Пощечина общественному вкусу - Владимир Маяковский

Жрец

Где прадеды в свиданииНадменно почивали,Там пленники изгнанияСегодня ночевали.Священным дубровамУщерблена честь.Законом суровымДа будет им Месть.Там сложены холмы из рогУбитых в охотах оленей.То теней священных урок,То роща усопших селений.

Толпа

Пошли отрядИ приведи сюда!Сверши обряд,Пресекши года.

Жрец

О, юноши, крепче держитеИх! Помните наши законы:Веревкой к столбу привяжите,И смелым страшны похороны.И если они зачаруютСвоей молодой красотой,То, помните, боги ликуют,Увидев дым жертв золотой.

Вот юный и деваВзошли на костер.Вкруг них огонь из зеваОсвещает жриц-сестер.Как будто сторож умиранью,Приблизясь видом к ожерелью,Искр летающих собраньеСтоит над огненной постелью.

Но спускается ДеваИз разорванных радугой туч,И зажженное древоГасит сумрака луч.И из пламенной кельи,Держась за руку, двоеВышли. В взорах веселье,Ликует живое.

И

Померкли все пути,Исполнены обеты.О, Э! Куда идти?Я жду твои ответы!Слышишь, слышишь, лес умолкНад проснувшейся дубровой?Мы свершили смелый долг,Подвиг гордый и суровый.

Толпа родичей

Осужденных тела выкупая,Мы пришли сюда вместе с дарами.Но тревога, на мудрость скупая,Узнает вас живыми во храме.Мы славим тех,Кто был покорен крику клятвы,Кого боялся зоркий грех,Сбирая дань обильной жатвы,Из битвы пламеней лучистойКто вышел невредим,Кто поборол душою чистойОгонь и дым.Лишь только солнце ляжет,В закате догорая,Идите нами княжить,Страной родного края.

Первобытные племена имеют склонность давать имена, состоящие из одной гласной. Шестопер — это оружие, подобное палице, но снабженное железными или каменными зубцами. Оно прекрасно рассекает черепа врагов. Зой — хорошее и еще лучше забытое старое слово, значащее эхо Эти стихи описывают следующее событие средины каменного века. Ведомая неясной силой, И покидает родное племя. Напрасны поиски. Жрецы молятся богу реки, и в их молитве слышится невольное отчаяние. Скорбь увеличивается тем, что следы направлены к соседнему жестокому племени; о нем известно, что оно приносит в жертву всех случайных пришельцев. Горе племени велико. Наступает утро, белохвост проносит рыбу; проходит лесное чудовище. Но юноша Э пускается в погоню и настигает И; происходит обмен мнениями. И и Э продолжают путь вдвоем и останавливаются в священной роще соседнего племени. Но утром их застают жрецы, уличают в оскорблении святынь и ведут на казнь. Они вдвоем, привязанные к столбу, на костре. Но спускается с небес Дева и освобождает пленных. Из старого урочища приходит толпа выкупать трупы. Но она видит их живыми и невредимыми и зовет княжить. Таким образом, через подвиг, через огонь лежал их путь к власти над родными.

Змей поезда. Бегство. Алферово 1910

Посвящается охотнику за лосями, павдинцу Попову; конный, он напоминал Добрыню. Псы бежали за ним, как ручные волки. Шаг его — два шага простых людей.

Мы говорили о том, что считали хорошим,Бранили трусость и порок.Поезд бежал, разумным служа ношам,

Змеей качаемый чертог.Задвижками стекол стукал,Шатал подошвы ног.

И одурь сонная сошла на сонных кукол,Мы были — утесы земли.Сосед соседу тихо шушукал

В лад бега железного скользкой змеи.Испуг вдруг оживил меня. Почудилось, что жабрыБлестят за стеклами в тени.

Я посмотрел. Он задрожал, хоть оба были храбры,Был ясен строй жестоких игол.Так, змей крылатый! Что смерть, чума иль на охоте бабры

Пред этим бледным жалом, им призрак нас дразнил и дрыгал,Имёна гордые, народы, почестей хребты? —Над всем, все попирая, призрак прыгал.

То видя, вспомнил я лепты,Что милы суровому сердцу божеств.Каковых ради польз, — воскликнул я, — ты возродил черты

Могучих над змеем битвы торжеств?Как ужас или как творец неясной шуткиОн принял вид и облик подземных существ?

Но в тот же миг заметил я ножки малютки,Где поприще бега было с хвостом.Эти короткие миги были столь жутки,

Что я доныне помню, что было потом.Гребень высокий, как дальние снежные горы,Гада покрыл широким мостом.

Разнообразные людские морыКак знаки жили в чешуе.Смертей и гибели плачевные узоры

Вились по брюху, как плющ на стене.Наместник главы, зияла раскрытая книга,Как челка лба на скакуне.

Сгибали тело чудовища преемственные миги,То прядая кольцами, то телом коня, что встал, как свеча.Касалися земли нескромные вериги.

И пасть разинута была, точно для встречи мече;.Но сеть звездами расположенных колючекИспугала меня, и я заплакал не крича.

Власам подобную читая книгу, попутчикСидел на гаде, черный вран,Усаженный в концах шипами и сотнями жучек.

Крыла широкий сарафанКому-то в небе угрожал шипом и бил, и зориЗа ним светлы, как око бабра за щелью тонких ран.

И спутник мой воскликнул: «Горе! Горе!» —И слова вымолвить не мог, охвачен грустью.Угроза и упрек блестели в друга взоре.

Я мнил, что человечество — верховье, мы ж мчимся к устью,И он крылом змеиным напрягал,Блестя зубов ужасной костью.

И вдаль поспешно убегал,Чтоб телу необходимый дать разбегИ старого движенья вал.

В глазах убийство и ночлег,Как за занавеской желтой ссору,Прочесть умел бы человек.

Мы оглянулись сразу и скороНа наших сонных соседей:Повсюду храп и скука разговора.

Все покорялось спячке и беседе.Я вспомнил драку с змеем воина,Того, что, меч держа, к победе

Шел. И воздух гада запахом, а поле кровию напоеныбыли, когда у ног, как труп безжизненный, чудовище легло.Кипела кровию на шее трупа черная пробоина.

Но сердце применить пример старинный не могло.Меж тем после непонимаемых метанийОно какой-то цели досягло

И, сев на корточки, вытягивало шею. Рой желанийЕго томил и мучил, чем-то звал.Окончен был обряд каких-то умываний,

Он повернулся к нам — я в страхе умирал! —Соседа сонного схватил и, щелкая,Его съедал. Змей стряпчего младого пожирал!

Долина огласилась голкаяВоплем нечеловеческим уст жертвы.Но челюсть, частая и колкая,

Медленно пожирала члены мертвы.Соседей слабо убаюкал сон,И некоторые из них пошли, где первый.

«Проснитесь! — я воскликнул. — Проснитесь! Горе! Гибнет он!» —Но каждый не слыхал, храпел с сноровкой,Дремотой унесен.

Тогда, доволен сказки остановкой,Я выпрыгнул из поезда прочь,Чуть не ослеплен еловою мутовкой.

Боец, я скрылся в куст, чтоб жить и мочь.Товарищ моему последовал примеру.Нас скрыла ель — при солнце ночь.

И мы, в деревья скрывшись, как в пещеру,Были угасших страхов пепелище.Мы уносили в правду веру.

А между тем рассудком нищиЗмеем пожирались вместо пищи.

«Гонимый — кем, почем я знаю?…»