Мой темный принц - Джулия Росс

– У меня нет слов, – прозвучал у него за спиной голос Пенни. Похоже, она все еще дулась на него. – Я даже представить себе такого не могла. Ничего удивительного, что Раскалл-Холл кажется тебе таким жалким и ничтожным.

Он повернулся к ней. Солнце позолотило ее волосы, щеки стали розовыми. Она подняла руки, словно пыталась поймать яркие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие облака. Потоки света расплавленным золотом горели в ее ладонях. Голод по этому яркому свету просочился в его кровь, разжигая желание, которое он сдерживал столько дней.

Она опустила руки и посмотрела на него, полыхая в лучах рассвета, у ее ног раскинулась радуга полевых цветов. Он был не в силах скрыть своей страсти и знал, что она написана на его лице так же, как в ее широко распахнутых глазах и на полыхающих щеках.

– Цветы, – проговорила она. – Хорошо, хоть не белые розы. – Она развернулась и побрела прочь.

– Не убегай от меня! – крикнул он ей вслед.

– Да как ты смеешь? – остановилась она. – Как ты смеешь?! Обвинять меня в том, что я убегаю от тебя! Мы уже несколько дней в пути. Если наша миссия провалится, меня ждет куда более жестокая судьба, чем тебя. И все же, невзирая на то что мы пережили, ты обращаешься со мной, как с парией. Это ты трус!

Он подошел к ней, самообладание уже вернулось к нему.

– Конечно. Поскольку я долго откладывал то, что давно следовало сказать? Отлично, я скажу это теперь. Наша брачная ночь была ошибкой – вполне естественный момент слабости, успех вскружил нам обоим голову. Я не собирался встречаться с тобой вновь.

Она замерла.

– Значит, ты проявил акт милосердия, решил наградить меня напоследок милыми воспоминаниями?

Казалось, под каждым ярким лепестком скрывается черная чашечка стыда и позора. Он предпринял отчаянную попытку быть честным до самого конца:

– Было бы жестоко отказать тебе.

Пенни обхватила себя руками.

– В жизни не слышала ничего более омерзительного, ваше королевское высочество. Снова это ваше хваленое самодовольство, как и в том случае, когда вы заставили меня думать о вас хуже, чем вы есть на самом деле. То, как вы насмехались надо мной, когда я сказала, что моя задача – исправить вас. «Я занимался вашими ничтожными нуждами из жалости, поступить иначе было бы жестоко». Да, вы действительно вздернули меня на дыбу! Вы смотрите на меня свысока и унижаете меня.

– Это неправда.

Она резко повернулась к нему, в пшеничных волосах полыхали потоки расплавленного золота.

– Тогда что же это?

Он лихорадочно искал способ загладить свою вину.

– Это я нуждался. Нуждался жестоко, жутко. А ты была щедра со мной.

– Но ты бы никогда не притронулся ко мне, если бы я не попросила? О Боже! Что за снисходительное, скверное отношение! Мужчина, одержимый самоконтролем, который признает, что вынес одно-единственное неверное решение и теперь будет до конца своих дней сожалеть о нем. Это отвратительно! Ты отвратителен!

Его неистовая ярость вырвалась на свободу, как дракон из своей пещеры.

– Когда же я, интересно, отрицал это? Хочешь еще доказательств?

Он схватил ее за голову обеими руками и прижал ее губы к своим. Грубый поцелуй заставил ее губы раскрыться. Она пыталась вырваться, но он не отпускал ее – пробовал ее на вкус, вдыхал ее аромат, ее пшеничные волосы мягкими прядями окутали его пальцы, его грудь прижалась к ее груди. Он был нарочито груб с ней, груб и жесток. И все же страсть горела пожаром. Его плоть восстала между ними, и он почувствовал ее отклик. Когда он разжал руки и отпустил ее, ее губы распухли и горели огнем, соски топорщились сквозь мужскую рубашку.

– Давай же! – с вызовом бросил он ей. – Ударь меня! Почему бы и нет?

Она отступила, вытирая рот тыльной стороной ладони, в широко распахнутых глазах отражались подсвеченные солнцем горные вершины. На ресницах повисли капельки слез, но Пенни храбро хохотнула:

– Ну, начнем с того, что ты – священная персона. Считаешь, что я заслужила это? И чем же?

По его телу прокатилась волна стыда. Должно быть, его обуяло безумие.

– Потому что это было искренне. Именно этого мне и хотелось. Я не желаю играть в соблазн и нежность. Я хочу взять тебя прямо здесь, на этом ковре из цветов, и пусть горные пики смотрят на нас, а дракон изрыгнет пламя триумфа. Ты обвиняешь меня в двуличности? Отлично. Значит, ты начала разбираться во мне. Но только не думай, что я занимался с тобой любовью из жалости или с презрением.

Ледяные пики сверкали, чистые, древние, окутанные розовыми облаками. Стреноженные лошади неловко двигались по лугу. Стоявшая позади нее ветхая хижина камень за камнем являла солнечным лучам каждую свою трещину.

– И все же ты считаешь, что полностью контролируешь себя? Что настоящее желание не может тронуть тебя? И что нежность для тебя постыдна? – Она стащила с себя пиджак и бросила его на камень, потом скинула сапоги, стянула чулки и осталась стоять на траве босиком.

Желание схватило его в объятия, точно он попал в пасть к ужасному монстру.

– Господи, да я и не отрицаю грубого необузданного желания.

Ее походные бриджи были грязными, все в пятнах. Она наклонилась и сняла их, оставшись в одной мальчишеской рубашке, слишком длинной для нее. Кровь ее бурлила в жилах. Ледяные вершины сверкали, ослепляя его, осыпая ее волосы хрустально чистыми красками.

На него навалилось отчаяние.

– Я думал, что никогда больше не увижу тебя. Неужели ты не понимаешь? Разве я мог так рисковать, если бы не это?

– Ты говорил, что любишь меня.

– Значит, я соврал!

Она сняла с себя рубашку. Солнце позолотило ее обнаженную кожу: женственные изгибы тела; маленькие тугие грудки; ее потаенное местечко пряталось в островке кудрявых волос. Глаза горели, словно жемчужины, в которых отражался холодный рассвет.

Она по-прежнему держала в руках рубашку, наполовину скрывавшую ее.

– Ты тронул меня до глубины души той ночью в Лондоне. Каждый розовый лепесток обжигал мне кожу. Я вся горела от восторга и экстаза, как будто ты действительно был принцем, а я – Золушкой. И хотя я думала, что ты сдерживаешь себя, сдерживаешь и таишься от меня, это было самое прекрасное, что случилось со мной в жизни. Почему ты хочешь растоптать воспоминания об этом – обо всем настоящем и чувственном, что было между нами?

– Я не делаю этого, – сказал он. – Я просто хочу уничтожить все обещания, которые могла разбудить та ночь.

– Да, полагаю, что так оно и есть. – Слезы прорвали плотину и ручьем побежали по щекам. – Еще одна ловкая махинация. Каждое твое действие, каждое прикосновение заранее спланировано. Каждое! Когда ты впервые поцеловал меня. Когда ты заставил меня сесть с тобой на Драйвера. Ты специально привел меня в ту церковь, зная, что скажет священник: он знаком с тобой. Почему ты отрицаешь это?