Вибратор - Мари Акасака

Прислушиваясь отныне лишь к поверхности своей кожи, я ищу глазами глаза мужчины. Слегка поднапрягшись, пытаюсь сконцентрировать во взгляде всю энергию своего тела. И тогда — на клочке пространства, которое можно охватить взором, прищурившись, — фактура воздуха изменяется, плотность его многократно возрастает, и тонкая гибкая нить, подобная струне, протягивается от меня к мужчине. Он принимает ее взглядом. Чуть вздергивает подбородок, демонстрируя, что получил мой сигнал, и тоже слегка напрягается — точь-в-точь как я. Струна уплотнившегося воздуха стремительно протягивается уже от него в мою сторону, мгновение — и мы накрепко связаны меж собою, и тогда — именно в этот миг — меня с ног до головы пробирает отчаянная дрожь.

Понятия не имею, что происходит. Я даже говорить не могу, единственный звук, что удается выдавить из горла, — всхлип, с которым я втягиваю воздух. Пульс учащается. Первая приходящая на ум мысль — это землетрясение. Прикрываю голову руками. Осматриваюсь. Во мне, вовне все яростно трясется, однако вокруг — никакой паники. Зал магазина по-прежнему залит светом. Люди читают журналы. Мужчина пристально глядит прямо на меня, он совершенно спокоен.

Это вибрирует мобильник у меня в кармане!

Когда я осознаю это, требуется какое-то время, чтобы вернуться в реальность. Интересно, как удалось мужчине перехватить контроль над моим телефоном? Что вообще происходит?

Этого просто не может быть.

Какого черта? Какого черта? Какого черта?!

Чуть наклоняюсь. Мужчина в упор смотрит на то место, откуда исходит вибрация.

Невозможно. Не может быть.

Господи боже мой, да это ж смерть мозга! Смерть мозга — единственная причина, по которой мне могут звонить так поздно ночью! Снова становлюсь журналистом. Я давно подумываю написать статью о смерти мозга и трансплантации органов — вот и попросила больницу связаться со мной, как только поступит подходящий пациент, в любое время суток. Недавно появилась технология, позволяющая предотвратить смерть мозга, — технология, срабатывающая на сто процентов. Она называется «гипотермическая терапия». Если понизить температуру человеческого тела, можно увеличить время, которое требуется, чтобы мозг перестал функционировать. Единственная сложность: если поддерживать низкую температуру слишком долго, в остальных органах тела начинается некроз. Нужен высокий профессионализм и огромный опыт, чтобы определить точный момент, когда будет достигнут необходимый баланс. Впрочем, это — не особо новая информация. Лично меня заинтересовало другое: больница, на всю страну известная своей гипотермической терапией, теперь лидирует также и в области трансплантации органов. Другими словами, с одной стороны — доктора, из последних сил старающиеся вытащить больного буквально с той стороны, а с другой — пациенты, чья единственная надежда на выживание — скорая смерть другого человека. Я собиралась провести глубокое, детальное исследование драмы, суть которой — конфликт между этими двумя взаимоисключающими ситуациями. Что случилось? Состояние кого-то из пациентов, с кем я уже встречалась, стало критическим? Или в больницу только что поступил новый?

Мне надо ответить. Я должна ехать. Мне надо ответить. Я должна ехать. Повторяю эти слова как заклинание, но сама будто парализована, тело отказывается двигаться. Смерть мозга. Может, вот так ее и ощущаешь? Тело — живое, по-прежнему теплое, сохраняет все функции, но команды не передаются по назначению, конечности холодеют, контролировать температуру тела невозможно, дрожь, судороги, нарушения перистальтики, глаза закатываются, дыхание почти прекращается, мускулы сокращаются совершенно бессознательно, нельзя скоординировать собственные движения.

Мужчина все приближается, но я не в силах сделать даже шаг ему навстречу. Мобильник провибрировал, с той минуты как я стала считать… и замер, когда мужчина поравнялся со мной. Кровь по-прежнему стремительно бежит по моему телу, но мысли наконец-то спустились на относительно твердую поверхность. Где-то в глубочайших глубинах моего содрогающегося от тока крови тела есть место, недоступное для движения. Что же это за место? Существует только мое тело, здесь и сейчас тело мое — это я. Во мне — метр пятьдесят восемь росту, ну, самое большее — метр пятьдесят девять, но место это — словно на сотни, сотни миль внизу. Мужчина проходит мимо, задев ладонью тыльную сторону моей руки. Ладонь его — чуть влажная. Очень теплая. А мне холодно. Ощущаю его руку целиком — даже грубость папиллярных линий на его ладони. Слышу шорох, что издали, соприкоснувшись, рукава наших курток — два разных материала. Но не могу взглянуть ни на наши руки, ни на наши куртки. Ничто во мне не способно двинуться. Он еще всего лишь на шаг от меня, а я уже забыла, каким был этот шорох. Мучительно, до смерти хочется обернуться, но я не в силах пошевелиться, не в силах заставить себя пошевелиться. В воздухе еще остался запах его волос. Что за шампунь? Мне нравится, как он пахнет.

