Великий Сатанг - Лев Вершинин

Ветер подхватывал из сметенных в подворотнях куч сора листовки, тасовал их, перебирал и забрасывал на балконы, в лоджии, в парадные; ветер мурлыкал, урчал, фыркал и вскрикивал, как диктор ежедневной стереопрограммы, заклинающий избирателей не забывать, что есть еще время исполнить свой гражданский долг.

Ветер шалил. И люди, ценя юмор, не обижались.

Выборы закончились неделю назад.

Закончились примерно так, как предполагали аналитики, месяц не слезавшие с экранов стерео; конечно, не без сенсаций, но мелких, вполне предсказуемых и ничего, в сущности, по большому счету не меняющих.

Большинство проголосовало за стабильность.

Единственной неожиданностью, не предвиденной прогнозами, оказалось то, что пятипроцентный барьер сумела-таки преодолеть небольшая, но крайне шумная партийка «Возвращение к Величию», основным пунктом своей программы декларировавшая необходимость вернуть императору статус Бессмертного Владыки и дать Его Величеству возможность показываться народу и обращаться к оному в любой миг, когда упомянутое Величество возжелает, а не только трижды в год по случаю государственных праздников. Впрочем, на следующий же день после опубликования результатов лидер ВКВ предстал на пресс-конференции, к удивлению журналистов, не в традиционном оранжевом одеянии опереточного ван-туана, а, напротив, в весьма ладно скроенном цивильном костюме при бабочке и вполне цивилизованным тоном, коего от него никто не ожидал, сообщил, что мандат народного доверия обязывает его партию и лично его, как единственного ее представителя в парламенте Империи, пересмотреть свой имидж и уточнить основные программные документы. После чего, отхлебнув глоток минеральной воды, изящно промокнул губы и подытожил брифинг заявлением, что возглавляемая им фракция ВКВ готова рассмотреть предложения о вхождении ее представителя в коалиционное правительство…

Это было одним из последних отзвуков трехмесячных баталий, исполненных рискованных, изумительно красивых тактических комбинаций, изобилующих жертвами, разменами и проходами вчерашних пешек в ферзи, трагикомических разоблачений, не повлекших за собою оргвыводов, и драматических, трескуче поданных независимой прессой, но, по сути дела, ничего не решавших отставок.

Выборы стали историей.

А жизнь осталась жизнью. И следовало жить.

Тем более что итоги выборов, даже если отбросить в сторону всю пропагандистскую шелуху, делали эту избранную на ближайшие пять лет жизнь не только предсказуемой, но и сулящей определенные перспективы каждому из граждан Дархая.

И люди спешили жить.

Они торопливо шагали по улицам столицы, каждый по своим неотложным делам, и никто из них не обращал особого внимания на тучного старика, гуляющего за ажурной решеткой парка правительственной резиденции, грузно опирающегося на трость и часто присаживающегося на скамейку.

Дон Мигель был возмущен до глубины души.

Уже десятый день официального визита подходит к концу, а премьер все еще не может найти время для аудиенции. Ссылки на недомогание, на заседания по поводу формирования кабинета, на сложность политической ситуации, наконец, могли обмануть кого угодно, кроме него, собаку съевшего на подобных отговорках. Безусловно, премьер — не юноша. Нет спора, ситуация достаточно сложна. Но ведь и пожизненный Президент Демократического Гедеона тоже не мальчик. И, черт побери, верх свинства забывать, что господин премьер немалым обязан лично ему, Мигелю Хуану Гарсия дель Сантакрус, и так далее, и так далее, и так далее!

На языке политики, хорошо знакомом высокому гостю Обновленной Империи, подобный прием означал щелчок по носу, впрочем, весьма пристойно оформленный. И поскольку старость имеет право на самолюбие, дон Мигель даже себе самому не признавался в понимании истинных причин проволочек с аудиенцией, предпочитая ворчливо бранить аппарат канцелярии премьера, погрязший в рутине и бюрократизме.

