Вчера-позавчера - Шмуэль-Йосеф Агнон

Когда он кончил учить Мишну, захотелось Ицхаку сделать еще одно дело в честь матери. Решил он пойти к старцам города, живущим внутри городских стен, которых хотел увидеть все это время, но стеснялся их из-за обрезанных пейс и выбритой бороды. Сегодня, после того как он молился в синагоге и не брил бороды накануне субботы, он не боялся показаться им.

Спустился он к Яффским воротам и вошел в Старый город. Обошел несколько домов и дворов — и попал в такой узкий и грязный переулок, что грязнее не бывает, пошел дальше — и вошел в еще более грязный переулок. Много раз уже он приходил сюда, чтобы навестить реб Алтера, резника, но поворачивал назад по той же причине: стеснялся показаться перед ним бритым.

Реб Алтер, резник, был одним из уважаемых жителей его города, искусным моэлем[78], и Ицхак любил его и за доброту, и за то, что тот сделал ему обрезание. Часто гладил его реб Алтер по щекам и говорил: «Будь евреем и не будь гоем!» Квартира реб Алтера в Иерусалиме не похожа на квартиру в его городе; у себя в городе он жил в прекрасном доме из четырех комнат, а в Иерусалиме — живет в одной комнате в почерневшем доме — из тех домов, что поджигали измаильтяне во время эпидемии или мора, чтобы не распространялась зараза на другие дома, и с тех пор, как его вновь заселили, не ремонтировали его.

Был день стирки во дворе реб Алтера, и собрались там все дети двора, босые и в лохмотьях. Одни умывались водой из луж на камнях двора, другие охлаждали лицо бельем на веревках, а некоторые слизывали воду с отжатого белья. Как только они увидели незнакомого человека, вошедшего во двор, подбежали к нему и стали расспрашивать, кого он ищет, и каждый отталкивал своего товарища, желая проводить гостя.

На шаткой кровати с истрепанными и изношенными подушками и одеялами сидел реб Алтер, склонившись над трехногим столом, и читал книгу. На столе стоял помятый, покрытый копотью, чайник и стакан из грубого стекла, а в стакане — хлеб. Нищета царила в доме, да и сам дом был темный и бедный. Дом этот ничем не отличался от большинства домов внутри городских стен, но Ицхак, чье ремесло приводило его в дома относительно обеспеченных людей, не видел никогда в жизни такого дома и такой бедности. Кашлянул Ицхак и сказал: «Реб Алтер не узнает меня?» Поднял реб Алтер глаза и прищурился, задрожали его губы, и он произнес: «Ицхак?!» И снова сказал: «Не сын ли Шимона ты? Подожди немного, я встану и подам тебе руку». Приподнялся реб Алтер чуть-чуть выпрямившись, и взял его за руку, и сказал: «Ицикл, не сразу узнал я тебя! Зрение мое упало. Но, хвала Богу живому, есть у меня память на голоса. Садись, сын мой, садись! Итак, в Иерусалиме ты, а не в мошаве. Сядь сперва, а потом поговорим». Усадил он его по правую руку и начал рассказывать.

Когда вырастил реб Алтер детей, понял он, что настало время возвратить свое тело в объятия матери. Разделил он свой капитал, две трети отдал детям, а треть взял себе. Вдобавок к этому получил от нового резника плату за передачу ему лицензии на практику. Взял он с собой деньги наличными и отправился в путь, счастливый и довольный, без горечи и боли, он и его скромница жена, госпожа Гинда-Пуа. Рад, что ест свое, и счастлив, что не нуждается в помощи. Однако жизнь в Эрец Исраэль дана для исполнения заповеди, а не для наслаждения. Как только почуяли у него запах денег, явились к нему казначеи ешивы «Торат Хаим» и уговорили вложить деньги в их ценные бумаги. Согласился он с ними и обрадовался: и учащимся он поможет, и прибыль получит, так как обычно ценные бумаги приносят прибыль своим владельцам. Но в Иерусалиме иные законы. Не прошло много времени, как потерял он все свое состояние и остался гол как сокол. Говоря это, натянул реб Алтер края одежды на свои колени, которые виднелись сквозь рваные штаны. Почувствовал, что Ицхак смотрит на него. Поднял обе руки кверху, и похлопал одна о другую, и сказал: «Так или иначе, мы — в Иерусалиме».

Во время этого разговора не было жены реб Алтера в комнате. Не решался Ицхак спросить о ней, а вдруг ее уже нет в живых. Сказал реб Алтер: «Что же ты не спрашиваешь о старушке? Как она расстроится, что не видела тебя! Час тому назад она пошла к Хаиму-Рефаэлю, слепцу. В нашем городе он знал улицы и переулки как десять зрячих, здесь он еще не выучил дорогу. Раз в неделю ходит Гинда-Пуа к нему стирать белье. Каждый приезжающий в Эрец Исраэль получает за это награду: он видит святые места и радуется тому, что предстает перед его взором; алия этого слепца — вся ради Всевышнего, потому что он не может видеть и не может радоваться увиденному».