Слышу звук влажной резины, с которым подошвы его сапог, чуть скользя, соприкасаются с линолеумом пола. Невероятный звук удаляющихся шагов…

«Поднимись и иди вперед, да, вперед…»

Внезапно в уши мои врывается песенка, обычная фоновая мелодия. Чувства вернулись ко мне, все опять нормально! Эта песенка звучит в магазине, и я ее слышу! Поднимись и иди вперед. Ладно. Но куда идти-то? В голове у меня — только одно: есть хочу. Секундочку, погоди-ка секундочку. Что-то здесь не то, явно не то, это же песня Лоусона, ей не место в магазине «Семейная выгода», это все еще твои галлюцинации, дорогуша, говорит ясный мальчишеский голос. Да плевать мне, сынок, да насрать мне, мне нужно идти, нужно жить, жизнь продолжается, я жива.

В основном действия типа «остановиться» или «идти» я совершаю совершенно бессознательно. Теперь же, когда я приказываю своим ногам двигаться, возможно, у меня задрожат пальцы, возможно, случится что-то еще — действия и команды слишком перемешиваются. Когда все тело напряженно ожидает сигнала, никогда не знаешь, что на что отреагирует. Импровизирую способ заставить себя идти. Прежде всего необходимо следовать простейшим правилам. Воображаю несколько нервных окончаний, добавляю картинку, на которой они повинуются нервному импульсу — и останавливаются, снова повинуются — и снова останавливаются, словно бы весь процесс примитивен, как азбука Морзе, просто серия включений и выключений. Приказываю своим клеткам следовать лишь одному простому правилу: все, что должна делать каждая из них, — это в точности повторять действия клетки впереди. Если мне удастся задать нужное направление первой клетке, то так же будет двигаться все, включая конечности. Самое главное — переставить во главу движения клетку, которая и впрямь функционирует нормально. Так поддерживается порядок в птичьих стаях, именно так удается им столь резко, неожиданно и красиво менять направление полета. Припоминаю — где-то я слыхала, что и муравьи вроде движутся по тому же принципу. Плевать мне, насколько этот метод примитивен. Я просто хочу двигаться.

Я двигаюсь. Меняю направление. Ставлю корзину с бутылками на пол, у ног. Слышу звяканье стекла о стекло. Вижу глаза продавца.

Двигаясь подобно роботу, я направляюсь к выходу. Дверь — единственное яркое пятно, все остальное растворилось во мраке. Автоматические двери, скользя, раскрываются. Два часа ночи. На Токио падает мокрый мартовский снег. Если понадобится зонтик — вот он. Чужой, правда, зонтик, ну да что с того? Вон их сколько, зонтиков — раз, два, три, четыре, пять, ше…

Да кому он нужен, этот зонтик?

Смотрю вверх. Снег засыпает мир хлопьями. Белые снежинки непрерывно падают мне на лицо и тают, впитываясь сквозь пересушенную кожу глубоко внутрь. Снег пожирает меня все сильнее и сильнее. Когда-то вода струилась с моей кожи, а теперь — нет, вы только взгляните! Если я говорю «когда-то», то имею в виду вовсе не детство и не отрочество, ничего подобного, — так было еще примерно год назад. Если живешь в мире, которым, по преимуществу, управляют мужчины, если не хочешь, чтобы окружающие делали тебе замечания по поводу вещей, которые, между прочим, абсолютно не их собачье дело, тебе остается одно из двух — либо раз и навсегда наплевать с высокой горки на свой внешний вид, либо выходить из дома, только если выглядишь потрясающе. Но есть предел человеческих возможностей. Количество времени и усилий, необходимое мне, чтоб оставаться красивой, уменьшаться не собирается. Чем дальше, тем больше понадобится на это сил, а мне, естественно, и помимо своей внешности есть чем заняться, я ж — полноценный, работающий член общества. А возраст еще никто не отменял, время идет, тик-так, не спастись… Сама мысль о борьбе со временем вызывает у меня такое бешенство, такую депрессию, просто терпеть невозможно. А что, если я не могу ни бросить пить, ни прекратить рвоты? Может, я вообще начала делать все это, потому что устала вечно быть красивой? А может, просто потому, что хотела избавиться от вечной депрессии?.. Поднимись и иди вперед.