Мозг отправьте по адресу... - Моника Спивак

У Багрицких господствовала «совершенно дикая нужда, которая литературно подавалась». При этом было чрезвычайно легкое отношение к этой нужде, с насмешками над ней, часто довольно грубыми. Не тяготились нуждой. Жили лозунгом: «Чем хуже, тем лучше». Никогда не мечтал о том, чтобы улучшить свой быт, приобрести что-либо.

Само собой понятно, что эта «совершенно дикая нужда» не является просто следствием плохого материального положения, в котором в то время находились Багрицкие. Основным в ее возникновении является именно момент равнодушия, безразличия к удобствам быта, что вытекает совершенно естественно из того чисто поверхностного, несерьезного, «нереального» отношения Багрицкого к окружающей действительности, о котором подробно была речь выше. Нужно, конечно, при этом учесть еще и то, что она «литературно подавалась». В отношении этого последнего обстоятельства нужно принять во внимание элемент необычности, странности, к которому Багрицкий обнаруживал такое сильное тяготение и который интимно переплетался с установкой его внутреннего мира на романтику и героику. Дающие сведения подчеркивают при этом еще и неприспособленность Багрицкого к практической жизни.

В Багрицком поражала его неприспособленность к жизни, которая сказывалась во всем.

В бытовом отношении был очень беспомощный человек.

Очевидно, что эта беспомощность и неприспособленность в быту непосредственно проистекала из оторванности его от окружающей действительности и погруженности во внутренний мир своей творческой фантазии.

Только в одном отношении отмечалось выраженное стремление к удовлетворению своих потребностей физического порядка – это в отношении еды.

Очень любил сладкие кушанья, какого бы рода они ни были, затем рыбу, икру, всякие фрукты, из овощей только редиску. Самое любимое блюдо было творог со сметаной, с маслинами к ним.

Был всегда резко выраженный интерес к еде, съестным веществам. Было стремление всегда покупать самое лучшее и дорогое. Никогда не пил один, всегда в компании.

Необходимо отметить полную беспорядочность в распределении времени в течение суток. Не было определенного времени для работы, отдыха, сна и т. д. Все это делалось вперемешку, совершенно неорганизованно, исключительно под влиянием настроения. В особенности характерно то, что спал небольшими порциями, по нескольку раз в течение дня, причем очень быстро и легко засыпал и так же быстро переходил от сна к бодрствованию. Ночью наблюдалось то же самое, спал с большими перерывами, во время которых вставал, писал стихи, читал. Жена отмечает также сильно выраженную привычку разговаривать во сне, которая давала себя знать в особенности при плохом самочувствии.

Полнейшие беспорядок и неорганизованность имели место также и в его деловых бумагах. Никогда не хранил своих рукописей, совершенно о них не заботился. Никогда не было порядка в документах, относился к ним страшно безалаберно и халатно. Терял важные документы, например, утерял свой воинский билет. Прописывался по каким-то справкам, вроде выданной, например, газетой «Моряк». Когда проводилась паспортизация, то не оказалось документов, удостоверяющих его личность. Были частые недоразумения с истинной фамилией (Дзюбин) и фамилией Багрицкий (псевдоним), вечно путались в документах эти фамилии. Эта неразбериха с документами осталась и после смерти, в связи с утверждением жены в правах наследования. Терпеть не мог всяких «бумажек». Несколько раз выбывал из союза за неплатеж членских взносов. У сына не было никаких документов (не было метрики), впервые записан был в возрасте 8 лет, когда нужно было отдать в школу. Относился ко всем этим делам чрезвычайно иронически и несерьезно.

То же относилось и к его службам.

«Все занятия Багрицкого были ужасно непродолжительны». Всюду служил понемногу, всякая служба быстро надоедала, бросал ее и уходил. Обычно всегда заинтересовывался не столько самой работой, сколько новой обстановкой, в которую попадал. Но как только свыкался с обстановкой, этот интерес очень быстро пропадал.

Остановимся теперь на стремлении его к коллекционированию, которое было у него выражено очень ярко.

