Мозг отправьте по адресу... - Моника Спивак

И. также указывает, что «мог сделать безумную гадость человеку, ничего ему не сделавшему».

Чрезвычайно характерно при этом то, что сам почти всегда играл пассивную роль. Это вытекает главным образом из общей пассивной установки его личности в отношении окружающего.

Всегда во всех проделках и забавах (в период совместной жизни с Олешей) был инициатором, но типично для него то, что науськивал других, тогда как сам стремился оставаться в стороне, пассивным лицом (А).

Была свойственна большая простота и естественность в обращении. Мы не принимаем здесь во внимание случаи, когда он сознательно занимался инсценировками («Эдины штучки»). Однако во всех этих чудачествах не было совершенно какого-либо показного оригинальничанья, они являлись скорее результатом свободной игры воображения.

Завистливость, мстительность, карьеризм не были свойственны.

Остановимся вкратце на его отношении к природе. Мы выше указывали, что была большая любовь к природе. На это указывают все, близко его знавшие.

С этим связано и его предпочтение к сельской жизни по сравнению с городской, о которой упоминают некоторые из дающих сведения.

Любил только деревенскую жизнь, жизнь на лоне природы, не только из-за болезни, но и вообще образ жизни вне города ему нравился. Городскую жизнь определенно не любил, тяготился ею. Не любил культуры вообще, городской культуры в особенности. Очень любил смотреть, как топят русскую печь. Когда жили в Кунцеве, часто топили печь только из-за интереса смотреть, как она топится (А).

Очень любил природу во всех ее проявлениях (А).

Любил природу и сельскую жизнь (Д).

В. отмечает при этом, что при своей очень большой любви к природе никогда не восхищался ею вслух, например никогда не любовался во всеуслышание закатом, пейзажем, морем.

Любовь к природе, как нам кажется, играет выдающуюся роль и в его страсти к коллекционированию рыб и птиц, о чем речь подробнее будет ниже.

ЧЕРТЫ ТРЕВОЖНО-МНИТЕЛЬНОГО ХАРАКТЕРА

Переходим теперь к чертам тревожно-мнительного характера, которые намечались у него отчетливо, достигая, например, в отношении пищи уже явно патологических размеров.

Отметим в первую очередь наличие у него выраженных фобий.

Вот что передает по этому поводу жена:

В последние годы были страхи, как бы чего не случилось. Например, очень волновался, когда кто-либо из близких уходил и вовремя не возвращался. Бывали случаи, когда звонил в МУР, в таких случаях говорил, что боится, как бы не случилось какого-либо несчастья с родными (женой, сыном) за время их отсутствия.

Несмотря на трудность для него вставания с постели, вставал и шел на лестницу поджидать жену и сына. Не любил из-за этих страхов, чтобы родные уходили из дома.

Эти страхи появились лишь в последние годы, ранее они не отмечались. Наоборот, в первые годы после женитьбы скорее отмечался некоторый эгоизм в том смысле, что мало заботился о родных (жене, сыне).

Был целый ряд кушаний, которых не употреблял совершенно. Зависело это не от того, что их не любил, но не мог их переносить совершенно, не только сам их не пробовал, но даже не мог вынести, когда в его присутствии их ели другие. Если не было чего-либо другого под рукой, то предпочитал голодать или есть один хлеб.

Не переносил все жидкие блюда (супы, борщи, подливки и т. п.), из чего бы они ни приготовлялись. Еда должна была быть сухой (например, котлеты, жареное мясо). Не переносил лука, чеснока, помидор, огурцов, капусты, салатов, многие сильно пахнущие вещества. Из-за этого не любил еврейские блюда.

Совершенно не переносил кухонного запаха. Еще когда был мальчиком-школьником и приходилось при возвращении из школы проходить через кухню, то закрывал лицо платком, чтобы не чувствовать и не видеть кухни.

Был известный церемониал во время еды. Всегда ел один, исключение делалось только для жены. Когда находился в обществе, то почти никогда не ел. Эта манера начала проявляться в сильной степени со времени переезда в Москву, хотя и до того всегда была склонность есть в одиночку. Стремление есть одному выявилось ярко уже в детстве. Уже тогда подавали есть одному. Со временем она становилась все сильней выраженной.

Требовал, чтобы подаваемые блюда не были перемешаны между собой, а подавались бы в раздельности, например, мясо отдельно от картофеля, каши и т. д. В то же время ел, например, бутерброды. Одновременно с раздельностью еды требовал также и раздельности посуды и столовых приборов. Например, нельзя было ложку, вилку или нож, употребляемые для одного блюда, использовать для другого, пока они не были тщательно вымыты.

