Нуар - Андрей Валентинов

Там, где лежала Мод, теперь было пусто. Вместо тела — неровный белый контур, наскоро выписанный мелом. Рядом скучал широкоплечий «ажан» в черном плаще. Я остановился, придержал Прюдома за локоть.

— Сочувствую, Рич, — понял он. — Интересная была женщина. Очень!

Я покачал головой.

— Не в этом дело. Бедняга Деметриос очень любил редкие игры, всякие японские шахматы, исландские шашки. А сейчас кто-то вмешался в нашу игру и начал сбивать фигуры бильярдным кием. Ты — редкая сволочь, Даниэль, но у меня никого не осталось в этом мире. Постарайся, чтоб хотя бы тебя не прикончили!

— О-о! — ничуть не обиделся он. — Хорошо сказано, Рич! Мне кажется, это может быть началом прекрасной дружбы. Но ты ошибаешься, у тебя полно доброжелателей. Да! Куда больше, чем ты думаешь. Пойдем, есть дело.

Белый контур остался за спиной, и мне сразу же стало легче. «Обе наши тени слились тогда в одну, обнявшись, мы застыли у любви в плену. Каждый прохожий знал про нас, что мы вдвоем в последний раз…»

Прощай, Лили Марлен!

— Рич! Рич! — на этот раз за локоть взяли меня. — Ты хоть смотри, куда идешь. Да! Свалишься в море, и лови тебя потом… Кстати, ты не боишься оставлять свою гурию в компании с этим русским?

Вначале я не понял, потом улыбнулся.

— Боюсь, и даже очень. Но, думаю, майор сумеет за себя постоять. В крайнем случае, убежит.

Впереди была черная громада волнореза. Мы возвращались к «Текоре», и я невольно замедлил шаг.

— Она неотразима! — вздохнул неунывающий Прюдом. — Эти восточные женщины! Пэри!.. Где бы встретить такую? О-о-о! Действительно, Рич, как ты ее нашел?

Я покосился на этого жизнелюбца.

— Придется подарить тебе картинку, друг Даниэль. Поглядишь на нее — и узнаешь все ответы. Только не испугайся.

Он заморгал, не понимая, но пояснять я не стал. «Текора»! Темный силуэт у причала, маленькие фигурки возле трапа, несколько авто, негромкий шум голосов. Как не хотелось возвращаться!

Кажется, Прюдом научился читать мысли. Остановился, покрутил головой.

— Все это не слишком весело, Рич. Понимаю! Я бы отправил тебя прямиком в гостиницу, а еще лучше — в больницу, к приличному врачу. Да! Но ты должен обязательно увидеть… Понимаешь, на «Текоре» были еще пассажиры.

— И что? — ничуть не удивился я. — Когда наступают последние времена, ад разверзается.

Друг Даниэль быстро перекрестился

— Не говори так, Рич! Даже если это, прости Дева Святая, правда. Не смей! Слышишь?

Желтый электрический свет, темные окна, портрет носатого генерала на стене, серая туша сейфа в углу, неистребимый запах пыли.

— Сюда, господин комиссар. Проходите, мсье Грай! Только не шумите.

…Она сидела за пустым казенным столом. Длиннополое темное пальто, нелепая круглая шапочка с вуалью, маленькая сумка. На краю столешницы — две черные перчатки. На нас не смотрела. Глаза закрыты, голова свесилась на грудь.

— Сомлела, — сержант с пшеничными усами негромко прокашлялся. — Странная мадемуазель, словно и не в себе. Паспорт американский, правильный, а визы нет. Мы ей кофе предложили, но мадемуазель отказалась.

Я не слушал. Не слышал. Хотелось закрыть глаза, шагнуть в спасительную тьму.

Прюдом взглянул нерешительно:

— Рич! Ты сам? Или лучше мне?

Не дождавшись ответа, провел ладонью по усам. Приосанился, шагнул к столу:

— Добрый вечер, дорогая мадемуазель Анади! Позвольте от имени французской колониальной администрации приветствовать вас в нашей славной Эль-Джадире!

— Меня зовут Адель Натали Дассин, — негромко проговорила она, не открывая глаз. — Я — гражданка США, прошу сообщить обо мне американскому консулу.

Даниэль обернулся, поманил, но я не сдвинулся с места. Комиссар поставил ближе стул, присел.

— Мадемуазель Анади… Простите, мисс Дассин. Здесь ваш знакомый, Ричард Грай, я его позвал. Да! Анади, я привел дядю Рича!

Девушка открыла глаза, ударила злым взглядом.

— Зачем? Я не хочу его видеть. Не хочу!..

В последний миг Прюдом успел отскочить — вместе со стулом. Стол я отодвинул сам.

— А тебя никто об этом не спрашивает!

Схватил за плечи, рывком поднял, встряхнул от души.

…Господи! Да она выше меня ростом!..