В детские (школьные) годы и последнюю зиму перед смертью собирал марки, последний раз как бы для сына, но в действительности сам увлекался этим очень сильно. Как всегда бывает при всех его увлечениях, очень быстро завязывал связи с людьми, занимающимися тем же, был какой-то нюх в смысле умения находить соответствующих людей. Года за два до смерти одно время стал было коллекционировать самопишущие ручки, начал очень хорошо разбираться в различных фирмах, но всего удалось собрать ручки три. Собирал курительные трубки. Коллекционировал оружие. Когда служил в милиции, было несколько револьверов. Последнее время было три ружья, сабля, пули, патронташ. Держал постоянно собак, только из-за жены принужден был держать одну собаку зараз. Особенно необходимо подчеркнуть коллекционирование рыбок и птиц. Собирание рыб и птиц относилось к наиболее сильным его страстям. Мечтой было иметь отдельную комнату для рыб и птиц.

На примере его коллекционирования можно еще раз подчеркнуть исключительное влияние воображения на все его действия. Это в особенности ярко сказывается в том, что у него не было настоящей привязанности к определенным, даже наиболее любимым предметам или существам из его коллекций. В частности, в отношении предметов, вещей необходимо отметить, что они интересовали его не сами по себе, как данная реальность, но исключительно как воплощение или отражение внутреннего мира его фантастических образов. Особенно обращает на себя внимание при этом то обстоятельство, что очень легко расставался даже с любимыми и наиболее ценными экземплярами из своих коллекций, бросал или заменял их без всякого сожаления. Несомненно, что здесь мы встречаемся с проявлением в отношении предметов той же неспособности входить в глубокий интимный контакт с окружающим, которая так отчетливо сказывалась в его отношениях с людьми и животными. Это можно было бы формулировать таким образом, что его мысль и чувство не привязывались прочно к определенным предметам и легко и безболезненно переносились с одного предмета на другой. Из этого можно заключить, что проецирование им вовне своих внутренних тенденций и воплощение их в окружающий его мир продолжало в то же время диалектически сохранять ту же замкнутость в себе и оторванность от реальной действительности, которые были свойственны всей установке его личности в целом.

Проиллюстрируем это следующими отрывками из бесед:

К вещам вообще был равнодушен.

Несмотря на большую любовь и интерес к коллекциям, стремления сохранить их для себя не было. Мог очень легко, например, подарить ценную рыбку или какое-либо оружие и т. д.

Совершенно не было стремления быть хозяином в своих вещах, никогда не было чего-либо «своего» в собственном смысле слова, например своего стола, ручки и т. д.

Относился очень безразлично к вещам как таковым. Даже аквариумы с рыбками, которые очень любил, бросал без сожаления (например, когда переезжал) и обзаводился новыми.

Не было любви к вещам как к таковым, а, скорее, любил предметы лишь как воплощение его интересов. С этим связано и то, что когда коллекционирование чего-либо надоедало или теряло свой первоначальный интерес, мог все собранное раздарить знакомым. Книг не собирал.

С этим же связано и то, что "ненавидел всякие реликвии, сувениры, сам не сохранил ни одного письма, ни одной фотографии, рукописей своих не хранил совершенно.

Рассмотрим теперь некоторые особенности его поведения в быту, которые можно было бы назвать странностями в поведении, «чудачествами» и которые являются целиком обусловленными игрой его воображения.

Отметим в первую очередь то общее впечатление странности, необычайности, которое он производил уже своим внешним видом на окружающих. Вот несколько высказываний в этом отношении:

Был необыкновенный, необычный человек. Был похож по своему внешнему облику на птиц, которых так любил (Д).

Был необычный, своеобразный человек, представлявший интерес для других именно этой необычностью и притом веселостью (А).

Всегда от него оставалось впечатление странности. Мог часто производить впечатление ребенка своими непосредственными поступками, например, бросить стакан в пылу раздражения. Был к нему всегда очень большой интерес, как к чему-то непонятному, необычному; как к человеку, «который каждую минуту может выкинуть какую-то штуку» (Ж).

Был в жизни человек со странностями. Был в нем элемент необычности, вносил с собой сумятицу. Этот выраженный элемент необычности, странности играл выдающуюся роль в том обаянии, которое оказывал на людей (И).

Странности в поведении выливались в разнообразную форму. Чаще всего они представляли собой то, что можно было бы назвать «инсценировки». Элемент актерской одаренности, на который мы указывали ранее, несомненно играл в этих инсценировках, наряду с прямой игрой воображения, очень большую роль. Вот пример одной из таких инсценировок: