Петербургская кукла, или Дама птиц (Ольга Судейкина-Глебова) - Елена Арсеньева

Спустя много лет Артур Лурье так вспомнит об Ольге: «Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина, волшебная фея Петербурга, вошла в мою жизнь за год до Первой мировой войны. Она жила только искусством, создав из него культ… Ольга Афанасьевна была одной из самых талантливых натур, когда-либо встреченных мною…» Спасибо Артуру Лурье за щедрость эпитетов, однако все свои многочисленные таланты сама «двух муз беспечная подруга» оценивала довольно трезво. Ну да, она блестяще играла некогда небольшие эффектные роли, но для них больше требовалась красота и пластичность, чем настоящий талант. Ну да, она делала великолепные куклы и фарфоровые фигурки, но ведь это только забава, в Третьяковку или, скажем, в Русский музей ее игрушки не возьмут… Между прочим, она ошиблась: три фигурки работы Ольги Глебовой-Судейкиной хранятся именно в Русском музее и в наше время. Однако все равно – Ольга прекрасно сознавала, что у нее есть лишь один по-настоящему огромный, искренний талант – талант красоты. И пользовалась она им, пока этот источник не иссяк.

Ольга и Артур покинули квартиру Анны на углу Марсова поля (той самой, отмеченной последним страданием забытого Всеволода Князева) и поселились в мастерской знакомого художника. Жизнь они вели самую богемную и свободную. Словно бы вернулись дорогие Ольге былые деньки, когда она была воистину «подруга поэтов» и получала от них наперебой то стихи, то букеты, то письма с объяснениями в любви.

«Гроза предвесенних трепетов» назвал свое объяснение в любви Игорь Северянин, посвятив его «О.С»:

Весенним ветром веют лицаИ тают, проблагоухав.Телам легко и сладко слитьсяДля весенеющих забав. Я снова чувствую томленьеИ нежность, нежность без конца…Твои уста, твои колениИ вздох мимозного лица, – Лица, которого бесчертныНеуловимые черты:Снегурка с темным сердцем серны,Газель оснеженная – ты. Смотреть в глаза твои русалочьиИ в них забвенно утопать;Изнежные цветы фиалкиПод ними четко намечать. И видеть уходящий поездИ путь без станций, без платформ,Читать без окончанья повесть.Душа поэзии – вне форм!

В странной суете пережили Ольга и Артур войну, обе революции, живя, как во сне, в мире своей любви, своих иллюзий, довольствуясь малым, эфемерным, надеясь то ли на восстановление прошлого мира, то ли на те духовные блага, которые, будто из рога изобилия, посыплются из мира нового…

В это время Лурье вдруг сделался заведующим музыкальным отделом Наркомпроса. Отношение к нему «товарищей по цеху» было неоднозначным. Рахманинов его откровенно презирал, а Прокофьев называл сволочью; согласно воспоминаниям современников, именно Лурье травил подлинных художников и «выдавил из страны» Глазунова и Метнера, Гречанинова и Малько, многих других. Лурье велел не давать нотной бумаги тем музыкантам, которые, по его мнению, были чуждыми революции. Оставим это без комментариев – на совести Лурье, его биографов и Времени.

Как ни странно, небольшой актерский талант Ольги, а вернее, ее уникальная красота были в ту пору весьма востребованы. Музыкальный театр, в котором она играла, пользовался большой популярностью, актеров часто призывали выступать в рабочих и солдатских клубах, приходилось и выезжать на гастроли в провинцию. На всю жизнь она запомнила один любимый зрителями трюк: как ее каждый вечер спускали на сцену на канате в пятнадцать метров длиной. Этот «нырок» навсегда остался для нее сущим кошмаром.

В первые постреволюционные дни и месяцы фантазия художников, еще не решивших, связать себя с новым государством или покинуть его, била просто-таки ключом. Запретных тем вообще не было, поэтому Ольга то исполняла роль Богородицы в «вертепе кукольном» Михаила Кузмина «Рождество Христово», то играла пантомимическую роль в музыкальной комедии того же Кузмина «Венецианские безумцы», то танцевала в балете-пантомиме «Кэк-Уок» К. Дебюсси, поставленном специально для нее Юрием Анненковым, то выступала в роли Смерти в арлекинаде «Веселая смерть»… У нее не было определенного амплуа, она, чудилось, могла играть все.

