Томминокеры - Стивен Кинг

Для подобных чувств у Бича были все основания. В мае — почти сразу после дня рождения Хилли Брауна — у Бича появился непроходящий сухой отрывистый кашель. Его это беспокоило тем сильнее, что не было ни температуры, ни насморка. Джерниган стал волноваться гораздо сильнее, когда с кашлем стало отходить немного крови. Когда ты содержишь закусочную, тебе совсем некстати постоянный кашель. Клиентам это не нравится. Это их нервирует. Рано или поздно кто-нибудь заявит в комитет здравоохранения, и скорее всего ресторанчик прикроют на неделю до выяснения результатов медицинского обследования. Закусочная под названием «Хэвен Ланч» была не так чтобы очень прибыльна (Бич все 12 часов подавал быстроприготавливаемые блюда так что за неделю имел чистыми 65 долларов — и если бы местечко не было таким уютным и чистым, он бы попросту прогорел) и нельзя было допустить, чтобы ее закрыли на неделю, да еще и летом. Оно пока не наступило, но приближалось семимильными шагами. И поэтому Бич отправился к старому Доку Ворвику, а тот направил его на рентген в Дерри Хоум; когда снимки пришли к Доку, тот рассматривал их секунд 20, затем велел позвать Бича и проговорил:

— Плохо дело, Бич. Садись.

Бич сел. Джерниган понял, что если бы в кабинете отсутствовало кресло, то он свалился бы на пол — ноги сразу ослабели и подкосились. В нынешнем мае в Хэвене еще не умели пользоваться телепатией, по крайней мере кроме той, которой обычные люди неосознанно пользовались все время до того дня, но и этого вполне хватило. Прежде чем Док Ворвик произнес что-либо, Бич уже знал: это даже не туберкулез, это обширный рак легких.

Но то было в мае. Сейчас, в июле, Бич был свеж как огурчик. Док предупредил, что, вероятно, к 15 июля его положат в клинику, но время подошло, а Джерниган ел за четверых, ревел на всех как здоровый медведь и вообще чувствовал в себе силы перегнать даже Бобби Тремэйна. Он не пошел в госпиталь на повторный рентген. Ему больше не было нужно третье лицо, подтверждающее, что крупное темное пятно в левом легком исчезло. Да и теперь Бич смог бы сам смастерить рентгеновский аппарат в один из дней, было бы желание. Поскольку он знал наверняка, как это делается.

Но сейчас, после взрыва, другие вещи нужно было мастерить… причем очень быстро.

Они провели собрание. Все жители городка. Не то что бы они собрались все вместе, как в прежние времена на городском собрании; теперь это было не нужно. Бич продолжал готовить гамбургеры в своем «Хэвен Ланч», Нэнси Восс продолжала сортировать марки на почте (с тех пор, как умер Джо, стало возможным приходить независимо от того, наступила ли суббота или нет), Бобби Тремэйн лежал под своим «Челленджером» и приспосабливал смеситель, с помощью которого он мог бы на одном галлоне делать миль семьдесят. Конечно, это не бензиновая таблетка Бобби Андерсон, но близко к тому. Ньют Берринджер, который чертовски хорошо знал, что сейчас нельзя было потерять ни минуты, приближался на предельной скорости к магазину Эпплгейта. Но независимо от того, чем они были заняты или где они находились, люди были связаны друг с другом сетью невидимых нитей тех самых молчаливых голосов, что так напугали Рут.

Через 45 минут после взрыва около 70 человек собрались у Генри Эпплгейта. Генри был владельцем самого большого и прекрасно оснащенного магазина инструментов, такого, что станция техобслуживания компании «Шелл» по сравнению с ним просто никуда не годилась в отношении ремонта, регулировки и отлаживания машин. Кристина Линдли, которой было всего лишь 17, но год назад завоевавшая приз на 14-ом ежегодном конкурсе фотографов штата Мэн, вернулась из города почти через 2 часа, перепуганная, задыхающаяся (и довольно возбужденная, по правде говоря). Они с Бобби Тремэйном на некоторых участках выжимали из «Доджа» сумасшедшую скорость более 110 миль в час, так что тот превращался просто в желтую размытую полоску.

Девушку послали в город сделать 2 фотографии башни с часами ратуши. Это была деликатная и тонкая работа, поскольку теперь башня представляла нагромождение хаотично разбросанных обломков фундамента, осколков кирпича и искореженных остатков часового механизма; ничего не оставалось, как сделать снимки с прежних фотографий уже несуществующего здания.

В спешке Кристина пролистала альбом с городскими пейзажами. Ньют мысленно передал ей, где искать — в личном офисе Рут Маккосланд. Она сразу забраковала 2 фотографии, хотя те были вполне хорошими черно-белыми снимками. Хотелось создать совершенную иллюзию башни, на которую бы смотрели люди… но сквозь которую можно было бы при необходимости пролететь на самолете.

