Икс-металл - Роберт Крафт

III

На другой день после этого мы снова тронулись в путь.

Надо признаться, наш караван, такой импозантный в день выхода из Фарины, теперь имел положительно жалкий вид: куда девались красавцы-верблюды со своими вьюками? Где были наши дорогие кони? И как нас самих поубавилось!

Верблюды и лошади полегли на нашем пути до станции Макдональд. Большинство нашего груза было брошено там же, в пустыне. Похоронены были в песках и многие наши спутники. Только мы четверо держались еще бодро. Но не было с нами нанятого в Фарине конвоя темнокожих аборигенов: утром в день отправления из Макдональда все черные дезертировали, исчезнув бесследно. Почему они бежали, я не имею ни малейшего представления. Может быть, они, шушукаясь с изредка наведывавшимися на станцию сородичами, услышали от них про близость той страны, в которой водятся страшные и беспощадные «сияющие духи». Может быть, у них были другие основания покинуть нас. Так или иначе, но теперь мы оказывались целиком предоставленными нашим собственным силам.

Перед отправлением в путь мы тщательно осмотрели наши мотоциклы с электрическими двигателями. Машины оказались в полной исправности: ведь до сих пор мы еще почти не пускали их в ход, везя их на спинах верблюдов. Только несколько десятков километров перед станцией Макдональд мы прошли на мотоциклах, но этот путь машины сделали шутя. Таким образом, рассуждая теоретически, мы четверо находились в лучшем положении, чем некогда Шарль Леонар: он тогда, в первую свою поездку, добрался сюда, до станции Макдональд, именно на мотоцикле, значительно потрепав его в пути. И, тем не менее, он и отсюда выбрался и достиг северного берега Австралии все на том же мотоцикле, не чиня его.

Наши же машины в середине пути, правильнее сказать, у той конечной станции, к которой мы стремились, оказывались новенькими. Значит, мы с большей уверенностью, чем Леонар, могли бы пуститься на мотоциклах в обратный путь.

Разумеется, пред тем как покинуть станцию Макдональд, мы строго разобрали весь наш багаж и захватили с собой только необходимое: лучшие из запасных инструментов, консервы, резервуары с водой.

На территории, которую мы рассчитывали посетить, в данное время держалась ровная и теплая погода, так что мы могли не обременять себя грузом запасной амуниции.

Весьма значительную часть нашего имущества, оружия и припасов мы оставили на станции Макдональд, в распоряжении любезного реверенда Гопа, предоставив ему право, если мы в течение трех месяцев не вернемся на станцию, распорядиться всем этим добром по своему усмотрению.

Почтенный пастор тщетно уговаривал нас отказаться от продолжения пути, доказывая, что экспедиция осуждена на гибель, причем ссылался на печальную участь, постигшую наших спутников. Но у меня в мозгу словно раскаленным железом была выжжена фраза телеграммы мистера Кэннинга, полученной на рассвете дня отправления: «Торопитесь!»

И мы торопились.

Путь от станции Макдональд был просто ужасен по своей монотонности. Ей-богу, не знаю ничего более скучного, более утомительного.

Телеграфная линия пролегала по слегка холмистой, абсолютно бесплодной местности. Только здесь и там на песках виднелись кусты «австралийской колючки» да словно закопченные камни. И местность была так однообразна, что, проехав милю, три, десять миль, мы могли подумать, будто не сделали еще ни единого шага, не продвинулись вперед ни на пядь.

И, однако, Шарль Леонар как будто что-то распознавал в этом аду. По крайней мере, он озабоченно поглядывал на телеграфные столбы, бормотал, качал головой. И вот на второй день путешествия он подъехал к одному столбу и, погладив его рукой, промолвил:

— Здесь.

В свою очередь я подъехал к столбу и увидел на его серой поверхности глубоко врезанные в толщу крепкого дерева буквы: «Ш» и «Л».

Это были инициалы моего товарища.

По его словам, выбравшись из пустыни с предметами, подобранными им на поле битвы между великаном-панцирником и черными пигмеями, Шарль Леонар на первом попавшемся телеграфном столбе вырезал ножом великана свои инициалы, обозначая таким образом место своего пребывания. На нескольких последующих столбах он сделал просто крестообразные зарубки, которые мы не замедлили отыскать.

От того места, где мы отыскали телеграфные столбы с зарубками Шарля Леонара, француз повел нас, руководствуясь своей изумительной способностью запоминать местность по неуловимым для других признакам, в сторону от телеграфной линии.

Нельзя сказать, чтобы путешествие это было веселым, но все мы четверо в данный период находились в приподнятом настроении, волновались, ожидая того, что вот наконец близится вожделенный момент, когда, быть может, мы-таки приблизимся к месту, где можно будет приподнять хоть краешек завесы, скрывающей тайну, хоть одним глазком заглянуть туда, куда еще не заглядывал ни один цивилизованный человек.

А временами, признаюсь, сомнения снова и снова овладевали мной, мне снова и снова начинало казаться, что все мы являемся жертвами колоссальной мистификации, проделываемой бог весть с какими намерениями этим дьяволом в образе человека, этим последним представителем норманнских разбойничьих родов, вымерших от скуки вследствие того, что людям с такой кровью конквистадоров уже нечего делать в современном мире…

А пока думы, сменяя одна другую, неслись пестрой вереницей в моем мозгу, наши мотоциклы делали свое дело и уносили нас все дальше и дальше от телеграфной литии, в неведомые, загадочные страны внутренней Австралии…

На ночь нам хотелось остановиться где-нибудь в таком месте, которое представляло бы для нас хоть известного рода естественную защиту. Но не так-то легко было отыскать подобное место в пустыне, среди песчаных, лишенных всяческой растительности холмов.

Так мы и переночевали под открытым небом.

Признаюсь, плохо и тревожно спал я в эту ночь: смутные грезы овладели моей душой, тревожили меня странные видения, иногда во сне мною овладевала несказанно острая тревога, и я просыпался весь в поту иногда с сильно бьющимся сердцем. И, открыв глаза, я видел Шарля Леонара. Француз, отличавшийся удивительной способностью — спать, когда это было возможно, целыми сутками, а при надобности не спать хотя бы целую неделю, — эту ночь ни на секунду не смыкал глаз.

Он сидел, завернувшись в свой походный плащ, у разведенного нами костра, глядя странно блестящими глазами на красноватый огонь, и курил папиросу за папиросой, пуская кольца.

— О чем вы думаете, Леонар? — спросил я его как-то.

— Ни о чем! — ответил он, пожимая плечами.