Ш.У.М. - Кит Фаррет

пообещал им избавить их мир от несправедливости и принятых «в своих интересах» решений. Пообещал, общим голосованием назначить новых партийцев после победы, а детям всех апатридов место в Путилище. И те поддержали его. За Кайкусом пошли и некоторые партийцы, и последователи, и апатриды. И началась война за справедливость и равенство.

Как можно догадаться — Кайкус с единомышленниками победил. Оно и не удивительно, ведь правда была на их стороне, они боролись за фундаментальные правила — за равенство, за искоренение единоличия. Поэтому Спаситель благоволил именно им.

В итоги этой войны слишком широко вдумываться нет смысла. В сухом остатке: Добро победило зло, пусть и ценой многих тысяч жизней. Но, зло так же положило на плаху немало голов. К тому же, большая часть жертв была со стороны апатридов, а их и так много. Мульерис Меретрикис была причислена к лику святых мучениц, и ей был даже выделен недельный пост в году. Кроме того, началось время половой раскрепощенности, которое продолжается и по сей день. Именно благодаря Мульерис, мы поняли всю пагубность сдерживания в себе естественных чувств. Ведь секс, это, в первую очередь, не удовольствие, а поддержание общества в достаточном количестве. Так, вторая часть имени Меретрикис, с небольшим фонетическим искажением, стала, в последствие, именем нарицательным — меретка.

Меретками называли всех женщин, посвятивших свою жизнь воспроизведению общества. Но со временем часть партийных и не партийных женщин, стали пропагандировать смирение, говоря, что заветы Мульерис хоть и верные, но воспринимать их так буквально не стоит. И что ограничиваться стоит пятью, в редких случаях, десятью партнерами за жизнь. Монашки — так их шутливо называл Клок. Слово, которое он от кого-то услышал и значение которого он, конечно же, не знал.

Но отхождение от догматов, не повлияло на общее количество почитателей заповеди «Плодитесь и размножайтесь!» Поэтому, ряды мереток стали всё больше пополняться апатридами и принимали форму возмездной услуги, так как всё, что делали апатриды, всегда приобретало форму возмездной услуги. Так и сложился современный портрет меретки — женщина, хоть и чтящая святые заветы, но делающая это без веры и в своих корыстных интересах.

Но, конечно же, снижением спроса, на некогда популярную профессию (хоть это и не имело официального подтверждения), послужило не отсутствие веры, а весьма неприглядный вид, непосредственное отвращение к апатридам, ну и, для некоторых, финансовая составляющая.

«Нам графин мутной, два стакана и тарелку свинины с луком». — Клок, подойдя к стойке бара, взял инициативу в свои руки.

«Тут останемся или за стол пойдем?» — без энтузиазма, как-то задумчиво, спросил Шрам.

«Давай тут. Пока протиснемся к единственному свободному столу, через ту кучу пьяных тел, расплещем всё». — уже усевшись, ответил Клок.

Бармен подал заказанное.

«Ты видел, какие у нее глаза? — не отходил от своей единственной мысли Шрам. — Как, одним словом описать их? Ну, я имею в виду, не словом «превосходные», «идеальные», «прекрасные». А по отличительным признакам? Ведь нет же такого цвета?»

«Ты всё про лекаря вспоминаешь? — чавкая и не отрываясь от тарелки, спросил Клок. — Согласен, не дурна. Но как по мне, не настолько, что бы остановиться на одной».

«Ну, выпьем!» — тут же предложил Клок и ударил своим стаканом по стакану Шрама, зависшему вместе с его мыслями, в воздухе.

«Я вообще себя считаю мереткой. — выдохнул после выпитого Клок. — Ну, мужской мереткой… Меретуном… или как бы там это звучало, если бы такое название было? Я полностью солидарен с Мульерис — нельзя зацикливаться на одной. Мы должны поднимать общество! Я не за себя радею, а за нас, за всех! Апатриды, вон, и без помощи Путилища плодятся как крысы. А мы? Мы в явном меньшинстве, и разницу эту, сократим не скоро, без таких как я!»

«Единственное, что ты пытаешься этим поднять и так всем известно. — Шрам начал понемногу оживать, после первого стакана — Я вот придерживаюсь других взглядов».

«Правильная точка зрения всегда одна! — уже философствовал, закидывая второй стакан, Клок. — А поэтому в нашем обществе не может быть «других взглядов».

«Взгляды у нас одни, просто я более «продуктивный» чем ты! — вслух засмеялся Клок — Одной мне мало!»

«Я даже имени ее не знаю». — Шрам опять начинал унывать.

«Филия. — раздался голос бармена из-за стойки. — Если вы говорите про лекаря, которая сейчас на площади спасла апатрида».

«Ты ее знаешь? — перебил, подскочив Шрам. — Кто она? Чем занимается?»

«Лекарь, лечит людей. — удивленно брякнул бармен, понимая очевидность ответа. — Её тут многие знают».

«Я имею в виду, что еще о ней известно? — как бы извиняясь за глупый вопрос, поправился Шрам, — Как часто она тут бывает? Ты с ней общался?»

«Я, к счастью, нет. — спокойно ответил бармен. — Второе имя Веритас, полное это или нет, я не знаю, на значок не смотрел».

«Филия Веритас. — с удовольствием протянул Шрам, и тут же серьезно добавил. — А почему «к счастью нет»?»

«Потому что она лекарь и общается только с пациентами! — с ухмылкой заметил бармен. — В любом случае, хотите с ней пообщаться? В этом проблемы нет. Она одна из немногих кто дежурит на границе внешнего города и трущоб апатридов».

«А тех, кто с удовольствием помогает апатридам, — потирая стакан, продолжил бармен, — еще меньше. Поэтому дежурит она тут часто. Так что не переживайте. Если есть настоящее желание, то встреча эта не последняя».

Шрам заметно расслабился и уже сам постоянно подливал Клоку, который, перекинувшись через спинку стула, высматривал очередную жертву где-то в зале. Клок, скорее всего, и не слышал разговор Шрама с барменом, но что бы выпить, поворачивался исправно, сразу после того, как Шрам его толкал в плечо.

От количества выпитого и от осознания того факта, что теперь есть зацепка, настроение Шрама заметно поднялось. К тому же, Клок, безответно пристававший то, к одной, то к другой, так же по-дружески злорадно веселил Шрама. В какой-то момент, казалось, что Клок настолько увлечен, что уже пристает к мереткам в углу, и возможно, даже к трезвому партийцу за столиком в конце зала. Хотя последнее было не ясно, так как, на таком расстоянии и из-за общего гула, невозможно было разобрать, о чем они говорили. Но Клок, не двузначно обрисовывал в воздухе женскую грудь, сопровождая это поступательными движениями.

Проведя достаточно много времени в трактире, друзья вывалились на улицу. Сколько именно часов они просидели, сказать было сложно. Выпито было достаточно для того, чтобы ноги стали ватными и периодически приходилось делать глубокий вздох полной грудью, с целью сдержать позывы из желудка.

Над городом свою