Был чрезвычайно подозрителен вообще в отношении еды. Не ел, если готовил обед кто-либо другой, кроме жены, которая знала его требования в отношении еды (нельзя было употребить ложку, использованную для одного блюда, чтобы помешать другое во время приготовления пищи). Когда жена уезжала, то предпочитал питаться всухомятку. Когда ел котлету, то предварительно осматривал, что находится в ней, в середке. Придавал большое значение еде. Всегда нужно было предварительно спросить, что ему приготовить. При этом нужно было каждый раз спрашивать (раза три в день) перед завтраком, обедом и ужином, что приготовить. Предпочитал, чтобы съестное покупалось тут же. Из не спиртных напитков резко выраженных антипатий не отмечалось. Не любил кофе, молоко, любил чай, к какао был равнодушен.

Антипатия к определенным кушаньям была совершенно непреодолимой, причем с годами постепенно сокращал круг блюд, которые употреблял. Однако основное количество блюд, которые не переносил, было постоянным, по крайней мере повторял, что «никогда их не ел». Сам никогда не мог объяснить, почему не переносит определенных кушаний, несмотря на то что эта странность резко бросалась в глаза всем окружающим, в первую очередь домашним. В то же время мог, для того чтобы удивить окружающих, брать в рот и проглатывать червяков, служащих для кормления рыб. Ел живыми маленьких креветок.

На основании вышеизложенного совершенно ясно, что мы имеем здесь дело с резко выраженными, достигавшими степени настоящего невроза навязчивыми состояниями, имевшими отношение исключительно к процессам принятия пищи.

ПРИВЫЧКИ И СКЛОННОСТИ В БЫТУ

Всегда выражал сильнейшее стремление к путешествиям. Говорил, что если бы позволило здоровье и обстоятельства, то объехал бы весь мир. Из дальних путешествий нужно отметить его поездку в Персию, куда ездил уже больным, причем в путешествии болезнь сильно обострилась. Основным, что влекло к путешествиям, была жажда новых впечатлений, встреч с новыми, незнакомыми людьми.

Отмечалось полное равнодушие к комфорту. Мог, например, спать на чем угодно, не было никакого стремления к мебели, обстановке и т. д. Даже несколько бравировал своим отрицательным отношением к комфорту, например, говорил: «Если мне купят письменный стол, то я больше не напишу ни одной строки».

Любопытным примером его невзыскательности и неприхотливости в быту может служить следующий случай, сообщенный А.

Во время гражданской войны попал как-то на вокзал и там переспал ночь на круглом столе с одной ножкой, причем улегся на этот стол в кружок, по-собачьи. Кроме него никто не решался провести ночь на этом столе.

Полное равнодушие отмечалось также и в отношении своей внешности. Одевался очень неряшливо и небрежно, ходил целый день в халате, в какой-нибудь ситцевой кофте (учесть при этом роль болезни). Брюки были всегда расстегнуты, делал это, как говорил, из-за того, что ему было душно.

Вот как описывает один из дающих сведения первое впечатление, которое производил на незнакомого человека: «Первое впечатление, производимое им на незнакомого человека, всегда было впечатление странности: всклокоченная голова, растерзанный вид, голые ноги».

Но изредка любил тщательно одеться и понимал в этом вкус. Очень неохотно брился, никогда не ходил в парикмахерскую, стригла его жена, когда уж слишком зарастал волосами: «очень хлопотливо было все это, поэтому и предпочитал, сколько возможно, обходиться без этих процедур».

Сначала одевался, потом умывался. Умываться очень не любил. За несколько лет купался всего два раза, хотя в квартире была ванна с газовой колонкой. Чувствовал себя очень несчастным, когда приходилось принимать ванну. Часто предпочитал вместо умывания, чтобы жена ему обтирала руки и лицо мокрым полотенцем.

Под носом всегда висела капля. Знакомые обычно говорили ему: «Эдя, вытри каплю».

Ряд дающих сведения колоритно описывают ту ужасающую нужду, которая царила в жилище во время периода жизни в Одессе. Приведем здесь в качестве иллюстрации лишь одно место из беседы с Ж.:

У Багрицких господствовала «совершенно дикая нужда, которая литературно подавалась». При этом было чрезвычайно легкое отношение к этой нужде, с насмешками над ней, часто довольно грубыми. Не тяготились нуждой. Жили лозунгом: «Чем хуже, тем лучше». Никогда не мечтал о том, чтобы улучшить свой быт, приобрести что-либо.