— Как ты оказалась на этом чертовом корабле? Как? Говори, а то я из тебя душу вытрясу! Говори!..

& не стала вырываться. Взглянула прямо в глаза, оскалилась.

— Какое тебе дело, Рич? Ты мне не сторож, а я для тебя — даже не дырка между ebljami. Надеюсь, когда ты умирал, тебе было так же больно, как и мне!

— Стойте! Стойте!..

Даниэль, каким-то чудом сумев оказаться между нами, толкнул меня в грудь, ударил кулаком о стол.

— Чтоб я такого больше не слышал! Ведите себя прилично, а то всех за решетку отправлю! Да!.. Мсье Грай, извольте вежливо поздороваться с нашей гостьей!..

Я поглядел на смешного усатого коротышку, подивился нелепости происходящего и вдруг понял, что серо-черный мир дает нам еще один шанс. Пусть призрачный, как и всё прочее в этой непредсказуемой Вселенной.

В мире Нуара нет места «хэппи энду». Но я не торопился увидеть последний кадр.

— Здравствуй, Адель. Ты выросла.

Она покорно кивнула, всхлипнула.

— Здравствуй, дядя Рич. А ты все такой же.

Крупный план. Финал.

Прокатный вариант.

— Мне коньяк, — велел я бармену. — Девушке что-нибудь безалкогольное. Только не надо льда, холодно.

В этом заведении я еще не бывал. Похоже, открылись совсем недавно, все новенькое, словно только что отчеканенный «никель». Народу, несмотря на поздний час, немного, зато имелось большое черное пианино — и такой же большой негр при нем, тоже черный. Афроамериканец, скучая, лениво извлекал из-под клавиш нечто, весьма отдаленно напоминающее блюз.

Я кивнул &, уже успевшей устроиться за столиком, и подошел к музыканту. Тот поспешил одарить меня белозубой улыбкой на все тридцать два.

— Что желает послушать, мсье?

Акцент был чудовищный, равно как и звуки, издаваемые инструментом. Но выбирать было не из чего.

— Play it again, Sam![60]

— О, ca-a-p! — охотно откликнулся он, переходя на столь же чудовищный американский. — Если бы все, кто называет меня Сэмом, платили хотя бы по пять франков, са-а-ар! А еще лучше — долларов…

Я положил «десятку» прямо на клавиши. Негр расцвел, словно черная роза Техаса.

— Если я — Сэм, то са-а-ар наверняка желает послушать «As Time Goes Ву». Все, я вам скажу, прямо-таки помешались на этой «Касабланке».

— Угадали, — кивнул я. — Но не тот огрызок, что поют в фильме. Знаете полный вариант? Его исполнял Фрэнсис Уильямс в спектакле «Добро пожаловать».

Массивная черная челюсть отвисла, но негр с невиданной ловкостью успел ее подхватить.

— Са-а-ар! Вот уже не думал, что в этих диких краях кто-то слыхал о нашем бродвейском шоу! Это же когда было, аж пятнадцать лет назад, са-а-ар. Для такого знатока, как вы, я бы сыграл и за доллар!..

Я подмигнул афроамериканцу и отправился за столик. Прозвучали знакомые аккорды. Музыкант, обладая невиданной чуткостью, запел именно в тот миг, когда я вручил & позаимствованный у бармена цветок — местную кустовую розу.

Нам тесен Божий мир.Три измеренья — прах,Спешим, отринув страх,Искать судьбуВ иных мирах.Прогресс вперед летит,Эйнштейн нам ворожит,Но мне милей мой старый домИ ветхий быт...

— Твоей галантности хватит ненадолго, дядя Рич, — уверенно заявила &, кладя розу на скатерть. — Я не против, можешь орать на меня и дальше. Только никогда не говори о Прошлом. Его уже нет — ни у тебя, ни у меня.

— Что-то больно мудрено, — чуть подумав, рассудил я. — Но пусть будет по-твоему.

Вечен луч солнца,Вечен блеск луны,Зов любви к сердцу,Вновь приход весны,Верный муж-другВсегда вблизи женыНа склоне долгих лет...

— Через год мне будет восемнадцать, — немного помолчав, добавила та, которой я не смог выстрелить в затылок. — Я ни на что не намекаю, Рич. Могу уехать хоть завтра, могу остаться здесь, могу вернуться на «Текору». Я лишь хочу твердо знать, что живу с тобой в одном мире. Только сейчас я поняла, как это важно. Не отвечай! Ты все равно не скажешь ничего умного.

Она была права, и я промолчал. А песня все не кончалась.

Мой друг, запомни вновь —Любовь всегда любовьНа сотни тысяч лет.В любви законов новых нет —Так создан свет.

Все так же я, любя,Твержу «люблю тебя»,А ты молчишь в ответ.Так было, есть и будет вновь —Так создан свет.

Общий план. Финал.