Батальон смерти - Игорь Родин

Когда я вспомнила обстоятельства, вызвавшие обморок, перед глазами всплыла фигура Пугачева, и я дала себе клятву, что убью его при первой же возможности, если мне удастся выбраться из большевистской западни.

Потом Петрухин рассказал мне, что Петр так расположил ко мне следственную комиссию, что некоторые солдаты из ее состава согласились идти вместе с ним к Саблину и просить главнокомандующего отправить меня в Москву, а там судить военным трибуналом. Около полусотни солдат почувствовали ко мне симпатию, после того как Петр рассказал им о смелых действиях Яшки в окопах на передовой и на ничейной земле, а также о том, каким уважением я пользовалась у солдат на фронте. Петрухин все время оставался у моей постели, пока я лежала без чувств, но теперь он хотел присоединиться к депутации солдат. Я сердечно поблагодарила его за человечное отношение ко мне и за отчаянные попытки спасти мою жизнь.

Петрухин собрался уже уходить, когда ему донесли, что Пугачев подстрекал нескольких солдат похитить меня у друзей и устроить самосуд. Пятерым самым преданным ему солдатам Петрухин наказал охранять меня и защищать любой ценой.

Я молилась за Петрухина, и он, услыхав это, сказал:

– Теперь я тоже верю в Бога. Появление этого солдата, Петра, поистине знак Божий. Если бы не он, вас бы казнили, несмотря на все мои усилия помешать этому.

– Неужели и теперь мне никак не спастись? – спросила я.

– Шансы все еще очень малы, – ответил он. – Ваше прошлое против вас. Вы же не станете отрицать, что дружны с Корниловым. Здесь известно и то, что в те дни, когда весь фронт братался, у вас в батальоне сохранялась железная дисциплина и вы продолжали воевать с германцами. Кроме того, смертная казнь для большевиков стала настолько привычным делом, что избежать ее практически невозможно. Вот на днях врач с женой, ехавшие в Кисловодск на воды, каким-то образом попали сюда, в Зверево. Их арестовали, присоединили к группе для расстрела и без всякого следствия расстреляли. А уже после у них в карманах обнаружили бумаги от местного Совета, удостоверявшие, что они действительно больны: врач страдал раком и Совет выдал разрешение пропустить их в Кисловодск.

Петрухин поцеловал мне руку и ушел, предупредив на прощание:

– Ждите здесь, пока я не вернусь. В мое отсутствие никто не причинит вам зла.

Дверь за собой он закрыл на ключ. Я вынула бутылочку со святой водой, которую мне дала моя младшая сестренка Надя, и выпила ее. Стоя на коленях перед маленьким образком, я истово и долго молилась Господу Иисусу Христу и Пресвятой Деве. В это время до моего слуха донесся шум – это галдели несколько злобствовавших солдат, пытавшихся ворваться в вагон и расправиться со мной. С еще большим жаром я стала молиться, прося у Господа сохранить мне жизнь ради матери, отца и маленькой сестры. Сердце было переполнено печалью и отчаянием.

Прижимая к груди маленькую иконку и обливаясь горячими слезами, я вдруг услышала голос, тихий ласковый голос, который сказал:

– Твоя жизнь будет спасена.

Кроме меня, в купе вагона никого не было. Понимаю, что мои откровения могут показаться слишком неправдоподобными. Никого не принуждаю поверить в это. Воспринимайте как угодно. Но я была рада услышать пророческий глас Божий. Он успокаивал и вселял надежду. И неожиданно я почувствовала себя счастливой и спокойной. Я поблагодарила Всевышнего за безграничную доброту и поклялась при первой же возможности отслужить благодарственный молебен в московском храме Христа Спасителя в поминовение о Его чудесном знаке, ниспосланном мне.

После этого я заснула и спала спокойно, пока не пришел Петрухин. Его лицо сияло улыбкой. Он радостно сжал мою руку и сказал:

– Слава Богу! Слава Богу! Теперь толпа вас не тронет. Саблин приказал отправить вас в Москву. Сейчас готовят необходимые документы.

В этот момент в вагон вошел Петр с несколькими членами следственной комиссии. Все радовались такому исходу дела. Это были такие удивительные минуты! Как же благородный поступок преображает лица людей! Петр и его товарищи поздравили меня, а я была слишком взволнована всем происшедшим, чтобы выразить ту благодарность, которую испытывала к этим людям.

Петрухин рассказал мне потом, как он отделался от тех оголтелых солдат, которые покушались на мою жизнь. Он сообщил им, что меня повезут в Москву в надежде, что там я выдам нескольких контрреволюционных генералов, связанных заговором с Корниловым.

– А потом-то ее расстреляют? – допытывались они.

– Конечно, – уверил их Петрухин.

Они разошлись, удовлетворенные этим объяснением.

Мне не терпелось узнать, что со мной сделают в Москве. Петрухин пояснил, что в моем деле среди документов, которые конвоиры повезут в Москву, главным будет протокол. Этот протокол составил он сам как председатель следственной комиссии. В нем подробно описано, как я, направляясь в Кисловодск, сбилась с пути, случайно оказалась на станции Зверево без всяких средств и сама по доброй воле пришла к властям. В протоколе также отмечалось, что при обыске у меня нашли билет до Кисловодска, приглашение от княжны Татуевой приехать на Кавказ, а также заключение врача о моей болезни. Последнее было, разумеется, выдумкой. К протоколу Петрухин приложил мой билет и письмо из Тифлиса, сделав приписку, что куда-то переложил врачебное заключение и пришлет его позже.

– Вряд ли вас приговорят к смертной казни на основании таких показаний, – сказал он мне. – Думаю, что вас рано или поздно освободят. Но на всякий случай вот вам пилюля с ядом. Я еще тогда приготовил ее для вас на случай, если толпа возьмет верх. Ну, чтобы избежать пыток и мучений, применяемых этими дикарями. Надеюсь, в Москве она вам не понадобится.

Я до сих пор ношу эту пилюлю с собой, куда бы ни шла…

Петрухин дал мне также сорок рублей на расходы, поскольку у меня не осталось ни копейки. Я поблагодарила его и попросила написать письмо моим родным и сообщить, где я нахожусь. Потом мы распрощались. Петрухин и Петр расцеловались со мной, а я снова и снова повторяла, как обязана им, и клялась, что в любом случае, что бы ни произошло, всегда сделаю для них все, что в моих силах. Мы тогда понимали, что России предстоит еще многое испытать, прежде чем все утрясется и наступит мирная жизнь.

Под конвоем четверых вооруженных красногвардейцев друзья проводили меня к пустому железнодорожному вагону, прицепленному к паровозу. В этом поезде, составленном из товарных вагонов для перевозки скота и одного пассажирского, я приехала в Никитино. Там меня отвели к начальнику станции и вручили ему приказ обеспечить места для проезда нашей группы в обычном пассажирском поезде. Это был тот самый начальник, который так великодушно помог мне добраться до Зверева в поезде, доставлявшем боеприпасы. Конечно, он не признал в Бочкаревой ту самую сестру милосердия.