Я Распутинъ. Книга вторая - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Образования он был хоть и неполного, но разнообразного, успел поучиться и на мехмате МГУ, и на медицинском факультете, и даже в Сельхозакадемии. Мы с ним три или четыре раза поговорили по нескольку часов и я теперь точно уверен, что для московского приюта лучшего человека и не сыскать. А пойдет дело хорошо — пусть ведет тему во всероссийском масштабе. И создает нам комсомол вместе с пионерией и октябрятами. «Молодая Россия», чем не название? Или уж «Ангельская», для пущего эпатажу?
Только Феофан, прибывший на съезд во второй половине дня, сидел смурнее тучи. И все чернорясные, что вокруг него вились, тоже мрачнели и мрачнели. Я в перерыве послал было капитана хоть немного разговорить, но тщетно.
— Будто язва у него разыгралась, на все смотрит косо, что не скажешь — все не так, — доложил после перерыва Стольников.
— Да какая сейчас язва, пост же?
— Ты, отче, уж извини, человек простой, но я навидался этих постников. Коли рыбное можно, так икру бадьями на стол иереям несут, стерлядь аршинную, да мало ли чего еще.
— А коли и рыбное нельзя?
— На то монастырские повара-искусники есть. Такое из разрешенных продуктов сготовят, ум отъесть можно. Ну а коли скоромного захочется, иереи себе такой грех отпускают. Постники, прости господи…
И это вполне православный и глубоко верующий человек мне сказал. Прогнил здешний идеологический отдел, насквозь прогнил. Но ситуации с Феофаном это не отменяло, чем дальше, тем больше он высказывался в духе капитана Смоллетта из мультика «Остров сокровищ» — мне не нравится этот съезд! Мне не нравятся эти делегаты! Мне вообще ничего не нравится!
Надувался он, надувался, насколько это возможно при его субтильном телосложении, да и лопнул, ухватил меня за рукав и, брызгая слюной, шипел, что я специально зазвал на съезд раскольников и католиков и вообще берега попутал. А когда я попытался возразить, что все партийные документы ему заблаговременно были присланы для ознакомления и что там прописаны «все христианские конфессии», Феофан вообще вышел из себя и свалил. Хорошо хоть проклятиями не осыпал, но все равно, впечатление на свидетелей это произвело гнетущее.
— Язва у него, — развел я руками. — Оттого отец Феофан столь раздражен. Помолимся за здравие, братья.
Следом за мной нерешительно перекрестились и все остальные, а я продолжал класть крестные знамения и понемногу тяжелое настроение отступило. И как оказалось, вовремя Феофан свинтил, страшно даже подумать, что он выкинул, останься дольше.
Ведь следующим пунктом у нас было выступление Лохтиной. Елену на трибуну не пустили, решили, что слишком молода и на надо совсем уж дразнить гусей. Даже появление Ольги вызвало в зале сдержанный ропот, а уж когда она выдала согласованный текст… Впору начинать агитационную кампанию под лозунгом «Женщина — тоже человек!», а то некоторые явно с этим не согласны.
И ведь в феврале все прошло на «ура». Ну почти. Выступление перед журналистами, отличная пресса, в том числе западная, восторженные отзывы у передовой публики. Непередовая конечно, заклеймила, но тут Столыпин выступил в Думе со своей знаменитой речью «Не запугаете» и общество переключилось на травлю «реакционеров» из правительства. Реакционеры ответил, началась еще большая свара. Она и помогла нам выйти из под удара, а заодно собрать большой отклик по всей России. Откуда только не приходили письма и телеграммы. Почтальоны мешками носили. Благодаря этому мы резко нарастили численность партии, и вот поди ты… Опять огребаем.
Напрямую мне никто вечером и поутру после начала съезда не пенял, но многие опять высказывались в том смысле, куда мол, бабы лезут? Их дело у плиты стоять и детей нянчить, а уж мужики сами все доправят.
Пришлось срочно использовать метод Ходжи Насреддина — пусть знающие расскажут незнающим. Интеллигентная часть съезда «женский вопрос» полагала несколько несвоевременным, но восприняла в целом вполне спокойно — благо в марте первые в мире женщины-парламентарии внезапно были избраны в Сейм Великого княжества Финляндского. Вот я их вечерком и собрал и толкнул речь на тему, что половина населения в России — женщины, их тоже надо освобождать и приближать к богу. Тем более, что все мы, как христиане, Богоматерь почитаем. С моими доводами образованная часть делегатов, хоть и не без колебаний, согласилась и поутру принялась агитировать необразованную. А я себе галочку поставил — по скользким вопросам такие команды пропагандистов надо иметь заранее. И вообще, такой вопрос надо было сперва обсудить кулуарно, подготовить, и только потом…
Если это потом будет. Потому как агитация вызвала отторжение и бурные споры и как бы не раскол. Я с ближайшими соратниками метался от группы к группе и пытался пригасить скандал, но все было безуспешно до тех пор, пока к нам не заявились гости.
Целая толпа мужиков в картузах, черных полупальто с хоругвями вломились в зал. Охрану буквально продавили телами, но тут вскочили иоанниты, встали стеной.
Возглавлял «нападавших» грузный лысый мужик с седой бородой.
— Кто тут Гришка Распутин?? — закричал он, размахивая руками — Покажите старца!
— Дайте нам Распутного! — подхватила толпа — Проверим какой он святой.
— Это сам Пуришкевич, — шепнул мне на ухо Вернадский. — Глава черносотенцев. А вон и Грингмут.
— Из Москвы специально приперся, — скрипнул зубами Булгаков. — Вот неймется ему!
Ага, ясно, кто почтил нас своим визитом. На этот случай у нас была небольшая заготовка.
Я дал знак, Адир протиснулся к черносотенцам, щелкнул в лицо им вспышкой магния.
— Гони прочь извергов! — закричал я, нажимая на иоаннитов. Они все поняли правильно, навалились на ослепленных пришлых, легко выдавили из зала. Боцман на прощание отвесил пенделя Пуришкевичу, тот повалился в грязную лужу.
Черносотенцы повытаскивали из карманов свинтчатки, но тут на крыльцо вышел Евстолий, в форме, при шашке. Грозно шевеля усами пробасил:
— Балуете?!?
Черносотенцы подувяли. Одно дело наскакивать на лапотных иоаннитов, другое дело бузить при приставе.
— Пшли вон, — я вышел на крыльцо.
Поискал глазами Пуришкевича, да тот, видно, скрылся. Ткнул тогда пальцем в оторопевшего Грингмута:
— А тебя, пес смердящий, проклинаю до третьего колена. Умрешь скоро, готовься к встрече с Создателем.
Впечатлило. Черносотенцы поорали что-то вразнобой, но понемногу разбрелись. Насчет Грингмута я не шутил. До конца года он не доживет — помрет уже в октябре или ноябре. Вот будет номер, когда вспомнят о моем проклятии.
К шапочному разбору
