Батальон смерти - Игорь Родин

– Хорошо, постараюсь геройски принять смерть.

Потом минут десять всматривалась в лица наших палачей, внимательно изучая их черты. В этих лицах не было даже признаков человечности – одна звериная жестокость. Русские солдаты, превращенные в зверей!

– Господи, Боже мой! Что сделал Ты с Твоими чадами? – взмолилась я.

В памяти длинной чередою прошли многочисленные события моей жизни: детство, годы тяжелого труда в бакалейной лавке Настасьи Леонтьевны, любовная связь с Лазовым, замужество с Бочкаревым, Яша, три года войны – все это пронеслось в моем воображении, причем некоторые события странным образом задерживались в памяти на одну-две секунды, а другие пролетали быстро и почти незаметно. Почему-то очень сильно запомнился тот случай из детства, когда я поспорила с маленьким мальчиком, за которым присматривала, и получила незаслуженную трепку от его матери. То был первый опыт моего самоутверждения. Я взбунтовалась и убежала… Потом еще вспомнился тот эпизод, как я прыгнула в Обь. Казалось, будто это вовсе не я искала тогда спасения от страшного Афанасия в холодных глубоких водах реки. И я подумала, что лучше бы мне тогда утонуть, чем теперь принимать такую смерть…

Глава девятнадцатая. Чудом спасенная

Наконец вдали показались члены следственной комиссии во главе с Петрухиным. Явились все двенадцать человек: отсутствовавшие ранее два красногвардейца, очевидно, только что присоединились к остальным десяти.

– Вот видите, какие мы добрые, – сказал кто-то из солдат. – На вашей казни присутствует даже следственная комиссия.

Никто из нас ему не ответил.

– Мы обязаны были доложить обо всем Саблину, нашему главнокомандующему, – заявил Петрухин, подойдя к Пугачеву. – Он сказал, что Бочкареву придется расстрелять, но не обязательно сейчас и не с этой группой.

В моей душе зажглась искра надежды.

– Ничего подобного! – рявкнул со злостью Пугачев.

– В чем дело? Почему откладывают? Списки уже составлены, – поддержали Пугачева солдаты.

– Расстрелять ее! Пора кончать с ней! Что с ней нянчиться! – кричали вокруг.

Пугачев чувствовал, что Петрухин добился отсрочки казни в надежде спасти меня. Но Петрухин заручился запиской от Саблина, понимая, что одних слов будет недостаточно, чтобы отстоять свою позицию.

– Вот письменный приказ от главнокомандующего, – заявил Петрухин, вытаскивая бумагу. – В нем сказано, чтобы Бочкареву перевели в мой вагон и содержали там под стражей.

Пугачев подскочил, будто кто-то его ужалил. Но члены следственной комиссии высказались в поддержку Петрухина, заметив, что приказ есть приказ и его надо выполнять, а казнить меня можно и позже.

Наиболее заинтересованным наблюдателем этой жаркой перепалки была я сама. Затаив дыхание, слушали спор и офицеры.

Солдаты ворчали. Жизнь во мне боролась со смертью, и чаша весов в этом споре склонялась то в одну, то в другую сторону.

– Ничего не выйдет! – орал Пугачев, отпихивая в сторону приказ главнокомандующего. – Слишком поздно отдавать такие приказы! Мы ее расстреляем! Хватит болтать!

В этот момент я обратила внимание, что один из двух вновь прибывших членов следственной комиссии пристально смотрит на меня. Он подошел поближе и, склонив голову набок, буквально впился в меня глазами. Его взгляд взбудоражил мне душу. Когда этот человек, рядовой солдат, вытянув шею, вышел вперед и направился ко мне, присутствующие вдруг странно замолкли, настолько всех удивило выражение сострадания на его лице.

– Неуж-то-о ты Я-а-ш-ка-а? – нараспев произнес он.

– Откуда ты меня знаешь? – быстро спросила я в неясном предчувствии надежды на спасение.

– А разве ты не помнишь, как спасла мне жизнь в то мартовское наступление, когда меня ранило в ногу? Ты ж тогда вытащила меня под огнем из грязи. Помнишь? Петр мое имя. Я бы тогда там и пропал, в воде и грязи, как и многие, кабы не ты. А почему они хотят тебя расстрелять сейчас?

– Потому что я офицер, – ответила я.

– Что за разговорчики ты тут ведешь? – прогремел Пугачев. – Ее нужно расстрелять, и никаких разговоров!

– А я не позволю ее расстреливать! – твердо возразил ему посланный Богом спаситель, и с этими словами он подошел ко мне, взял за руку, вывел из шеренги и сам занял мое место.

– Вам придется расстрелять меня первым! – заявил он. – Она спасла жизнь мне и многим другим солдатам. Весь Пятый корпус знает Яшку. Она такая же простая крестьянка, как я сам, и в политике ничего не понимает. Если будете ее расстреливать, стреляйте меня первым!

Его слова окрылили меня. Они задели за живое многих солдат в толпе. Подошел Петрухин и занял место рядом со мной и Петром.

– Прежде чем вы казните ни в чем не повинную больную женщину, вам придется расстрелять и меня!

Толпа солдат разделилась. Некоторые кричали:

– Расстрелять ее, да и дело с концом! Что толку спорить?

Другие оказались более человечными.

– Она же не буржуйка, а простая крестьянка, как и мы, – доказывали они. – Да и в политике не разбирается. Может, она и впрямь ехала лечиться. Ее ведь не поймали, она сама пришла. Не надо этого забывать.

На какое-то время место казни превратилось в площадку для митинга. Дебаты разгорелись в более чем странной обстановке: мы, двадцать человек, в исподнем ожидали смерти посреди сотен разбросанных трупов. И из этих двадцати только у меня появился шанс остаться в живых. Остальные девятнадцать мужественно держались без всякой надежды на спасение. Их не могло спасти никакое чудо. Среди русских солдат, вершивших этот страшный суд и только что проявлявших беспощадную жестокость, нашлись такие, в чьих душах зажглась искра человечности, и теперь они организовали обсуждение.

Члены следственной комиссии наконец пришли к общему решению. Они заявили Пугачеву:

– Значит, так. У нас есть приказ главнокомандующего, и он будет выполнен. Мы ее отсюда заберем.

Они окружили меня, приказали выйти из шеренги и увели с места расправы. Пугачев был в дикой ярости, что-то неистово орал, скрежетал зубами. Когда мы уже покидали полк, он прокричал:

– Стрелять по коленям!

Громыхнул залп. Воздух тут же наполнился криками и стонами. Обернувшись, я увидела, как эти дикари бросились к своим жертвам и начали колоть штыками и топтать сапогами тела тех, кто еще несколько минут назад были моими товарищами, выбивая из них последние остатки жизни.

Страшная, невыразимо страшная картина! Стоны и крики пронзали душу, леденили кровь. Я зашаталась и упала на землю, потеряв сознание.

Целых четыре часа я пробыла в бесчувствии. Когда пришла в себя, то обнаружила, что нахожусь в купе пассажирского вагона. Рядом со мной сидел Петрухин. Он держал меня за руки и плакал.