Ты задолжал мне любовь (СИ) - Эмилия Иванова

близкими людьми, провожающими ребенка в последний путь, оказались только эти два седовласых старика. Так что похороны прошли тихо и безлюдно: не было здесь ни толп провожающих, ни венков, ни свежих цветов. Единственное, что было, — так это два опустошенных пожилых человека. Мне было невыносимо смотреть на это.

Я спросила Руслана:

— Спроси у сотрудников похоронного бюро, можно ли положить в гроб игрушки ребенка, чтобы скрасить ее последний путь?

Уж не знаю, существуют ли Бог и дьявол, но одно знаю точно: эти пожилые супруги ничего не жалели для любимой внучки и желали ей всего самого лучшего. Они отдали все, что у них было, на ее лечение, но жизнь распорядилась так, что теперь они вынуждены попрощаться с ней.

Руслан кивнул и набрал чей-то номер

Сотрудники кладбища подошли к могиле, чтобы внести в реестр место захоронения Тарасовой Аси. Увидев, что на прощание пришло всего двое пожилых людей, они были немного озадачены, но воздержались от замечаний и пошли дальше. Им было не привыкать, они наверняка повидали на своем веку немало церемоний прощания, — и печальных, и трогательных, и пышных, и скудных. Вскоре подошли и могильщики. С присущей им профессиональной сноровкой они опустили гроб и взялись за лопаты. Вскоре все было кончено. Матушка Яны никак не соглашалась уйти. Она посмотрела на меня так, словно хотела что-то сказать, но не решалась.

С сочувствующей улыбкой я стала утешать ее, что ребенок не мучился и ушел с миром, а это — самое главное.

Хотя прощание с ребенком продлилось недолго, когда все закончилось, на улице начало темнеть. Обездоленная женщина склонилась на колени перед надгробием внучки с лицом, искаженным горем и мукой.

Она стала вытирать с лица слезы, приговаривая:

— Ну, пора возвращаться домой, дорогой. Теперь она в лучшем мире, она улыбается нам оттуда. И она не одна!

Пожилой мужчина не мог подобрать слов. Он просто вытер тыльной стороной руки накатившиеся на глаза слезы и произнес:

— Тем лучше. Теперь мать и дитя вместе. И мы больше не обременены. Теперь мы можем спокойно дожить свои последние деньки.

Когда мы покинули кладбище, старикам стало неловко снова садиться к нам в машину, тем самым как бы обременять нас, поэтому они сказали, что подождут автобуса. Но время было позднее, да и кладбище располагалось на окраине, и мы с Русланом, само собой, не собирались оставлять их одних в ожидании неизвестного.

Пожилая пара была смущена нашим предложением отвезти их домой, но они сели в машину, и потом всю дорогу от кладбища непрестанно благодарили нас.

Мы повезли их к ним в деревню, которая находилась недалеко от МКАД.

На подъезде к ней матушка Яны обратилась ко мне со словами:

— Спасибо, что отвезли нас. Дальше мы сами. В деревне дороги больно разбитые, боюсь, что вы попортите машину. Вы итак нам очень помогли! Большое вам спасибо!

Руслан уже заехал на территорию деревни, но, убедившись, что деревенская дорога действительно такая, как и сказала матушка Яны, он остановился. Тогда старики вышли и пошли дальше сами.

Пока мы наблюдали, как двое старичков удаляются от нас по раскуроченной грунтовой дороге, Руслан спросил:

— Они всю жизнь жили здесь?

Я немного озадаченно помотала головой.

— Этого я не знаю наверняка. Кажется, как-то Захар сказал, что Федор Тарасов проиграл их прежний дом, поэтому мама Яны нашла съемное жилье, где все и жили. Видимо, здесь оно и находится.

Деревенька состояла, по большей части, из старых деревянных домов. Многие из строений и участков, как и общая инфраструктура, находились в плачевном состоянии, но жить тут все еще можно было, да и снимать жилье наверняка было дешево.

Наблюдая, как старики медленно исчезают в сумерках, Руслан нерешительно спросил:

— Как давно умерла Яна?

— Почти четыре месяца назад.

Он насупился.

— Но большинство здешних домов наверняка сдаются только на теплое время года, месяца на четыре. Погляди, в этих избушках точно нет ни водопровода, ни отопления.

Сначала я не поняла, к чему он ведет, но потом до меня дошло. Я пулей выскочила из машины и пошла вслед за стариками.

Это была не деревня, а дачный поселок, а дачи сдаются лишь на короткий период времени. Когда Ася попала в больницу, я заметила, что ее бабушка и дедушка постоянно находятся в больнице, как будто живут там. А потом они и вовсе уехали с ребенком на Алтай. Напрашивался только один вывод: они давно перестали арендовать здешний дом.

Я замызгала обувь в раскисшей грязи местной грунтовой дороги. По ней было действительно сложно идти, так как она вся была в колдобинах и лужах. Руслан подбежал ко мне, взял за руку и, насупившись, оглядел дорожное полотно.

— Очевидно, местные власти плевать хотели на состояние дороги!

Я огляделась по сторонам, и мне невольно стало не по себе. Что дорога, что ее освещение представляли собой жалкое зрелище, а часть улицы впереди вообще не освещалась. Я включила фонарик на телефоне и пошла дальше.

Между зажиточным горожанином и обедневшим провинциалом существует обратная пропорциональность: когда первый становится настолько богатым, что и представить себе невозможно, то второй с той же мерой невероятности становится еще беднее.

Мы с Русланом шли все дальше, но в какой-то момент нас озарило, что старики ушли слишком далеко, и нам их уже не догнать. Тогда я вытащила телефон и стала звонить матушке Яны, но пока я ждала ее ответа, мы вдруг услышали какой-то шум.

Он доносился из старого бревенчатого домика. Руслан посветил в его сторону, и мы обнаружили вьющуюся между кустарников узенькую тропинку, ведущую к нему.

— Я пойду вперед, а ты — следом! — поглядев на меня, сказал Руслан.

Я кивнула и последовала за ним. Мы медленно продвигались вперед, когда нашему взору открылся небольшой дворик, лужайка которого была закидана разными вещами. Территорию двора тускло освещал фонарь у крыльца. Но даже с таким освещением мы смогли увидеть около дома сваленную в кучу домашнюю утварь: старую посуду, одежду и другие хозяйственные предметы.

— Чертовы старики! Вы несколько месяцев бесплатно хранили у меня свои поганые вещи! Я словом не обмолвилась об оплате за хранение, а у вас хватает наглости просить меня об этом? Думаете, мне нравится, что вы захламили мой дом? Да тут черт ногу сломит! Забирайте свои пожитки и проваливайте! — бранилась женщина средних лет.

Даже в мутном свете уличного фонаря мы смогли разглядеть ее: на ней была дешева меховая шуба, в ушах висели громоздкие золотые серьги, а на губах красовалась вызывающе-красная помада. Она одновременно