В своем городе дом реб Алтера всегда был полон гостями, и он обычно лично прислуживал им. Сейчас, когда попал к нему гость из его города, поставил он чайник на огонь и налил в него воды, чтобы вскипятить ему чай. Чайник был дырявый, и керосинка была не в порядке, не разгорались фитили, а когда разгорелись они наконец, стала капать вода и загасила огонь. Снова зажег он фитили, и отлил из чайника воду, и оставил там столько воды, чтобы она не доставала до дыры в чайнике. И заговорил с Ицхаком об их городе. Сказал реб Алтер: «Большое новшество сделал я перед своим отъездом. Медную кружку сделал с шестью ручками, так что каждый левит держится за одну ручку и поливает воду на руки когенов[79], и за это были мне левиты благодарны». И еще сказал реб Алтер: «Возможно, что есть богачи — и не сделали, есть богобоязненные люди, ищущие возможность выполнить еще одну заповедь, — и не сделали, но оставили эту заповедь мне, чтобы я мог гордиться ею в Эрец Исраэль. И уже получил я награду в этом мире, когда перед своим отъездом стоял в праздничный день и видел, как шестеро левитов, закутанных в талиты, держат кружку, каждый за одну ручку (я не говорю о молодежи и о детях), и нет там братской толкотни».

Ицхак сидел с опущенной головой, и ресницы его дрожали. От слов реб Алтера предстал перед ним молитвенный дом в его родном городе, весь народ — в праздничных одеждах, и кантор ведет праздничную молитву на нигун праздника; и когены бегут, чтобы подняться на возвышение и благословить народ; и все склоняют головы, чтобы принять благословение когенов. Реб Алтер смотрел прямо перед собой в пустоту темной комнаты, и губы его тряслись между бородой и усами. «Ну вот, — сказал реб Алтер, — вода закипела, сейчас нальем нам по стакану чая и попьем». Поднялся, и загасил фитили, и взял стакан, чтобы налить ему. Увидел, что чай у него не заварен и нет заварки для чая. Вздохнул и сказал: «Если чая нет, так сахар здесь есть. Благословен Он, и благословенно Имя Его!» Взял кусок сахара, и вложил в руку Ицхака, и сказал: «Должен человек радоваться тому, что есть у него. Не так ли, Ицикл? Скажи благословение, сын мой, благослови за то, „что все возникло по слову Его“».

Отломил себе Ицхак маленький кусочек сахара и сказал: «Реб Алтер не пьет?» Улыбнулся реб Алтер и сказал: «Пью я, пью я. Есть у нас, слава Богу, колодец, полный воды, далеко не все могут сказать это. Здесь в Иерусалиме я понял: все, что Господь, Благословен Он, дает, это драгоценный подарок из Его рук. В галуте, за границей, где все в изобилии, человек порой пренебрежительно относится к Его дарам, тем более к воде; но здесь мы славим Всевышнего за каждую каплю, которую он спускает нам с небес; как сказано „Воду дождевую ты будешь пить“. И об этом, Ицхак, есть у меня серьезное исследование, но я разъясню тебе притчей. Речь идет о царе, у которого много сыновей. Отправились его сыновья в дальние страны. Дал им царь в путь всего в изобилии по-царски, как всегда поступает царь, у которого есть много всего. И есть у царя еще младший сын, самый любимый, его он держит при себе дома и дает ему все необходимое изо дня в день. Как мы это видели у нашего праотца Яакова, мир праху его, который не хотел отсылать от себя сына своего Биньямина, он любил его больше всех. Так что? Должен сын этот завидовать своим братьям за то, что дал им царь сразу так всего много, а ему дает все необходимое только изо дня в день? Пей, сынок, выпей еще стакан! Или ты не хочешь?» Вытер Ицхак губы и собрался идти. Сказал реб Алтер: «Спешишь?» Сказал Ицхак: «Сегодня годовщина смерти моей мамы, и я иду прочитать дневную молитву у Западной стены». Стало стыдно реб Алтеру, что все это время он говорил о себе и не спросил Ицхака о его делах. Тотчас начал восхвалять мать Ицхака и сказал: «Большой чести удостоилась она, что сын произносит кадиш в Иерусалиме. На самом деле в любом месте, где бы мы ни говорили кадиш, Господь слышит нас, но достоин царь того, чтобы играли для него у входа во дворец, ведь царь пребывает в своих покоях и не должен выходить наружу».

Сказал Ицхак: «Может быть, пойдет реб Алтер со мной?» Вытянул реб Алтер одну ногу. Увидел Ицхак, что она обмотана ватой и обвязана тряпьем. Спросил: «Что это?» Сказал реб Алтер: «Так случилось, что когда удостоился я стоять на Святой Земле, то поскользнулся и сломал ногу. Блуждал этот глупый старик в высших мирах, и не смотрел себе под ноги, и поскользнулся, и упал. С небес наказали меня, сынок, потому что парил я мысленно в небесах, а ведь должен человек в Эрец Исраэль понимать, что именно лежит перед ним, понимать, что земля эта — святая. И хотя я живу совсем близко от Западной стены, не удостоился я молиться там». Вздохнул Ицхак об этом старце: сколько усилий он затратил, сколько трудов положил, пока поднялся в Иерусалим, а когда поднялся в Иерусалим, то не удостоился помолиться даже один-единственный раз у стены Плача. Сказал реб Алтер: «Но разве самый знатный я из всего Израиля? Довольно с этого человека, что он живет в Иерусалиме. Теперь, сын мой, иди и помолись о душе твоей матери, мир праху ее, чтобы она была тебе защитницей». Только вышел Ицхак, вернул его реб Алтер и сказал: «Подойди, и я покажу тебе что-то». Вытащил реб Алтер маленький блокнот, в который записывал имена всех мальчиков, которых удостоился ввести в союз с нашим праотцем Авраамом, и показал ему имя Ицхака среди них.