
Сильвиева бороздаГде в моей головесходятся разломы,что отделяют теменнуюдолю от височной?
Сильвий встретит Роландо[110]у измученной лобной,где поднимается плачи где плач стихает.
Начинаясь в понижении,глубинном,пористом пространствевнутри, онавыходит из полушария,
воздеваетветвь,прямой короткий палец,вверх,внутрь, в лобнуюизвилину.
эфексис
Истории родителей я знаю по фотографиям. Сейчас жизнь матери я представляю себе получше, однако большинство людей склонно обсуждать прошлое лишь с теми, кто, в их понимании, не только имел сходный опыт, но и готов проявить сочувствие. Фотографий много; одни из детства, на других – ухаживание и свадьба, а посередине почти ничего.
1) Матери восемь, если я не ошибся в подсчетах, она сидит на веранде со своим братом Тоби, судя по ушам, и они разглядывают кота у Тоби на коленях.
– Кот умирает, – сказал Тоби.
– Нет, – ответила Ева.
– Папа говорит, он совсем больной.
Ева поднялась со своего места рядом с Тоби и подошла к краю веранды:
– Наверно, будет снег.
– Коту плохо, Ева.
– Надеюсь, завтра уроки отменят.
Тоби поставил кота туда, где сидела Ева, подошел и встал у нее за спиной.
– Сестренка, мне жалко твоего кота. Я отнесу его обратно, хорошо?
– Может, утром снеговика слепим.
Тоби положил руку ей на плечо.
– Конечно.
2) Инфлято четырнадцать, он стоит на заднем плане, позади отца, который позирует с толстяком в енотовой шапке. Инфлято держит чехол странной формы, похоже, слишком тяжелый.
– Я ослеп, – сказал отец Дугласа, снова заливая себе в рот пиво из бутылки.
– Да, вспышка у тебя неслабая, – сказал толстяк тощему дылде, который выкручивал из «Брауни»[111] сгоревшую лампочку.
– Ну что, ребята, готовы к бою? – спросил толстяк. – А ты, Дуги? Будешь в команде со своим предком?
Дуглас хотел отдать чехол отцу.
– Нет, я останусь дома. Я не очень люблю боулинг.
Тощий и толстяк сказали:
– Ха – он не любит боулинг.
Тощий спросил:
– С чего бы это, Томми? Не мужик он у тебя, что ли?
Отец Дугласа так взглянул на тощего, что тот осекся.
– Нормальный мужик, – затем он посмотрел на Дугласа. – Ты ведь мужик, да?
Дуглас ничего не ответил, просто опустил чехол на землю.
– Тяжелый шар, сынок?
– Вообще-то да, – ответил Дуглас.
Отец Дугласа повернулся к толстому и тощему:
– Он будет сидеть у себя в комнате и читать.
– Читать?
– Читать. Верите, нет?
3) Ma и Инфлято еще не женаты. Они сидят у костра в лагере. Темнеет, за ними озеро.
– Не думал, что в это время года здесь будет так холодно, – сказал Дуглас. Он обнял Еву покрепче и спрятал ее руки к себе под парку.
– Ничего, – ответила Ева. – Мне нравится костер.
– И на такие толпы я не рассчитывал.
Ева посмотрела вдоль тропинки.
– Куда пошли Деррик с Вандой?
– Сказали, что в машину за снаряжением. Но я думаю, за этим самым.
Ева засмеялась.
– Как твои картины?
– Неплохо. – Она взглянула на Дугласа, который подкинул в костер пару щепок. – Только что закончила большое полотно, и я его побаиваюсь. Там много зеленого. Зеленый меня выматывает. Но есть там и места, где я бы поселилась. – Она уставилась на огонь. – Обожаю краску. Запах. Фактуру. – Она как будто усмехнулась сама себе. – Меня понесло, да? – Ева подняла глаза к небу, почти черному. – Господи, смотри, какая луна.
– «Современная теория литературы» только что вернула мою статью о теории русских сказок у Проппа.[112]
– Жалко.
степени
Всегда ли фотография в настоящем времени?[113] Я их описывал именно так. О фотографиях говорят что-то вроде: «Вот я чуть не утоп» или «Вот ты с Линдой Евангелистой[114]». Оторвавшись от снимка, вы спросите: «Когда ты был с Линдой Евангелистой?» Я отвечу, что не был с ней. Вы, снова взглянув на карточку, скажете: «Но вот же ты, здесь, с ней». Так что лучше сформулируем вопрос так: всегда ли то, что изображено на фотографии, относится к настоящему, без «до» и «после»? Конечно да. И ведь разве это не вы на снимке?
надрез
Пока я лежал в кроватке и читал «Дэйзи Миллер»,[115] за окном послышался какой-то шум. Я встал и направил свое внимание на звуки, гадая, слышат ли их родители в спальне и не они ли это шумят на улице. Добровольное воздержание от речи имеет свои минусы, в частности – неспособность вызвать подмогу из соседней комнаты. Глядя, как оконная рама приходит в движение, я подумывал швырнуть книгу в расчете на переполох, но у меня не хватило бы сил, а если бы и хватило, я не посмел бы поступить так с книгой.[116]
Окно открылось, в дом ворвался холодный февральский воздух. Снаружи сердитый женский голос кому-то что-то шепнул. Затем в мою комнату через окно забрался кто-то в темной одежде и черной вязаной шапке. Это оказалась Штайммель. Подходя к моей кровати, она приложила палец к губам.
– Не бойся, Ральф, – сказала она. – Это просто сон.[117] Я тебе ничего не сделаю.
За окном оставался еще один человек в такой же одежде.
– Просто хватайте его, и бежим, – сказал человек.
– Шшшш! – шикнула на него Штайммель. – Пошли, Ральфи.
Она взяла меня на руки и прижала к груди. Бюстгальтер у нее, похоже, был из твердого пластика.
– Скорее, – сказал человек под окном.