Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло - Василий Звягинцев

— Завтра узнаем, — зевнул Удолин. — Пора бы и спать ложиться.

Глава 20

Новиков с Шульгиным долго не могли заснуть. Сначала они отошли в сторонку, под прикрытие корпуса БРДМ, чтобы наедине сказать друг другу кое-что, касающееся завтрашнего дня, не предназначенное для посторонних ушей: во избежание превратных толкований и деморализации личного состава. Да так и проговорили больше двух часов.

Приняли по чарочке. Кто знает — не последней ли за тридцать лет дружбы? Под это дело вспомнили несколько ярких эпизодов, и все — из «раньших времен», лежащих за гранью «Одиссеи».

Слышно было, как роботы, не нуждающиеся в сне, не боящиеся каких бы то ни было демонов (если у них и были свои суеверия, вроде того, что боевые вертолеты — это души погибших танков, люди об этом ничего не знали), обладающие круглосуточным зрением, трудятся в лесу. К утру намереваясь расчистить просеку, выводящую на ближние подступы к территории Рорайма.

— Слушай, надоели мне эти досрочные поминки, — вдруг сказал Шульгин. — Что будет, если так, а что будет, если эдак. И вообще: «Вы помните, каким он парнем был?» На хрен. Забыл, как ехали из Карачаевска до Домбая, тринадцать человек в одной «Волге»? Трубой по дороге скребли, а все же доехали. Ну и сейчас. Флигер не «Волга», ему одинаково, что шестерых тащить, что семерых. Всего-то десять километров. По-любому там все решаться будет! Хоть и надоел ты мне не меньше широко известной редьки, но остаток жизни провести исключительно в сентиментальных воспоминаниях и душевных терзаниях — еще хуже. Здесь от меня толку ноль. Для координации? Было бы что координировать. Для нанесения «удара возмездия»? Игнат сам справится, а Олег с Ириной помогут. Никому мало не покажется. Хоть всю планету спалят — а нам-то что? Полегчает? Летим вместе, короче говоря, хочешь ты этого или нет…

У Андрея если не камень с души свалился, то скребущие сердце кошки убежали. Все сразу. Он якобы руководствовался пользой дела, принимая свое решение. А какое, к черту, дело и какая польза? Как выдумывали всякие приключения тела и духа, гуляя с девушками по ночному кисловодскому парку, так недалеко оттуда и ушли. Сто раз могли разбиться всмятку, за двадцать часов проскочив на мотоцикле от Москвы до Кавказских Минеральных Вод. И в чем сейчас разница, ежели весь мир, особенно этот — только наше представление?

Обретя душевное равновесие, они прилегли, вздремнули часок вполглаза.

Новиков подумал, что он проснулся раньше всех, тихо прошел через кусты, обильно осыпавшие его крупной росой, и посередине поляны увидел капитана Ненадо, бодрого и подтянутого, в старательно начищенных ботинках, выбритого и пахнущего тройным одеколоном. Никаким другим не приучился пользоваться.

На инстинктивное движение руки к виску, за которым должен был последовать рапорт, Андрей ответил отмашкой.

Сказал шепотом:

— Пойдем в сторонку, перекурим и обменяемся…

Рядом с открытой кормовой дверью МТЛБ Игнат Борисович указал на предназначенное для сидения бревно перед излучавшим тепло, не успевшим перегореть до золы костром.

— Значит, мы сейчас полетим, — продолжил Новиков начатую фразу. — Планы чуть меняются. Александр Иванович — с нами. Ты, выходит, — старший по команде. Начнешь выдвижение к опушке леса по готовности. Связь будем поддерживать через «Артема» с «Аскольдом», их диапазон труднее запеленговать. Остановишься вот здесь, — он указал место, примерно в трех километрах от предполагаемого расположения резиденции Рорайма. — Ждешь дальнейших распоряжений. Если с нами что-то случится, «Артем» в любом случае сообщение передать успеет. Даже в случае полной и окончательной гибели…

Капитан не стал произносить принятых в подобных случаях у гражданских лиц восклицаний-заклинаний: «Да о чем вы говорите?! Все будет хорошо! Вы еще нас переживете и т. п.». Молча кивнул.

— Геройски мстить за нашу безвременную кончину не надо. Без толку. Стрелять и обнаруживать себя — только в безвыходной ситуации. Вернешься к «медузе» — и улетайте. «Аскольд» знает, как управлять. На Валгалле доложишь. Это в случае, если господин Левашов вас своим способом не вытащит. Ясно?

— Чего неясного? — пожал плечами капитан. — Одно скажу… — Тут Ненадо очень к месту припомнил митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, с обер-церемониймейстером и динамитом срифмованного, подходящей прокладкой полупочтенных слов переложенного.

