Дорогой читатель. Неавторизованная автобиография Ким Чен Ира - Michael Malice

Люди употребляли настолько несъедобные сорняки, что их едва можно было проглотить, а проглотив, едва можно было удержаться на ногах. Великолепные склоны корейских гор пожелтели, поскольку любая растительность систематически удалялась и потреблялась. В конце концов дошло до того, что люди просто пили сахарин, их лица раздувались от химикатов, прежде чем они неизбежно умирали.

Все стало настолько плохо, что не было никаких прецедентов. Я не знал, что делать, потому что ни одна страна никогда не оказывалась в такой плохой ситуации. В 1996 году снова пришли наводнения - и они были такими же, если не более ужасными, чем в предыдущем году. Казалось, сами небеса хотели, чтобы я потерпел неудачу. Мне нужно было, чтобы массы поверили, что их страна самая лучшая, даже если они едят очень мало. Они должны были видеть КНДР как "бедную страну изобилия". Но мне становилось все труднее и труднее рассказывать людям с пустой посудой, что социализм - это хорошо. Они просто не верили. Они вообще ничего не покупали. Полки в распределительных центрах были пусты, часто по несколько месяцев подряд.

Куда бы я ни пошел, люди ликовали громче, чем когда-либо. Честно говоря, я был рад, что у них хватало сил ликовать. Но я уже давно работал в киноиндустрии. Я совершил революцию в мире театра и оперы. Я знал плохую игру, когда видел ее, и видел ее в изобилии. Все аплодисменты были фальшивыми. Они болели не от чистого сердца. Когда меня не было, народ шептался обо мне. Вскоре их ворчание стало таким громким, что даже я не мог его не слышать. Они шутили, что "вода всегда течет вниз", и говорили, что там, где я сидел на земле, больше не росла трава. "Отец-тигр, сын-собака". Некоторые стали называть меня "повелителем каши".

В Корее страдали все - и никто больше, чем я, который чувствовал муки народа так, как никто другой. И все же из всех многочисленных групп населения КНДР только одна не теряла веру в меня: военные. Ни одна армия на земле не была так пропитана революционным сознанием, как Корейская народная армия. Как никто другой, КНА обращалась за вдохновением к антияпонским партизанам. Они рассматривали "Тяжелый марш" как возможность жить так же, как жили их предшественники, сражаясь так же, как они, за независимую Корею.

Вместо того чтобы заставлять солдат сидеть сложа руки в ожидании войны, которая, надеемся, никогда не наступит, государство направило их на работу в области социалистического строительства. Даже в самые мрачные дни тяжелого марша мужчины и женщины КНА продолжали реализовывать оставшиеся проекты, запланированные Великим Вождем: вторую очередь моста Чхонрю, туристическую магистраль Пхеньян - Хянсан, базу отдыха на горе Куволь. У КНДР были не только лучшие в мире вооруженные силы, но и единственная армия, которая одновременно являлась национальной строительной силой.

Одним из самых важных строительных проектов было строительство молодежной электростанции Анбён. Больше электростанций - больше электричества, а значит, и спасенных жизней. Утром 10 июня 1996 года я вышел под моросящий дождь, чтобы проверить, как продвигается работа. Когда я подъехал к месту строительства, солдаты-строители стояли во всеоружии, и я с грустью заметил, что вся их форма была выцветшей, потрепанной и в пятнах. То, что это их не смущало, говорило о том, что теперь это стало нормой. Я понимал их, ведь ткань было очень трудно достать. Но меня беспокоило то, что мужская форма висела на них, как будто одежда была на два размера больше, хотя на самом деле это мужчины были на два размера меньше, сжимаясь от голода.

Командир провел меня по территории с большим достоинством в голосе. Мне было приятно слышать, что он все еще гордится своей страной, хотя она переживает неописуемые трудности. "Мы строили плотины и прорывали туннели для водных путей через труднопроходимые горы", - объяснил он. "В общей сложности мы пережили 128 обвалов".

"Были ли какие-нибудь травмы?" спросил я.

Офицер сделал паузу. "Это революция".

"Какой бы острой ни была ситуация с властью в стране, - сказал я, - вы должны принять радикальные меры для защиты здоровья и безопасности рабочих".

Он кивнул. "Конечно, товарищ. Но именно рабочие подвергают себя опасности".

"Как это понимать?"

"Ну, возьмем один из первых дней проходки тоннеля этой зимой. Весь котлован внезапно оказался под водой".

"И это могло погубить весь проект".

"Верно. Понимая это, солдаты прыгнули в воду и в итоге заблокировали отверстие. К сожалению, от пребывания в ледяной воде некоторые из них сильно заболели".

Я посмотрел на лицо офицера и понял, что это еще не самое худшее. Он наблюдал за моей реакцией, боясь рассказать мне всю правду. "Продолжайте. Что еще произошло?"

"Однажды, когда подразделение копало склон, обрушилась часть крыши, и солдаты оказались в ловушке. Даже не имея ни капли доступной питьевой воды, даже тяжело дыша, они все равно продолжали свою строительную работу. Их товарищи пытались дать им рисовые шарики через трубку, но они сказали, чтобы мы оставили еду для тех, кто в ней больше нуждается. Им просто нужен был сжатый воздух, чтобы они могли продолжать работать, так как воздух был бесплатным и его было много. В итоге почти все они выжили после этого инцидента".

Я поморщился. "Сколько их погибло?" Только один, товарищ. Он был тяжело ранен во время обвала. Вам будет приятно узнать, что до последнего момента своей жизни он пел революционные песни, вдохновляя своих коллег на новые строительные подвиги. Он умер солдатом, сражавшимся за современную цивилизацию".

Я был бы более доволен, если бы он продолжал жить как солдат, сражающийся за современную цивилизацию. Мне было бы приятнее, если бы по всей Корее вообще жило больше людей. Но в тот момент я не мог сосредоточиться на таких вещах. Я был там, чтобы оценить тяжелый труд и мужество солдат, и поэтому должен был сделать все, что в моих силах. "Через десятилетия, - провозгласил я, - будут говорить, что революционный солдатский дух зародился здесь, на Молодежной электростанции Анбиона!"

Как один, солдаты начали петь "Нет Родины без тебя", замечательную песню, написанную в мою честь. Я бурно аплодировал, когда они закончили, зная, что именно я должен был петь им дифирамбы. "Уже почти наступило время обеда", - наконец заметила я.

Мгновенно в атмосфере воцарился страх, даже ужас. Командир кивнул с большим напряжением. "...Конечно, товарищ", - сказал он.

Солдаты-строители смотрели друг на друга, не зная, что делать, и отчаянно надеясь, что откуда-то появится еда. Они явно не ожидали, что мой визит продлится так долго, как это случилось.

"Знаете, какая еда