Настенька (СИ) - Элина Лунева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина задумалась, а потом махнула рукой.
— Давай-ка полезай на сенник, — скомандовала она, деловито глядя куда-то на потолок, — Там твои, да матушки твоей и сапожки, и валенки, да и тулуп овчинный твой лежит. Я перед похоронами припрятала…
Женщина вдруг осеклась и потупилась, видимо имея в виду именно мои похороны. Помрачнела и я, вспоминая, как очнулась в гробу с закрытой крышкой. Судорога ужаса от всего пережитого пробежала по моему телу, и я нервно задышала, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.
Видя моё состояние, женщина в последний момент успела подхватить меня, не дав повалиться на пол, и усадила на лавку, интенсивно растирая мои запястья и виски.
— А руки-то ледянущие какие?! — с ужасом принялась она тереть мои холодные ладошки, — Давай девонька, держись, не ровён час помрёшь ещё.
Я медленно приходила в себя. Матрёна подала мне полный черпак воды, и я жадно принялась пить, чувствуя, как с каждым новым глотком ко мне возвращались силы.
— Сейчас к старосте пойдём, по поводу козы говорить будем. Не робей, девка, глядишь, воротим скотинку. Всё ж молочком козьим разживёшься, а то смотреть на тебя страшно, кожа да кости, — женщина тяжело вздохнула и удрученно покачала головой, — Да переодеть тебя надобно. Не дело молодой девке в мужских портах расхаживать.
Я торопливо опустила на себя взгляд и посмотрела на свои худые ноги с одного бока, затем с другого. И что не так? Эх, знала бы Матрёна, сколько времени мне потребовалось, чтобы ушить это безобразие и приспособить что-то вроде пояса, чтобы этот ужас с меня не сползал. В конечном итоге, на мне красовались широкие мужские штаны из плотного тёмно-коричневого сукна, тонкая рубашка, видимо предназначенная под сарафан, но использованная мною как нижняя сорочка. А сверху я натянула плотную свободную простую рубаху, грубо сотканную из серого льна. Она доходила мне до середины бедра и напоминала тунику. Финальным штрихом служил широкий коричневый пояс, он видимо шёл в комплекте с брюками, и который теперь плотно облегал мою узкую талию, тем самым ещё сильнее подчёркивая хрупкость юного девичьего тела.
А вот с бельём мне довелось повозиться часа три, не меньше. Конечно до шикарных изделий Victoria’s Secret мне было как до Пекина в одной позе, но всё же это лучше, чем ничего. Ну не приучена я ходить без белья. На это дело даже пришлось пожертвовать одну из тонких расшитых скатёрок, мягкая и гладкая ткань которой лучше всего подходила для этих целей. На моё счастье или на печаль, на бюстгальтере получилось сильно сэкономить и время, и материалы, так как моя микроскопическая грудь в нём абсолютно не нуждалась. Я в очередной раз с унынием посмотрела на себя и вспомнила свой роскошный бюст полного четвёртого размера из прошлой, теперь уже, жизни.
Эх, что ж всё грустно-то так? В прошлой жизни я уже в пятнадцать лет была ростом сто семьдесят сантиметров с бюстом третьего размера, густыми светлыми волосами и красивыми длинными ногами, как любили говорить парни, от ушей. А что сейчас? Мелкая пигалица ростом дай бог сто шестьдесят или чуть более того сантиметров, худое костлявое подростковое тело, бледное лицо с тёмными кругами под глазами, черты которого я никак не могла разглядеть. Ясное дело, ведь в ведре с водой много не увидишь, а зеркал тут не водилось, ни в моём доме, ни в доме Мартёны.
Единственное, что хоть немного радовало меня в моём новом облике, так это тёмно-каштановые волосы. Они, в сравнении со всем остальным, были густыми, длинными и красиво вьющимися. Шикарные волосы, одним словом. Если их коротко подстричь, то из меня получился бы самый настоящий мальчишка, такой себе смазливый пацанёнок — подросток.
Решив, что выглядела я более-менее приемлемо и самое главное практично, я категорически отвергла все попытки Матрёны меня переодеть, отвечая одной лишь фразой: «И так сойдёт».
Сенник, о котором упомянула Матрена оказался чердаком, который располагался над крытым двором. Там, на широкий брёвнах, в самом дальнем углу, за кипой сухого ароматного сена был припрятан простой холщёвый мешок, в котором оказалось две пары коротких валенок тёмно-серого и коричневого оттенков. Валеночки были небольшими и очень аккуратными, как раз на мою маленькую ножку, размера наверное тридцать пятого, не больше. Помимо валенок, мешок обрадовал меня парой лёгких кожаных сапожек, правда изрядно поношенных, но довольно крепких и практичных. Они были тоже примерно моего размера, что несказанно подняло мне настроение. Ну и помимо обуви в мешке оказался небольшой овчинный тулупчик, как и говорила Матрёна, видимо тоже мой, или матери Насти. Он был лёгким и больше напоминал детскую дубленку светло-бежевого цвета. В тон к тулупу нашлись и меховые рукавички.
Находки сильно воодушевили меня, ведь теперь я могла выйти из дома. Не могла же я всё время сидеть в избе, ожидая чего-то, что поможет мне приспособиться к этой новой жизни?
Боже мой, мне до сих пор не верилось, что всё произошедшее со мной действительно было правдой. Сколько раз я читала фантастические романы о попаданцах, но никак не могла предположить, что нечто подобное может произойти со мной.
От мыслей о своей утраченной жизни, я вновь впала в уныние и, под внимательным взглядом Матрёны, спустилась по шаткой лестнице обратно вниз с сенника на крытой двор, видимо предназначенный для скотины.
И вновь мне вспомнились те моменты, проведенные в закрытом гробу. Но на сей раз, я думала уже о другом. Интересно, кто проводил меня, раздавленную мусоровозом, в последний путь там, в том мире? Кто пролил слёзы над моим остывшим телом? Кто-нибудь вообще хоть расстроился?
Осознание того, что я, в прямом смысле этого слова, была никому не нужна, почему-то больно кольнуло сердце. Родителей у меня не было, они погибли в автокатастрофе несколько лет тому назад, друзей тоже растеряла, муж ушёл, коллеги по работе меня недолюбливали, возможно уважали, но друзей я там так и не завела. И что осталось в сухом остатке? Пару — тройку дальних родственников и не наберешь.
Я представила, как меня тихо и без слёз похоронили на самом дальнем кладбище по эконом-варианту. Как мои троюродные кузины уже делят между собой мою квартирку в центре города. Как постепенно могила моя зарастает, крест кренится, надписи блекнут. И никто так больше и не вспомнит о ней и не придет навестить