И все же нельзя было не признать: повод для снисходительного похлопывания по плечу у Дархая был. И не один. Прогулка по улицам столицы повергла пожизненного Президента в завистливый шок. Полыхающий неоновым заревом центр, усеянный уличными кафе и престижными магазинами, томная нега богемных кварталов, раскинувшихся на месте вырубленных два десятилетия назад, еще до Реставрации, Священных Садов, мещанское благополучие «спальных» новостроек, обитатели которых даром что поругивали правительство, а все-таки отдали свои голоса именно ему, — все это не могло не произвести впечатления…

Порой дону Мигелю казалось, что жизнь забросила его в исторический роман, на страницах которого оживает недавнее и, увы, невозвратимо далекое прошлое Галактики, старые добрые времена паритета, когда тон в большой политике задавали те, кому это и полагалось по чину, а нахальные выскочки вроде Дархая ограничивались подгавкиванием на ассамблеях и поставками всякой мелочи вроде плодов ла, которые, к слову сказать, еще в бытность свою дипломатом очень жаловал господин будущий пожизненный Президент.

Увы, литература, она и есть литература. Не больше того. Среди пакетов, свертков, упаковок, бонбоньерок и коробов, наполненных тем, что пожелал приобрести и с наилучшими пожеланиями получил в дар от правительства высокий гость, нет ни одной, где не красовалась бы яркая этикетка с птицей токон на оранжевом многоугольнике и угловатыми многохвостыми письменами: «Р’гья-н’г дьян’г-га Дархай».

«Изготовлено на Дархае».

Дон Мигель сперва распорядился было удалить эту безвкусицу, а потом передумал: все равно бирки были впечатаны в каждое изделие, а рвать их с упаковок просто ради раздраженного стариковского каприза показалось ему недостойным…

Итак, дон Мигель тихо негодовал.

Единственное, что несколько примиряло его с хамством и наглостью объективной реальности, было восхитительное ощущение собственного тела, способного самостоятельно передвигаться и даже позволять себе некоторые излишества, не рекомендованные лечащими врачами, но вполне простительные человеку после восьми лет полной неподвижности.

За прошедшие месяцы острота впечатлений несколько пригасла, но всякий раз, парясь в раскаленной печи сауны или входя в тренажерный зал, дон Мигель с полупрезрительной жалостью вспоминал того расплывшегося, делавшего под себя борова, каким был он сам всего лишь полгода назад. Вспоминал как нечто существовавшее отдельно, нечто такое, что невозможно применить к себе самому. И запрещал себе вспоминать о сроке, названном коллегой Хаджибуллой в ходе той приснопамятной встречи. Полгода были на исходе…

– Господин Президент!

Дон Мигель, не вставая, развернулся. Из окошка третьего этажа резиденции, кажется, из бильярдной, высунувшись едва ли не по пояс и опасно перегнувшись через подоконник, размахивал руками личный адъютант. Впрочем, скорее адъютантишка. Пустой паренек, преданный, конечно, и старательный, но звезд с неба никак не хватающий, да и не стремящийся хватать. Зато великолепный игрок в пинг-понг, непревзойденный тренер по армрестлингу и, очень может быть, лучший на всем Гедеоне мастер-наладчик тренажеров. В последние месяца три, а пожалуй, что и четыре мальчуган превратился в тень пожизненного Президента, и даже многие министры роптали, что легче попасть в рай, чем на прием к боссу, если молодой да ранний, паче чаяния, вдруг невзлюбит.

Воркотню эту господин Президент принимал к сведению, но выводов не делал. Все так, но парнишка смотрит на него, как на Господа Бога, выбивается из сил, из кожи вон лезет, чтобы проигрывать, не поддаваясь, и если даже он пару раз и злоупотребил своим правом распоряжаться временем Президента, так это еще не повод, чтобы отправлять его в отставку. Армрестлинг, а тем более пинг-понг овладели душой дона Мигеля целиком и полностью. Наверное, больше даже, чем покер и спортивный бридж, великим докой в которых был постоянный партнер и секретарь Президента полковник Джанкарло эль-Шарафи.

– Господин Президент! Через пять минут!..

Дон Мигель благодушно кивнул, и адъютант унырнул обратно в оконце, словно кукушка в старинных часах.

Передача начнется через пять минут. Значит, есть еще целая минута, чтобы посидеть на гибко прогибающейся скамейке, любуясь уличной суетой и сверкающими коленками девушек, по самой последней моде Барал-Гура щеголяющих в юбчонках под многозначительным названием «намек» и эластичных колготах, которые способны превратить в стройные ножки даже бублик; интерес был в основном теоретический; месяцев пять назад, восстав из осточертевшего инвалидного кресла и несколько освоившись, дон Мигель, признаться, сделал попытку вернуться к практике. Увы! Хотя кое-что и получилось, но процесс был так краток, а удовольствие столь мимолетно, что в разряд хобби сие упражнение переводить явно не стоило. В отличие от пинг-понга…