Другими словами, они намеревались спроецировать на небо гигантский волшебный слайд.

Неплохой фокус.

Когда-то этому мог бы позавидовать Хилли Браун.

Под конец, когда Кристина уже стала терять надежду, она отыскала то, что нужно: великолепное изображение Хэвен Виллэдж с четким изображением ратуши и башни… с такой точки, что отчетливо виднелись две ее стороны. Великолепно. Это даст им необходимую глубину изображения. Аккуратная подпись Рут гласила, что фотография взята из «Янки Мэгазин».

«Поехали, Крис», — проговорил Бобби, даже не затрудняя себя открывать при этом рот. Тот переминался с ноги на ногу как маленький мальчик, которому не терпится в туалет.

«Да, все в порядке. Это будет…»

Она внезапно замолчала.

«Ой, — проговорила она. — Мамочки».

Бобби Тремэйн быстро подошел. Что, черт возьми, произошло?

Девушка указала пальцем на фотографию.

— Вот дерьмо! — громко взревел Бобби Тремэйн и Кристина согласно кивнула головой.

2

К семи часам этого вечера, работая быстро и в полной тишине (нарушаемой нетерпеливым ворчанием кого-либо, когда тот замечал, что один из них работает недостаточно быстро) они сделали аппарат, напоминающий огромный проектор на крышке громадного промышленного пылесоса.

Люди проверили, как он работает, и в результате огромное неподвижное женское лицо появилось в небе над участком Генри.

Собравшиеся молчаливо, но с одобрением глядели на стереоскопическое изображение бабушки Генри. Устройство работало. И теперь, как только девушка привезет фотоснимок — фотоснимки, потому что им предстояло создать именно стереоскопическую модель городской ратуши, они могли…

В это мгновение послышался ее голосок — слабый, но подкрепляемый мысленным усилием Тремэйна.

Плохие новости.

— Что это было? — переспросил Кьюл Арчинбург. — Я не все расслышал.

— Твою мать, ты оглох, что ли? — огрызнулся Энди Баркер. — Жители трех графств слышали, как эта сучка рванула крышу. За две сотни миль. — он сжал кулаки.

— Заткнитесь оба, — сказала Хейзл Маккриди, повернувшись к Келли. Девчонка проделала чертову уйму работы. — Она осторожно мысленно попыталась дотянуться до Кристины Линдли, чтобы встряхнуть ее и заодно объяснить, в чем дело. Кьюл Арчинбург…

Девчонка

(думала)

звучала расстроенно, почти на гране истерики, а это не принесет им пользы. В таком состоянии она обязательно сорвется к чертовой матери, а у них на это просто не было времени.

— Не ее вина, что на снимке видны часы.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил Келли.

— Она отыскала такой снимок, что лучше не надо, — ответила Хейзл. — От церкви и кладбища все будет в точности соответствовать, и лишь от дороги чуть-чуть искажаться. Посторонних на пару дней не будем пускать на тыльную сторону, пока Крис все не подгонит, но если заинтересуются печью… и Рут… Я думаю, с этим нужно кончать. Закрыть некоторые дороги? — она поглядела на Ньюта.

— И систему канализации, — с готовностью подсказал тот. — Просто, как дважды два.

— Но я все еще не понял суть проблемы, — проговорил Келли.

Энди Баркер грязно выругался.

Келли резко повернулся к механику, и Ньют бросил им:

— Прекратите, вы, оба. Затем, обращаясь к Келли:

— Проблема в том, что Рут взорвала башню сегодня в 3.05. На единственной хорошей картинке, которую нашла Кристина, виден циферблат.

— И показывает он без четверти 10.

— Ого! — произнес Келли. Холодная испарина покрыла его лицо. Он вытащил платок и промокнул лоб. — Вот черт! И что мы теперь будем делать?

— Импровизировать, — спокойно произнесла Хейзл.

— Вот сучка! — выкрикнул Энди. — Я прибью ее, если только она еще не сдохла! Хейзл бросила:

— Все в городе любили ее, и ты это помнишь, Энди.

— Верно. Но я надеюсь, что в преисподней дьявол будет долго тыкать ее вилкой в бока. — Энди выключил машину.

Изображение бабушки Генри пропало. Хейзл с облегчением вздохнула — было немного не по себе от вида этого окаменевшего лица, зависшего над лугом, на котором паслись коровы — их, должно быть, долго держали в хлеву, — проходящие прямо сквозь лицо или же сквозь старомодную большую брошь, украшавшую высокий воротничок женского платья.