— Плотно выражаешься, Игнат Борисович, приятно слушать. Надо будет потом для нашего «Братства» курсы русской словесности организовать. Есть у меня на примете боцман с линкора «Двенадцать апостолов», и профессорша из Москвы, моего, конечно, времени, дама семидесяти лет. Диссертацию на этом деле защитила. Секретную, к публикации запрещенную. Один раз шла по улице, ограждение открытого канализационного люка не заметила. Но не упала, слава богу. Из него вылез мужик и с детства известными тремя словами ее облаял. Она удивилась, остановилась, назидательным тоном объяснила, как в таком случае выражаться следует. Именно в таком и применительно именно к данному объекту, персонально к ней то есть. В противном случае грубая брань никакого сакрального смысла не несет и нести не может…

— И что? — крайне заинтересовался капитан.

— Водопроводчик обратно в люк упал. А она дальше пошла, очень возможно, что следующую главу для своей монографии продумывая.

— Монография — это что? — спросил любознательный капитан.

— Это такая толстая книга, посвященная исследованию одной темы. Например: «Роль портянок в победах русской армии XVI — ХХ веков». Семьсот страниц текста с картами и иллюстрациями.

Новиков развлекался, но Ненадо отнесся к его словам, и этим, и предыдущим, с полным доверием и серьезностью.

— Неуж и такое написали? Ну молодцы! Что значит — наука! Да я бы сам им такого понарассказывал… А с профессоршей вы меня непременно познакомьте, если вернетесь, конечно…

Сообразил, что сказал несколько не то, кашлянул, но извиняться не стал.

— Насчет боцмана спорить не стану, у них свои морские обычаи, однако — теория суха, как говорил Гете… Или Гейне… — Игнат Борисович снова впал в тягостное раздумье. — Настоящей жизни ваша старушка знать не может. Второе место я у нее отобью!

«Счастливый человек, — обрадовался Андрей, — такие детали его до сих пор волнуют. Перед боем!»

Однако капитан мгновенно собрался, поняв, что лишние рассуждения как минимум неуместны, при всей их интересности, оборвал тему.

— Давайте закурим, Андрей Дмитриевич, и будем подъем играть.

Сказано было в переносном смысле, трубача для исполнения названного и всех других сигналов в отряде не имелось.

Шульгин поднял флигер вертикально, и он мгновенно растаял в предрассветном небе. С километровой высоты снова стало видно море по обе стороны острова, справа подкрашенное красноватыми лучами готового появиться из-за горизонта солнца.

— Вон туда, — показал Удолин, еще на земле установивший плотный ментальный контакт с Шатт-Урхом именно для этого случая. Вблизи соотечественников оставлять его без контроля не стоило. Мало ли что ему напоследок может в голову прийти?

Среди сплошного массива темного леса смутно просматривалось нечто вроде неправильной многолучевой звезды, слегка поблескивающей своими гранями. От нее на запад, к морю, и на север, в глубь острова, уходили две белесые ленты, похожие на автострады. Слишком широкие, пожалуй, для затерянного в дебрях местечка.

— А это не взлетные полосы? — спросил Ростокин.

— Для стратегических бомбардировщиков? — Шульгин продолжал удерживать флигер на месте, аппарат лишь слегка покачивался в потоках утреннего бриза. — Константин, вы с клиентом что-нибудь слышите?

— Нормальный мыслефон, никаких признаков тревоги или паники.

— Они там что, действительно спят?

— Кто-то спит, кто-то нет. Как обычно. И мы прилично заэкранированы.

— Ну, начинаем? — Сашка спросил, как бы давая друзьям последний шанс передумать и вернуться обратно.

У Ростокина мелькнуло, что так, может быть, было бы лучше. Вернуться и попробовать выйти к базе пешком, с необходимыми предосторожностями. А то спикируем как раз в защитное поле. Один пшик останется от флигера вместе с экипажем…

— Давай, — выдохнул Новиков, словно прочитав мысли Игоря. — Чего уж теперь…

— Куда садиться будем?

Ответил Удолин:

— Шатт-Урх предлагает — прямо напротив главного входа, там, где кончается приморская дорога.

— Так, значит так. Поехали!

Сашка научился пилотировать виртуозно, да и машина была изумительно послушная, в отличие от самолета практически лишенная инерции. Стремительно, с приличным ускорением обрушившись вниз, Шульгин остановил флигер в пятидесяти метрах от изломанных крыш низкого, но огромного по площади здания. Сориентировался, развернулся так, чтобы гравипушка смотрела на вход, образованный несколькими переплетенными дугообразными арками разной высоты, коротким импульсом подал машину вперед и посадил на фиолетовый, в желтых разводах и спиралях, бетон. Или нечто, его заменяющее, столь же твердое и гладкое. До витражных дверей оставалось метров тридцать.