Мистер Аркадин - Орсон Уэллс

Через полчаса мы уже ели рыбную похлебку с чесноком в маленьком ресторанчике, который я давно заприметил.

В Сан-Тирсо мы добрались поздно вечером, когда каменно-ледяная луна заливала дорогу своим светом. После отдыха Райна позволила мне сесть за руль. Может быть, она несколько перебрала фронтиньянского вина. Она положила голову мне на плечо и проспала оставшуюся половину дороги. К концу пути она стала заметно нервничать. Все время поглядывала на часы. Я спросил:

— Вас кто-то ждет?

— Да. Отец. Боюсь, он будет беспокоиться, что меня еще нет.

Мы целый час тряслись по каменной дороге; мотор начинал барахлить.

— Тут всегда так, — объяснила Райна. — Тропа очень узкая и каменистая.

Я тоже ощутил беспокойство. Но чего мне-то было волноваться? Меня никто не ждал. Ни одна собака. Райна вернется под крылышко дорогого папочки и забудет меня. Стоп: разве я не этого хотел? Разве не он-то и был мне нужен?

Вскоре тропа стала шире, показалась залитая огнями каштановая рощица, а за ней на высокой скале между двумя водопадами предстал замок. Настоящий сказочный замок с башнями, стенами, увитыми плющом, и извилистой подъездной дорогой. Но не из той сказки, где принцесса выходит замуж за принца и живет потом долго и счастливо. А из той, что про злого волшебника, великана-людоеда.

Лунный свет подробно освещал грубый камень, блестел на крышах башен, отбрасывавших густые тени на горловину водопадов, нарушающих тишину ночи. Деревня спала. В замке не гасили огней.

— А теперь оставьте меня, — попросила она.

Ей казалось естественным высаживать человека глухой ночью в спящем селении, где он никого не знал. Ничто не заботило ее, кроме встречи с отцом. Она едва процедила что-то в ответ на мое кислое «спокойной ночи» и продолжала свой путь по крутой дороге, ведущей к замку. Я смотрел ей вслед, пока автомобиль не исчез за массивной оградой из резного дуба.

На следующее утро спозаранку я уже завтракал в гостинице рядом с акведуком. Спал я отвратительно. Комната оказалась вполне приличной, но меня заели клопы. А с первым лучом солнца во дворе прямо под моими окнами поднялся дикий гвалт. Кроме криков погонщиков мулов и грохота телег меня донимал запах яиц, жарившихся в растительном масле с черными оливками. Я сообразил, что вся эта свистопляска — начало подготовки к празднику в Сан-Тирсо. Нечего было и мечтать о том, чтобы опять заснуть. Да и дела меня ждали.

Хозяину гостиницы было не до меня, но погонщики оказались словоохотливыми. Они готовились к процессии, которая должна была состояться в следующую пятницу. Что же касалось замка, гостей, которых там собирали, и знаменитого бала, то до всего этого им не было ровнешенько никакого дела. И все же ярким солнечным днем, как и под ночной луной, мрачная громадина, оставшаяся после феодальных времен, была видна отовсюду, царила над всей округой, подавляла своим величием маленькое селенье, где, казалось, не было такого уголка, не существовало такой тайны, что укрылись бы от взора, устремленного из окна этого колосса; тень его падала на площади и аллеи, дворы, балконы и сады. Был ли замок красив? Или, напротив, ужасен? Трудно сказать. В не столь отдаленные времена он, превратившийся в руины, увитые плющом, смотрелся, должно быть, надменно и величественно. Аркадин купил его, отстроил заново и украсил. Все было сделано со вкусом, ничего лишнего. Разве что слишком заметны стали вложенные в это предприятие деньги, что диссонировало с естественной простотой камня, пришедшей в разорение деревней, полунищетой, в которой жили обитатели Сан-Тирсо. Они же остались равнодушными к миллионам и могуществу Аркадина. Они просто не обращали на него внимания с той присущей испанцам восхитительной гордостью, которая тем больше рождает презрения к богатству, чем беднее они сами.

Владелец замка мог собрать на этой уединенной скале самых знаменитых в мире и важных персон. Погонщики мулов уступали дорогу автомобилям, подвозившим гостей. А вечером в харчевне возле акведука мужчины тянули вино и толковали об урожае, скоте и женщинах, повернувшись спиной к замку.

Отношение это можно уподобить ушату холодной воды. Оно возвращало Аркадина к нормальным человеческим масштабам. Во всяком случае, мне так казалось, когда я сидел со своим стаканчиком за столом с приходским священником и кузнецом. А потом я подумал, что бездна, пролегшая между замком и селением, не больно-то способствует моему успеху. Потому что я был в деревне, а Райна не пригласила меня нанести визит.

