Ужин в «У Фокси» - Сильвия Вайолетт

— Что?

— Я и правда так плохо выгляжу?

— Тебе больно и… черт, ты не выглядишь очень уж плохо, просто немного бледнее и потрепанее, чем обычно, — и это убивает меня, ведь я привык к его я-весь-такой-собранный-коп виду.

Он одаривает меня смущенной улыбкой, от которой количество эротических сцен в моей голове с его участием увеличивается втрое. Но несколькими секундами позже выражение его лица становится чертовски потерянным, и я мечтаю вернуть ту улыбку и его легкий румянец обратно.

— Я не могу ничего вспомнить о прошлом вечере. Стоит мне только попытаться пробудить воспоминания, голова начинает раскалываться. Я вошел в ресторан. Увидел тебя, и вот меня уже окружают парамедики. Остальное проявляется вспышками. Твой голос. И… Я действительно не целовал тебя?

О, как бы мне хотелось, чтобы это реально произошло. Стоит ли мне говорить, как близок был я в тот момент, чтобы поцеловать его?

— Нет, ты не целовал меня. Я держал твое лицо в руках, когда пытался снова привести тебя в сознание. Наверное, именно это ты вспомнил.

— Нет, я… Неважно, — его лицо заливается краской, и кожа перестает выглядеть мертвенно-бледной, — Расскажи мне все, пожалуйста. Мне плевать, что сказал доктор. Я не почувствую себя лучше, пока не узнаю.

Я рассказываю ему все, что могу вспомнить, кроме момента, когда я собирался поцеловать его, и сделал бы это, если бы Бет не прервала меня. Я слишком стесняюсь сказать ему, что готов был поцеловать его, пока он истекал кровью. И что еще хуже, я хочу поцеловать его сейчас, несмотря на то, что он находится под действием обезболивающего. Несмотря на сотрясение и размытую память. Я хочу притянуть его к себе и целовать до полусмерти. Хочу проникнуть языком в его рот, и это не единственное место, куда я не против проникнуть.

Трель дверного звонка прерывает мои мысли.

Сайлас говорит мне принести столовые приборы и салфетки, и мы едим сидя на диване. Мы не разговариваем. Я даже не догадывался, что так проголодался, пока не открыл желтую картонную коробочку с едой:

— Черт, это вкусно.

Сайлас улыбнулся:

— Да, так и есть. Я часто заказываю у них еду на вынос.

Я рад, что у Сайласа хороший аппетит. Он съедает бо́льшую часть своей порции лапши за пару минут. Он перестает есть, и я вижу, что он, ухмыляясь, смотрит на меня.

— Что? — спрашиваю я.

— Ты не захочешь этого слышать…— он снова краснеет. Сейчас его взгляд стал более ясным, чем когда я разбудил его. Он сосредотачивает свое внимание на мне, отчего мой член начинает твердеть.

— Правда? — что я надеюсь от него услышать? «Давай переспим?». Думаю, что от этого ему будет намного больнее, чем от попыток что-либо вспомнить, вопреки запрету доктора.

— Моя мама часто читала мне в детстве басни Эзопа. Моя любимая была про Лису и Журавля. А сейчас я ужинаю с лисой.

Я улыбнулся:

— И наслаждаешься каждым кусочком. Поверь мне, я не собираюсь как-то обманывать тебя, чтобы съесть твою еду. Клянусь.

— Зачем он сделал это?

Неожиданная смена темы сбивает меня с толку:

— Мой дядя?

Он кивает и морщится:

— Постоянно забываю, что не стоит так делать.

Я ругаю себя за то, что разочарован тем, что он решил поговорить о деле, а не попытался снять сексуальное напряжение между нами.

— Мой дядя ненавидит меня, впрочем, ничего нового. И я действительно не знаю, почему он решил прийти за мной именно сейчас.

— Ты знал, что он жив?

— Догадывался, но у меня не было доказательств.

Я отвожу взгляд от коробки с лапшой и замечаю, что он пялится на меня. Он смущенно отворачивается и начинает теребить пальцами одеяло, которое лежит на его ногах:

— Расскажи мне, что ты знаешь о своих кузенах, — произносит он своим я-профессиональный-коп голосом. И почему это меня заводит?

«Потому что ты сразу представляешь, как нагибаешь его, стягиваешь с него полицейскую форму и «берешь закон в свои руки».

— Это для протокола? — от возбуждения мой голос звучит хрипло.

В течение нескольких секунд он изучает меня. Как коп, не как любовник.

— Я на больничном, так что забудь про протокол.

— Но ты намерен использовать то, что я расскажу, когда вернешься на работу.

— Ты хочешь, чтобы твоего дядю посадили?

— Да, конечно, но…

— Ты не доверяешь копам, — сейчас он гораздо более наблюдателен, чем перед тем, как поел. Возможно, он возвращается в норму.

— Копы — черт, да большинство людей — не доверяют лисам.

— А мы должны? — спрашивает он. Он смотрит на меня, и я знаю, он пытается прочитать меня, понять, что у меня на уме. Я поднимаю уже пустые коробки от лапши и ухожу на кухню, чтобы избежать его пристального взгляда.

— Дай мне день или два. Я соберу информацию для тебя, — Я что, действительно только что это сказал? Подписался на работу с копами?

«Ты просто хочешь справедливости. И да, к тому же, ты хочешь его».

— Только не делай глупостей, — говорит Сайлас.

Я поднимаю бровь:

— Сказал тот, кто сейчас должен находиться в больнице.

— Я… Я просто не люблю больницы, ясно?

— А кто любит?

— Полагаю, никто. Кроме того, у меня есть плохие воспоминания, связанные с больницей.

Я молчу, позволяя ему решить, рассказывать мне или нет.

Он ложится головой на подушки, лежащие на подлокотнике дивана. Я уже собирался спросить, в порядке ли он, и нужны ли ему еще обезболивающие, когда он заговорил:

— Когда мне было восемнадцать, меня избили несколько парней потому, что я гей. Я отбивался, как мог, но их было трое, и я попал в больницу. Как только меня приняли и определили в палату, моя медсестра сказала, что я сам виноват, что, если бы я был мужчиной, этого бы не произошло.

Волна гнева охватывает меня:

— Да как она посмела? А ты что ответил?

— Я не мог ответить, у меня была сломана челюсть.

— Это…— он был уязвим, и тот, кто должен был заботиться о нем, унижал его.

— Ужасно? Да.

— Если бы я знал, я бы…

— Что? Сам бы меня лечил?

— Я бы попытался. Или же поехал бы с тобой.

— Но ты едва знаешь меня.

Я хотел найти ту медсестру и парней, что избили Сайласа, и разорвать их в клочья:

— Никто не заслуживает такого обращения.

Он улыбается, и его лицо становится таким милым и юным:

— Спасибо.

Я борюсь с желанием обнять его. У меня раньше никогда не было таких порывов. Лисы не созданы для нежности. Но все, чего я хочу, заключить его в объятья и никогда не отпускать.

«Черт!». Еще не прошло двадцати четырех часов с тех пор, как он вошел в мой ресторан и случился взрыв. Произошедшее просто выбило меня из колеи. Обычно я сбегаю от парней, желающих начать со мной встречаться, так быстро, как могу. Но сейчас сбежать — последняя вещь, что я хотел бы сделать. Уверен, я вернусь в норму после того, как разберусь со своим дядей.