В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Владимир Обручев

Чуть свет мы поднялись, сварили чай, отобрали из одежды и других вещей всё, что были в силах унести на себе, а палатку и остальное снесли к развалинам и сложили внутри самых высоких стенок одной из фанз, чтобы в Ние поручить аксакалу приехать и забрать эти вещи, если он захочет. Затем по пути на юг зашли к ручейку, взяли с собой воды в чайнике для завтрака и поплелись.

После бури установилась тихая и ясная погода, была половина октября, и солнце грело ещё сильно. Пешком мы двигались медленно и только поздно вечером добрались до первого в низовьях Нии маленького посёлка. К нашему счастью, здесь оказалась пара верблюдов, которых можно было нанять, чтобы съездить за нашими вещами, оставленными на месте злосчастного ночлега. Хозяин верблюдов вместе с Лобсыном поехал назад, и на следующий день они вернулись со всеми вещами, палаткой и даже бочонками для воды, которые оказались на месте ночлега, но засыпанные песком. Ветерок за два дня сдул песок и вскрыл бок одного бочонка.

В посёлке я нанял того же таранчу с тремя верблюдами, чтобы он довёз нас и наши вещи в Нию. В общем прошло уже 12 дней с тех пор как мы выехали отсюда в несчастную экспедицию. Хозяин Мухамед-шари встретил нас с удивлением.

— Откуда вы прибыли? — спросил он. — С неделю тому назад здесь был Ибрагим и ваш мальчик. Они сказали, что вы трое из песков прошли прямо через пустыню в Керию и велели взять у меня оставленные вьюки с товарами и везти их прямо в Керию, где должны встретиться с вами. Ваш мальчик отдал мне мою расписку в получении тюков, и я выдал их ему.

Он показал мне удостоверенную аксакалом расписку, и пришлось поверить, что Ибрагим с мальчиком действительно взяли все наши товары. Мухамед-шари сказал, что он удивился тому, что эти двое привели с собой так много верблюдов.

— Что же вы оставили вашим старшим? — спросил, он их. Они сказали, что мы из последнего посёлка Нии наняли новых верблюдов — прямо через пески в Керию с проводником, который обещал нам показать большие развалины с буддийскими кумирами. На Ние же при раскопках ничего интересного не нашли, и Ибрагим увезёт товары и караван туда же на окраину Керии, чтобы встретиться с нами.

Мы с Лобсыном посетили ещё аксакала и рассказали ему всё, что случилось. Он очень пожалел нас, сказал, что Ибрагим и наш мальчик к нему не приходили, а ушли, по расспросам, по реке Черчен, откуда в трёх днях пути сворачивает небольшая караванная дорога в Лхасу.

Возвращаться в Чугучак с пустыми руками, потеряв даже взятый с собой товар и всех животных, было бы для меня слишком обидно. Я подсчитал наличные деньги, вырученные за часть товаров, проданных в Ние. Оказалось, что я могу купить на них лошадь для себя, ишака для Лобсына и трёх или четырёх хороших верблюдов и на обратном пути остановиться на старом русле Кончедарьи на месте древнего города Шаньшань, где мы на пути сюда начали раскопки и, надеясь на южную окраину Такла-Макана, не окончили их.

Познакомившись с берегами современного Лоб-нора в виде озёр и болот Кара-кошун, я теперь не сомневался, что Лоб-нор китайских карт, т. е. город Шаньшань, или Лоу-Лань конца I века до нашей эры, находился не здесь, в устье Тарима, а на севере, на старом русле Кончедарьи, и что там, где мы так быстро прекратили раскопки, наверно, найдётся достаточно интересных древностей, Лобсын также был этого мнения.

— Мы слишком поторопились, Фома! — сказал он, — надеялись на рассказы о кладах Керии и Нии. Может быть, здесь тоже имеются клады, засыпанные песками Такла-Макана, но найти их трудно. А там, на Кончедарье, мы их найдём и не там, где копали, а дальше на восток. Когда река умирала, — это умирание шло снизу вверх по течению и старый город был дальше того места, где мы копали и нашли только остатки рыбачьих хижин последнего времени. А если поехать вверх на один или два перехода — мы найдём развалины города Лоу-Лань и что-нибудь откопаем поинтереснее крючков и грузил для сетей.

Итак, мы решили сделать эту попытку, чтобы не замарать своё лицо, как говорят китайцы. На базаре в Ние в течение нескольких дней купили трёх хороших верблюдов, одного похуже для лёгкого вьюка палатки и бочонков, ишака, лошадь и, распрощавшись с Мухамед-шари, двинулись в дорогу известным уже нам путём вниз по Черчени до Кара-кошуна и вверх по Тариму до старого русла Кончедарьи. До станции Дурал на Тариме дорога заняла две недели с двумя полуднёвками для отдыха в местах, где попадался хороший корм.

На первой полуднёвке я спросил Лобсына, почему он согласился на эту отсрочку нашего возвращения в Чугучак для новых раскопок вместо того, чтобы скорее снаряжаться для длинного пути в Лхасу на поиски сына.

— Я всё ещё надеялся, что сын раскается и вернётся, догонит нас по дороге в Чугучак! А в Лхасу он так скоро не попадёт. И пусть приедет туда, там легче будет найти его, чем на дороге. Не мог бы я ведь осматривать всех паломников, которых стал бы обгонять по пути.

Возле Дурала я сообразил, что если мы пойдём не прежним путём до Тыккелика, а повернём раньше на северо-восток через пустыню, то попадём на мёртвое русло Кончедарьи выше того места, где были и раскапывали стоянку рыбаков. И, расспросив у местных таранчей, мы так и сделали, оставив долину Тарима с рукавами реки, рощами, зарослями, мы повернули на северо-восток, поднялись на левый берег и пошли дальше. Местность сначала была неровная; цепи песчаных барханов, частью голых, частью зарастающих травой и кустами, перемежались с сухими руслами, остатками прежних разветвлений реки, окаймлёнными или сплошь занятыми зарослями камыша, совершенно засохшего и представлявшего только щётку невысоких палочек без следа листьев. Попадались кусты тамариска, также засохшие или ещё с признаками жизни; кое-где мёртвые или умирающие стволы тополей.

Миновав эту полосу, шириной около 2–3 вёрст, мы опять поднялись метров на десять выше и вышли на равнину, усеянную описанными выше ярдангами в виде площадок и грядок в 1–1,5 м вышины, с отвесными боками. Дорога по этим ярдангам была не очень приятная, приходилось выбирать впадины с мягким грунтом между твёрдыми площадками, чтобы не заставлять верблюдов на каждых 2–3 шагах подниматься на площадку, а через 2–3 шага спускаться с неё. Но в версте или двух далее впадин становилось всё меньше и, наконец, они исчезли; с удалением от старого русла реки мы вышли на равнину с гладкой твёрдой поверхностью, поросшей только кое-где небольшими кустиками полыни, эфедры, колючки.

По этой пустынной равнине мы шли несколько часов и, наконец, встретили ещё одно старое русло, врезанное в неё на 3–4 сажени; ему опять предшествовали ярданги, а в русле мы снова увидели жалкие остатки зарослей тамариска, отдельных засохших тополей, полосы и впадины сыпучих песков с барханами вдоль старого русла и его рукавов. Пора было остановиться на ночлег, вода у нас была с собой в бочонках; остатки камышей, кустики песчаной растительности могли дать нашим животным немного корма, который мы на ночь пополнили парой вязанок свежего камыша, захваченных на живом русле Кончедарьи. Топлива было достаточно: мы срубили по соседству засохший тополь.