День Святого Никогда - Антон Фарб

— Почти наверняка! Как были магами Моисей, Иисус, Магомет, Гаутама и прочие коллеги Зороастра…

Все-таки эрудиция у Сигизмунда была потрясающая: без запинки перечисляя пророков, апостолов, святых и прочих подвижников всех мировых религий и анализируя природу их чудотворной силы, он ни разу не сбился и не приписал чудеса одного святого — другому. А даже если бы он и ошибся, Феликс вряд ли смог бы его на этом поймать, и потому он решил смело пропустить мимо ушей доказательства существования единого бога, предъявленные его самозванными пророками за все время существования монотеизма. Впрочем, Сигизмунду тоже вскоре наскучило пересказывать древние легенды, и он, обрисовав в деталях мрачную до паранойи картину становления мировых религий как заговора хитроумных магов («ибо что есть молитва, если не акт добровольной отдачи самых сокровенных желаний богу и служителям его?»), снова вернулся к Хтону.

— Роль дьявола в космогонии этически-назидательных религий умалялась по мере того, как возрастала роль бога-наставника — а она не могла не возрастать! Сама идея всевышнего и всемогущего авторитета, перед которым равны и король, и последний нищий, оказалась столь удобным политическим инструментом, что даже вольнодумцы вроде Вольтера утверждали, что, дескать, если бы бога не было, его следовало бы выдумать. Дьявол же в своем истинном обличье в эту схему вписывался плохо, и его постепенно низвели до уровня падшего ангела и невольного приспешника бога, действующего с ним заодно. Маги, обязанные своей силой Хтону, начали было полагать, что при помощи религии им удалось обхитрить своего благодетеля и задвинуть его на второй план…

Лекция Сигизмунда, как и предсказывал Феликс, затянулась надолго: солнце уже успело покатиться к закату и брызнуть лучами в окна библиотеки, обращенные на запад. Феликс прищурился и приставил ладонь к виску, а Сигизмунд, напротив, обратил лицо к заходящему солнцу и закинул руки за голову, почесывая ножиком спину и нежась в теплых лучах.

— Но обхитрить дьявола пока не удавалось никому, — сказал он, довольно жмурясь и смахивая из-за этого на старого и тощего кота, который греет на солнышке старые шрамы. — Не стали исключением и маги. Ведь они, стоявшие у истоков этических религий, самим своим существованием противоречили их основному постулату: перед богом все равны. Маги не были равны с людьми перед богом, и не желали быть равны между собой. Раскол магов и церкви стал первым шагом к падению последней. И дело было вовсе не в том, что без магов существование божества утратило всю свою чудотворную доказательность — к тому времени в бога верило такое множество людей, что ни в каких доказательствах уже не было нужды! Нет, причина угасания религий лежала в ином: с распадом королевств бог утратил монополию на всемогущество. Каждый маг в своем феоде мог с полным основанием объявить себя богом — некоторые, кстати говоря, так и поступали, — и показать людям на деле, а не на словах, что такое истинное всемогущество! И если для феодов последствия порабощения были катастрофичны, то Метрополия из поступков магов смогла сделать вывод: бог, если он и есть, совсем не такой, каким мы его себе представляли. Настолько не такой, что лучше бы его и не было…

Воздух в библиотеке прогрелся, и Феликсу, вспотевшему в своем замшевом пиджаке, стало трудно сосредоточиться на словах Сигизмунда. Вместо того, чтобы слушать, он принялся рассеянно скользить глазами по сторонам, пока, наконец, не обратил внимание на крошечную дырочку на рукаве кофты Сигизмунда, точно на локте. И тут он вдруг очень четко осознал и представил себе, как нелепо, смехотворно, бессмысленно это должно выглядеть со стороны: два старых и бедно одетых человека сидят среди книжных завалов в огромном и совершенно пустом здании — и рассуждают о боге и дьяволе…

«Мы сошли с ума, — подумал он со страхом. — Мы просто выжившие из ума старики. Мы забыли вовремя умереть…»

— …и как изыскания мистера Дарвина отменили роль бога-творца, — продолжал увлеченно вещать Сигизмунд, — так и построения мсье Канта упразднили роль бога-наставника. Вера в бога уступила место вере в человека; искать наставника и учителя отныне следовало внутри себя; люди, осознав, что слеплены они не из глины, перестали нуждаться во всевышнем гончаре…

— Сигизмунд, — не выдержал Феликс, — вам никогда не говорили, что вы — закоренелый идеалист?

— А что в этом плохого? — невозмутимо спросил Сигизмунд.

— Ну… ничего, наверное… — пожал плечами Феликс. — Просто не все такие же… э…

— Идиоты? — подсказал Сигизмунд, и Феликс смутился.

— Я хотел сказать — альтруисты… — начал он, но Сигизмунд его перебил:

— Нет-нет, все верно. Идеалистов всегда называли идиотами. И со стороны прагматиков это вполне логично: люди, чьи ценности недоступны не только твоему кошельку, но даже твоему пониманию, похожи именно на идиотов. Только так прагматик может смириться с существованием романтиков, альтруистов и прочих идеалистов — ощущая свое ложное превосходство над ними. Но будет о прагматиках: они неинтересны для анализа, как и всякие другие примитивные существа. Гораздо важнее вопрос, каким образом идеалист, верящий в человека и нравственный закон, может сохранить свою веру, когда прагматики ежесекундно ее опровергают своими порой чудовищными, не говоря уже — безнравственными, поступками? Это в бога было легко верить, потому что его никто не видел — а как увидели, так сразу и верить перестали! А как верить в человека? Не абстрактного Человека, а вполне конкретного подонка, ради которого герой должен быть готов умереть также решительно, как и ради невинного ребенка?

Вопрос явно был риторическим, однако Сигизмунд замолчал и выжидающе посмотрел на Феликса. Тот сказал:

— Хтон.

— Именно! — возликовал Сигизмунд. — Ты всегда был смышленым мальчиком, Феликс… Именно Хтон, властелин абсолютного Зла, является главным стержнем любой формы идеализма. Идеализм вообще всегда вырастает из отрицания, а кто годится для него лучше, чем дьявол?.. — Сигизмунд набрал воздуха в грудь, что означало близящийся конец лекции, и объявил, торжественно взмахнув ножиком для бумаг: — Вольтер ошибся! Не бога следовало бы выдумать, но дьявола, ибо веру в бога можно заменить верой в человека, но без веры в дьявола не может быть веры в человека!

Переведя дыхание после столь длинной тирады, Сигизмунд надсадно кашлянул, прочистил горло и спросил застенчиво:

— Ну как?

— Ничего, — оценил Феликс. — В целом неплохо. Особенно про магов, как отражения всемогущества бога… Хотя вообще-то экскурс в историю не мешало бы сократить, а вот о вере в дьявола надо поподробнее.