Конечно, преодолеть дорогу и позвонить в колокольчик у ворот я мог. Но встретили бы меня наверняка градом стрел… Или, скорее, словами, что мистер Аркадин занят и не принимает. Бесполезно также мечтать о том, чтобы вскарабкаться к окну. Оно, скорее всего, расположено прямо над ревущим потоком. Даже к самому замку нельзя подобраться незамеченным. Мили говорила, что его стерегут стражи, имя которым — легион; они прикидываются кто педикюрщиком, кто деревенским сумасшедшим, но главное их занятие — шпионить и охранять.

Можно было бы попробовать позвонить по телефону, в надежде, что трубку снимет слуга, говорящий только по-испански. Но испанцев Аркадин в замке не держит. Он путешествует вместе со своей свитой, включая распоследнего мальчишку посыльного или подручного в гараже.

Итак, мне ничего не оставалось, кроме как ждать. Следить за тем, как солнце медленно описывает дугу над аркой акведука, слушать крики ишаков и пение детей, пить кальвадос, прячась в тени за толстой стеной монастыря, жевать оливки, когда уж совсем нечего будет делать, и ждать. И вот тут…

Да, это была она. В хлопчатобумажном платье и сандалиях на веревочной подошве, какие носят крестьянки, с веточкой в зубах, засунув руки в карманы, она подошла ко мне, всем своим видом демонстрируя полную независимость.

— Вы еще тут?

Неужто она вправду поверила в мое деловое свидание в Барселоне? И разве она спустилась в деревню не затем только, чтобы встретиться со мной? Но разбираться во всем этом я не стал.

— Мне здесь понравилось. Захотелось, знаете ли, отключиться на время. Это местечко как нельзя лучше годится на такой случай.

— Бог дал праздник, черт — работу.

Она угодила в самую точку. Впрочем, ее замечание прозвучало вполне естественно. Но, быть может, она все же не доверяла мне? Бог знает, что она вообще обо мне думала.

Мы спускались по тропе, ведущей к водопаду. Спутница моя была, как всегда, невозмутимой. Чуть выше в горах жарилась под нестерпимо синим небом деревня, а здесь, ниже, было темно и холодно, как в пещере, и все окутано туманом, густо поднимавшимся от воды, которая бесновалась в скалах. Отсюда стены замка казались бесконечно далекими и по-прежнему неприступными.

— Вот место, откуда Святой Тирсо пытался выпрыгнуть, — сказала Райна, указывая на окна часовни тонкой травинкой, которую она вертела в пальцах.

Ее глаза опять изменили свой цвет. Может быть, на них упал отсвет ущелья, густо заросшего папоротником, а может, в них отражалась вода. Они стали почти серыми, цвета агата.

— Зачем это ему понадобилось?

Райна лежала на плоском камне, висящем над кипящим потоком. Вокруг ее головы, как бриллиантовый нимб, блестели капельки воды. У нее была изумительная шея. Она бросила безразличный взгляд на замок, как будто не имела к нему никакого отношения, и поведала мне связанную с ним легенду.

Святой Тирсо был монахом, много грешившим и из сомнения в божественном милосердии решившим броситься в этот поток. Но Пресвятая дева-заступница хранила его, и он оказался на берегу, не причинив себе никакого вреда. И тогда она возвестила ему: «Ты дрожишь, ты полон страха, потому что грешил против Господа. Но самый страшный твой грех в том, что ты сомневаешься в его милосердии. И остаток дней своих ты проведешь в раскаянии, заслуживая милосердие, в которое не веришь». И монах провел остаток дней в раскаянии, снискал Господнее милосердие и умер в глубокой старости в ореоле святости. Это чудо и будут праздновать в пятницу вечером в деревне, которая носит имя монаха.

— А у вас никогда не появлялось желания выпрыгнуть из окна замка?

— Почему оно должно было появиться?

Да, я был прав. С того места, где мы сидели, замок Аркадина и вправду был больше похож на тюремную крепость. Мне говорили, что когда-то сюда на несколько месяцев заключили Марию Манчини. Райна сказала: «И поделом, не будь дурой. Она хотела любви короля и мечтала о счастье бакалейщицы».

Райна была безжалостна. А может быть, эта стрела метила в меня.

— Я люблю этот замок. Он по мне. Из всех папиных домов в этом мне лучше всего. Здесь я чувствую себя в безопасности.

Рука ее свесилась вниз. Узкое бумажное платье облепило маленькие тугие груди? Почему она нуждается в безопасности?

— К тому же я люблю Испанию. И испанцев. Они чистые… жесткие… суровые… верят в судьбу. Я люблю…