Принцип неопределённости. роман - Андрей Марковский

– Какое, блин, совершенство, Кира! В мире вообще нет совершенства. Пел ты очень неплохо, у тебя голос красивый. До сих пор записи слушаю с удовольствием.

– Спасибо, Шура, но всё равно. … Ещё я придумал себе отмазку, что без Витьки, без его текстов непонятно что петь, какие песни? Ты ведь знаешь, наши лучшие – все на его слова. Каждый пробовал писать, но одна ерунда выходила. Наверное потому поначалу, в институтском ещё ансамбле, я считался главным песенником. Помнишь «Практикантку»? Это моё сочинение.

– «Практика-а-антка, девочка-соседка. Не пытайся ты нас физике на-аучить», – фальшиво попытался пропеть мотив Шура. – Конечно помню. Весёлая песня, ваш ранний хит, из самых первых. Хорошей записи только не осталось, жаль. Аппаратура была совсем дерьмовецкая.

– Точно! Ты всё помнишь, летописец наш нештатный, – засмеялся Кира, привстал, потянулся через стол и шутливо чмокнул друга в лысину. – У меня правда была соседка-студентка, приходила к нам в класс на педпрактику, только про любовь к ней я приврал. Я вообще бросил стишки пописывать, как только у Витьки это стало получаться. Несерьёзным собственное творчество показалось, примитивным. Бросил, у меня всегда так. Только представлю, что хорошо не выйдет, сдаюсь тут же.

– Петь вообще-то можно любые песни. Свои – всегда лучше, если хорошие. Но это редко кому удаётся, чаще других перепевают. Даже Битлы поначалу чужой материал исполняли. – Шура задумался ненадолго и продолжил. – Это тебя потеря Витьки тогда сломала, я заметил. Все заметили, что ты без него совсем ничего не мог. Вы все в тину ушли, будто не было вас никогда. Даже виртуоз Алекс пропал, растворился. Может, ты надеялся, что позовёт кто-нибудь? В другую команду, например, – знакомых у вас было полно в питерской музыкальной тусовке.

– Нет, я тогда ни о чём подобном задумываться не хотел. Даже не помню, чтоб звали. Хоть нравилась мне раньше наша жизнь, весёлая и кочевая, с поклонницами и попойками, но я хотел остановиться, что-то другое начать. Потому что группе нашей я для себя заранее вердикт вынес, задолго до этого вечера: мы вечно на пятых ролях, знали нас только в Питере, мы всегда с большим трудом с московскими клубами договаривались, уж не говоря о концертах. Тут Таня появилась в моей жизни, и я подумал – это судьба, новый шанс. Всё стало в жизни по-другому, начиналось что-то необычное, ранее неизведанное. Нужно было тёще доказывать, что я не в валенках из своей деревни в культурную столицу припёрся, дело своё придумал, поначалу мало-мальское. Не нужно стало никуда дёргаться, носиться сломя голову, усилители и кофры с гитарами таскать; не ночевать в общагах на чужих кроватях и бог знает с кем просыпаться, а дома, с любимой девушкой. Алкоголь только по праздникам. Потом тёща соизволила, наконец, меня в их знатную семью принять, поженились мы с Танечкой, Ваня родился со всеми вытекающими заботами и радостями, масса работы, на которой многое стало получаться, к тому же деньги это приносило по тем временам немалые. На контрасте с музыкальной нервотрёпкой это давало гораздо больше удовлетворения, чем вся наша музыка. Хотя музыку я всю жизнь любил, а торговлю – никогда, ничего в ней интересного нет, кроме денег.

В прихожей послышался шум. Незаметно, за разговорами, тянулся день, и часы докрутили стрелки до четырёх часов. Вернулся сын, уже после тренировки и репетиции.

– Всё бухаете? – войдя, вместо «здравствуйте» сказал он.

– Что ты такой грубый, Вань? – попытался Кирилл смягчить для друга слова сына. – Ты что, дядю Сашу не узнал?

– Узнал. Здрассьте. Я думал, ты серьёзно захотел мне помочь, а у тебя всё то же самое – или работа или вот выпивка, занят вечно. Ну и не надо мне тогда ничего. Сам разберусь как-нибудь.

– Да подожди ты, Ваня! Я же не отказался! Просто случайно встретились со старым другом, мы почти полгода не виделись, – принялся оправдываться Кирилл. – Знаешь прекрасно, я давно не пью. Сегодня только маленькое исключение.

– Что хочешь, то и делай, мне-то что! – сын, уходя, хлопнул дверью своей комнаты.

– Вань! Слышь, чего скажу! Ты бы поел для начала. А потом разберёмся с гитарой!

– Отстань, ничего не хочу, – послышалось из-за двери.

Кирилл с досадой подумал про себя: нехорошо получилось, обещал ведь. С другой стороны, как можно было Шурку отшить, если полгода не виделись, хорошо посидели-поговорили. Теперь особо не с кем так душевно пообщаться, мало старых, настоящих друзей осталось.

