Весенний марафон - Марина Порошина

– А Василий не мается, любит всех – и дело с концом? – уточнила Светка.

– Ну да! Такой «анти-Бузыкин». Тот – интеллигент, этот – пролетарий, тот рефлексирует, этот – скачет, как кобель по весне, хвост пистолетом. Другие времена – другие фильмы. Знала бы – свое имя в титрах ни за что не поставила бы, пусть снимает себе, что хочет. Тьфу, позорище! – Катерина плюнула и скривилась от досады.

– Катьк, так это же хорошо, – неожиданно заявила Светка.

– Что – хорошо? – подозрительно посмотрела на нее Катерина.

– Видела я это кино, не такая уж я серость, как ты вечно думаешь, – проницательно заметила Светка. – Бузыкин этот противный, никому от него ни тепло, ни холодно, бабы у него обе дерганые, сам еле ноги переставляет, он так долго не протянет, точно. А Вася твой – красавец, бабы его любят, несмотря на его красоту, ну и пусть себе бегает. Говорит же он – ему всех жалко. И вообще, весна – дело хорошее, я весну люблю.

Пока Катерина, наконец остановившись, обдумывала дебют Светки в кинокритике, подруга, устав отщипывать кусочки, взяла нож и порезала батон на щедрые куски.

– Катюх, кончай про кино. Давай чаю попьем, а то я с работы и с утра не ела ничего, кроме того бутербродика в баре. И девчонки голодные. У тебя масло есть? И колбаска какая-нибудь? Тем более что кино правда хорошее. Не по-твоему, вот ты и злишься, но все равно хорошее.

– И мне колбаски, – заглянула в кухню пережидавшая грозу Даша. – Я возьму и к Ленке пойду, можно, тетя Света? Мамуль, тетя Света правильно говорит, хорошее кино. И Василий твой играет классно, как артист. Бабушке с дедом тоже понравилось, бабушка говорит, они с дедом смеялись очень. А варенье есть?

Катерина открыла было рот, чтобы продолжить дискуссию, но Светка ловко всунула ей в руку увесистое сооружение из хлеба, масла и колбасы. Катерина на нервной почве автоматически отхватила кусок, и говорить стало неудобно, а когда она прожевала, то забыла, что именно хотела сказать, а Дашка уже рассказывала Свете о Ниагарском водопаде. И когда часов в одиннадцать до нее наконец дозвонился Урванцев, с трудом складывавший слова, она не стала ничего объяснять. Сказала, что ей все понравилось и что у нее просто от волнения заболела голова.

– Везет тебе, Дарья, – говорила тем временем Светка, рассматривая принесенные Дашей фотографии. – Я всю жизнь мечтаю Ниагарский водопад увидеть, с тех пор как в школе про него рассказывали и в кино потом видела. Какое-то кино про шпионов, но они ползают там на фоне водопада – не помнишь, Кать? Я раз десять ходила смотреть. Катюх, давай съездим, а? Деньги у меня есть, а Олег твой нам приглашения сделает. Ты ему напиши, спроси, ладно?

Катерина представила себя, Дашку и Светку возле ревущего Ниагарского водопада – и Олега, конечно, рядом – и обещала позвонить непременно. А что такого? Запросто!

Но не позвонила. Время от времени он сам звонил Дашке, и когда попадал на Катерину, они старательно выстраивали вежливый диалог, всегда один и тот же: привет – привет – как дела – нормально – а у тебя – тоже нормально. Для того чтобы между делом спросить про Ниагарский водопад, сперва надо было затеять легкую беседу, потому что просить напрямую было невозможно, он ей теперь ничего не должен, это Дашка ему дочь, и это неизменно, а она – жена бывшая, то есть никто. Катерина была мастер на такие беседы и любого собеседника могла подтолкнуть в нужное русло и заставить сказать именно то, что она хочет услышать, именно так и делаются интервью в большинстве случаев, если, конечно, ваш собеседник не титан мысли и не отец русской демократии, но на таких персонажей журналистам везет редко. А вот с Олегом так не получалось. То ли потому, что все ее хитрости он обычно разгадывал еще до того, как она начинала хитрить, хотя почти всегда великодушно позволял ей считать себя непревзойденным дипломатом и знатоком мужской натуры. То ли оттого, что нужное настроение в разговоре с ним все никак не приходило: требовались легкость, ирония и самоуверенность, да просто кураж, черт возьми! А ничего этого в последнее время не было, как будто подступавшая осень проникла не только в город и в дом, но и в душу.

Так прошли октябрь и ноябрь. За это время произошло множество всяких событий, но не с ней, а вокруг, ее лично не задевающих. Светка работала, как швейная машинка, параллельно сдала на права, купила машину и теперь присматривала новую квартиру: деятельное расположение к ней немедленно уехавшего в Италию Владлена Георгиевича и небольшой кредит в банке позволяли рассчитывать на скорое новоселье. У Бабина родился сын, а сам он теперь подвизался в роли пресс-секретаря своего тестя, благо фирм у того было несколько, и вполне солидных. Евгений Николаевич, с которым Катерина периодически встречалась на разных городских тусовках, был как денди лондонский одет и ездил теперь на «БМВ», но глаза его уже не горели прежним блеском азартного любителя прекрасного пола и прочих маленьких радостей жизни, которые он позволял себе до того, как неосмотрительно принял участие в создании наследника Фирулевской империи. Лишенный всего этого, он стал респектабелен и скучен даже сам себе. К тому же его везде неотлучно сопровождала юная любознательная супруга, обожающая взрослые тусовки, поэтому с Катериной он только издали раскланивался.

Режиссер Урванцев, еще до начала съемок фильма предрекавший ему популярность, будто в воду глядел: «Весенний марафон» уже показали по одному из федеральных каналов, на двух фестивалях он получил призы зрительских симпатий, и теперь Урванцев собирался с ним куда-то за границу, не то в Прагу, не то в Лейпциг. Но Катерину эти новости не радовали: она так и не привыкла считать этот фильм своим, к тому же дальнейшее развитие событий показало, что насмешник и циник Урванцев понимает в жизни куда больше, чем она, романтическая дурочка, зависнувшая в амплуа тургеневской девицы. Катерина сделала этот печальный вывод, отнявший еще несколько баллов у ее и без того невысокой в последнее время самооценки, после беседы с Василием, когда он через три дня после премьеры притащился к ней домой, уже на правах старого друга, с цветами, конфетами, тортом и шампанским.

После премьеры Катерина чувствовала себя виноватой перед Василием, которого Урванцев, с ее, как ни крути, подачи, выставил, как сказал один ее знакомый, «бедным, но благородным кобельеро». К тому же еще неизвестно, как к такому повороту сюжета отнеслась его супруга, которую он предусмотрительно не взял на премьеру, но которой вполне могли доложить многочисленные доброжелатели. Поэтому Катерина приняла Василия с преувеличенной любезностью, пытаясь хоть этим загладить свою вину. Но Василий, как выяснилось, никаких претензий не имел и трактовкой своего образа на экране был совершенно доволен. Катерина быстро поняла, что смысл происходящего на экране Василия не занимал совершенно, он упивался созерцанием своей физиономии во всевозможных ракурсах. Кроме того, нахлынувшая на него волна славы и всеобщего женского обожания закрутила Василия и подняла в его собственных глазах на головокружительную высоту – на работе у него даже брали автографы!