«Бродячая собака» существовать перестала. Теперь богема собиралась в «Привале комедиантов». Здесь ставились спектакли с участием Ольги, здесь она продолжала разбивать сердца.

Старинный обожатель Соллогуб не мог не воспеть Ольгу и в эту пору ее жизни:

Загудят здесь струны,Зазвучат здесь стансы,Вы затейте танцы.Оленька споет вамС видом беззаботнымНежные романсы.И про власть АмураПесенки Артура…

Отношения у них были теперь сугубо дружеские. Ольга писала письма из гастрольных поездок:

«Дорогой Федор Кузьмич! Я пользуюсь случаем, что из Вологды едет одна знакомая артистка, и она довезет до Питера мое письмо – я не получила ни от Артура, ни от Анны Андреевны ничего до сих пор, и я не знаю, почта ли здесь причиной, или что другое. Я все время справлялась о Вас и о Вашем здоровье, но, к сожалению, ничего не знаю, надеюсь, что с Вами благополучно. Застряла я в Вологде. Сначала простудилась и хворала, потом решила тут же и поправиться. Кроме того, надо заработать себе на сапожки и починить валенки, что мне скорее удастся здесь – подзаработать, – чем дома. Играю каждый день. Хорошо, что живу в театре, а то не выдержать бы! На сцене сейчас в морозы холодно, а у меня в комнате тепло – большая настоящая печь, от каких в Питере мы отвыкли. Я как приехала, купила сразу вам масла, и оно лежит у меня. Тогда оно стоило еще по 55 тысяч, а теперь уже стало по 90. Цены почти питерские, что очень печально. Но Бог даст, привезу себе сапожки. Дорогой Федор Кузьмич, как Вы себя чувствуете в новом году? Я постоянно вспоминаю Вас и милое прошлое. Дай Вам Бог силы и радости. Очень прошу прислать мне о себе весточку. Вологда, Дом Революции, мне».

Бывший любовник стал посредником в отношениях с любовником нынешним и почтенным старым другом…

Наладились отношения и с Михаилом Кузминым: страшная кровавая рана, их разделившая, исчезла бесследно. И стихи Кузмина, посвященные Ольге, полны все тем же восхищением перед безусловностью ее красоты и обаяния:

Пускай нас связывал издавнаПечальный и веселый рок,Но для меня цветете равноВы каждый час и каждый срок.Люблю былое безрассудствоИ алых розанов убор,Влюбленность милую в искусствоИ комедийный нежный вздор.На сельском лежа на диванеВы опускали ножку внизИ в нежно-желтом сарафанеСбирали осенью анис.Весенним пленены томленьемНа рубеже безумных дней,Вы пели с пламенным волненьемЭлизий сладостных теней.Вы, коломбинная Психея,Считаете воздушно дни,И, страстный странник, я, старея,Влекусь на прежние огни.Двух муз беспечная подруга,Храня волшебство легких чар,От старого примите другаПоследней музы скромный дар.

В эти годы в Ольгу влюбился человек загадочный – то ли гений, то ли безумец Велимир Хлебников. Футурист Артур Лурье его очень хорошо знал в своем футуристическом прошлом, дружил с ним и, кстати, входил в число Председателей Земного Шара, придуманных Хлебниковым. Любопытно, что Хлебников и Председатели Земного Шара на три дня опередили Октябрьскую революцию, упразднив Временное Правительство 22 октября 1917 года. В Академии Художеств они составили манифест: «Здесь. Мариинский дворец. Временное Правительство. Всем. Всем. Всем. Правительство Земного Шара на заседании своем от 22 октября постановило: 1) Считать Временное Правительство временно несуществующим, а главнонасекомствующую А. Ф. Керенскую находящейся под строгим арестом. Как тяжело пожатье каменной десницы! Председатели Земного Шара: Петников, Лурье, Дм. и П. Петровские, статуя командора я – Хлебников».