– Такой возраст, – извиняюще сказал Кира, пытаясь смягчить резкие слова сына. – Личность у него формируется, говорят. Я в его годы такой же был. Музыкалку назло родителям бросил. Они во многом правы были, наверное, хоть и достали меня к тому времени эти пьесы Шуберта и хоровое пение, никак это у меня в башке вместе с «Пинк Флойд» и рок-н-роллом не умещалось. Патлы отрастил до четвёртого позвонка. В школьной группе играл, в десятом классе уже, получалось ли что-то – не помню, но весело было точно. И её бросил: гордым прикинулся в свои шестнадцать. Ребята ещё одного паренька взяли, гитариста, он действительно неплохо играл, но со мной не посоветовались, вот я и сделал вид, будто страшно обиделся, всех послал. Хотя это был только повод, я тебе говорил уже – сам хотел бросить. Да чёрт с ним, чего теперь вспоминать. … Поступать в Ленинград поехал, хоть с моими тройками в аттестате мало надежд было. Но поступил назло всем вражьим голосам.

– Из приезжих в нашей группе только вы с Лёнькой. Умудрились пробиться. Вы с ним потом оказались активнее многих местных. Дискотеки ваши первые – вот когда было по-настоящему клёво!

– Да, – рассмеялся Кира. – Ты тоже помнишь наше начало? Статуса никакого, то есть можно делать что хочешь, пой-играй что хочешь, вот мы и отрывались. Сколько хороших танцулек отыграли! Помнишь, Лёнька на нашу панковскую пародию пугачёвской песенки «Всё могут короли» слайд Горбачёва в проектор засунул? Потаскали нас тогда по инстанциям! Чуть из института не выперли, гады. Кураж, правда, у коммуняк в то время был уже не тот, perestroika! Конфликт рассосался потихоньку сам собой. А после? Кто же тогда мог представить, что наш Вечный и Нерушимый в три дня рассыплется!

– Тебе-то грех жаловаться. Ты вовремя сообразил с бизнесом своим.

– Ну, не такой уж я хороший певец, и предприниматель из меня невеликий вышел; подумаешь, немного денег на мобильном буме заработал, а теперь что осталось? Квартира эта и пара павильонов с разными фитюльками. Когда-то вполне неплохо шло дело, а теперь баланс копейка в копейку, конкурентов уйма, каждый день только и думаешь, как не угореть. Есть задумка в торговые автоматы уйти, надоела эта мышиная возня, эта бесполезная борьба с гигантами. Всё надоело.

– Слушай! Может, попробуете воссоединиться? Reunion «Папаша Дорсет», чем чёрт не шутит! Понятно, что без Витьки будет немного не то, но вы втроём живы-здоровы! Из молодёжи вас никто не помнит-не знает, покажешь им класс, Кей-Кей! Как известно, новое – хорошо забытое старое. Если не для них – тогда для тех, которым около пятидесяти, у кого ностальгия! Тем более песни ваши сохранились. Неужто тяжело барабанщика найти? Название группы, кстати, очень подходящее сейчас к нашему возрасту! – он засмеялся громко, искренне и заразительно. Кира посмеялся вместе с ним, но почувствовал какую-то грусть.

– Самое смешное, и Ванька то же самое говорит. Ну чего вы папа, говорит, сдулись? Неужели интересней на работу ходить каждый день? Ты уже лет пять в нормальном отпуске не был, кроме Москвы никуда не ездишь. Из телевизора и радио такой тупой музыкой грузят, что вы в компанию к прославленным ветеранам смогли бы затесаться.

– Видишь, даже пацан – и тот понимает! – воодушевлённо поддержал Шурка.

– Ну да… Я с Володькой Шахриным в прошлом году в «Олимпийском» встретился, он тоже смешно сказал: чего не играете? Вот я думаю: «Папаша» давным-давно помер, а он так говорит, будто мы вчера разбежались. Я может и рад бы, только время-то упущено, эти девятнадцать лет. Мне когда-то два года на армию жаль было терять, а девятнадцать – каково? Тот Кей-Кей давно забыт. Как говорится, я сейчас «никто и звать меня никак».

Конец их посиделок скомкался, когда Ваня появился всё же на кухне, чтобы перекусить. Тут Шура внезапно вспомнил о каких-то мифических делах, резко засобирался, и, невзирая на уговоры Кирилл ещё немного посидеть за чаем или кофе, ушёл. Тусклый день решил закончиться так же тускло, как начался.

3

Воскресенье началось ещё хуже субботы. Мало того, что не отлежался накануне, так ещё и алкоголь: досталось его Кириллу немного, но здоровья он не прибавил, напротив – забрал то остававшееся немногое, предпоследнее. К тяжести в голове добавилась тупая боль в грудине, как будто прямо в солнечном сплетении. Отлежаться не вышло, кофе не помог, напротив, боль хоть и не увеличивалась, но почему-то стала расширяться от середины груди вверх и вниз, заныло в боку, стало больно вздохнуть полной грудью.