«Бис» — исход (СИ) - Плетнёв Александр Владимирович

Перевёрнутая страница его флотской биографии. С обречённостью в мыслях, что теперь придётся стать частью и этого мира. В этот раз окончательно и бесповоротно. И все прежние альтернативные годы сомнёт под собой година 44−45-го победного.

'Как только бы нам, модифицируя взаимосвязанность пращуров с потомками под новые реалии, не нарваться на неверную в корне оценку этого 'выдуманного прошлого.

Выдуманного, однако ж, существующего'.

Долго агонизирующий день ничем особым не отметится, как и подкравшаяся утомлённая ночь. Ещё до того как за тёмным горизонтом займётся рассвет, зачётным календарным утром двадцать восьмого ноября 1944 года корабли войдут в широкий обрамлённый жилистыми скалами зев Кольской губы. Становясь на рейде, у назначенных банок, не спеша следовать дальше уходящим вглубь материка свободным фарватером.

Вице-адмирал Левченко, наверное, получив какие-то особые инструкции, распорядился по эскадре застопорить ход, бросив якоря.

Встречающая «делегация» почему опаздывала.

Серые силуэты кораблей Эскадры Открытого океана накроет тюль тумана, обволакивая… сначала по пояс ватерлинии, потом по «шею», переваливая за срезы палуб… самый отдалённый мателот уж тонул в этом покрове по самые макушки клотиков, только кончики мачт и торчали.

Спустя время, час-другой, чу… когда восток чуть засветлеет и в открывшемся просвете коротко глянется «поздороваться» солнцем, загрохотав цепью, флагманский «Союз» снимется с якоря, оттрубив гудом тифона, медленно двинув, увившись вежливостью Левченко прощальными сигнальными флажками. Следом потянутся и «Кронштадт» и «Чапаев», уходя «за поворот» изгибающегося залива.

ПКР «Москва» (им было приказано) останется. Ждать. Завершивший океанский вояж корабль-приблуда из чужих миров. За кормой, в этом мире, согласно записям в вахтенном журнале, пробегом, осталось 1700 миль…

Командир корабля капитан 1-го ранга Скопин, услышав оповещение, отложит документацию, направляясь вниз, к поданному парадному трапу, встречать.

Уж оттуда примечая у прибывающих катером флотские погоны немалых рангов и «васильково-малиновые»- фуражки товарищей из органов.

«И что нам теперь? И что нам сейчас? Постоять вытянувшись по струнке перед высоким начальством? Пройти 'таможню» НКВД?

А затем? Что? Отведут в отстойник? Где будет, наконец, берег для команды. Наверняка обнесённый «колючкой», с вышками и патрулями карантинной изоляции.

А когда уж удастся влезть в док, бог весть…

Эпилогом некоего все еще позднеосеннего утра все еще некоего 1944 года

То, что зовётся снами, То, что случится с не нами.

Точно та тьма, пришедшая со стороны востока…

Нет у Булгакова как-то не так. Но то, что его накрыло вдруг, каким-то схожим так и просящимся на сравнение образом?.. Похоже.

Так бывает, когда проснёшься и смутная ускользающая короткометражка последнего прокрученного сна тут же с первой явью улетучивается. Не уходя навсегда, ещё хранясь где-то «файлом» в голове. Чтобы — так бывает — что-то вдруг зацепит, запуская струнку цепной реакцией, вытаскивая из глубин картинку за картинкой, казалось бы совсем потерянного.

Вот и его накрыло: как будто и не сон то, как будто то другая жизнь, и он не он, но всё же он.

Там тоже было утро, разбудившее чем-то отдалённо, но не слабо громыхнувшим, так что запричитали автомобильные сигналки (потом выяснится, что оттуда из сопредельной, из-за залива пальнули дятлы «точкой-У», бестолково и неприцельно — упало в огород)*.

— У нас две новости, плохая и… плохая. Первая: кот в ванне нагадил, скотина. Вторая — началась война с Украиной, — будто пытаясь свести к шутке, на сравнении. Дескать, вот проблема и вот тоже — выбирай, какая хуже: местная бытовая или та, масштабность которой ещё предстоит осознать. Жалкая попытка.

Проснувшаяся подруга отреагировала ровно. Они, женщины, утром спросонья вообще существа ещё мало думающие.

* Ещё советской разработки оперативно-тактический ракетный комплекс < Точка-У', стреляющий ракетой с инерциальным наведением на дальность до 70 километров. По Ейску (через Таганрогский залив) действительно 24 февраля 2022 года с начала так называемого СВО прилетело. Но стреляли явные дятлы: метили в военный аэродром, наверное… — а получилось «шоб было» — упало на окраине другого конца города.

Реальность — война в прямом эфире с экшен-камер, печатью смерти — врывалась мельтешением, сумбуром, ускоренной фрагментарной перемоткой событий за событиями, как это и бывает во сне. Увлекая дальше, теперь уже на месяцы, минуя даты начала и… не предрекая тому конца.

Возникшее на первом гоне «вперёд, вперёд» чаяние, что зря переживал, и что всё закончится быстро…

Не закончится.

Завоевались с соседом по полной. В зятяжную.

Понимая всё свинство случившегося. Понимая кто стоит за всем, умащивая «благодатную самостийную почву», потирая руки, «подогревая*, очень к месту англосаксонской поговоркой: 'зачем самому лаять, если собака есть*. Им что? — умирают русские — только радуются. Погибают украинцы… да кто бы их там, в 'просвещённой» да за океаном, тех славян считал.

Сам же, в глубокой досаде, доводя себя до каления: суки, сволочи, всё-таки стравили нас! Тут же обратными вопросами: ну, а вы-то что? Власть предержащие. Куда смотрели? Как планировали? Неужели не было политических решений.

Анализом, тщательным, понимая: значит, не было.

Заводясь от неправильности этого очередного исторического выверта — очередной гражданской войны. Наперекор всему, всё ещё сохраняя убеждение, иллюзию, что мы всё ещё некогда «единый», родом из СССР, жалея в кадрах хроники-онлайн сломанные куклами фигурки солдат — как своих, наших, так и с той, другой стороны… люди ведь. До поры, пока ещё…

Пока не наберёт центробежными оборотами, накручиваясь новыми витками взаимной бойни. И какая-нибудь, вырванным из череды других фрагментам, злорадствующая, вещающая с «ютюбов» морда — пивная, наетая щёками-брылями, и ведь зрелая, лет за 50, повидавшая ещё ту, большую общую страну, а туда же… шлёпая губами на своём бездарном суржике: «Есть такой город в Рашке — Ейск, болота…».

Мгновенно порождая приступ ответной ярости, едва ли не одним этим с ударением на последнем — болота. «Про мой город? Про меня? Аты там, где сидишь? В дерьме собственном! Чему радуешься? Чему злобствуешь»? Вот так и становится нелепая и в чём-то смешная украинская мова ненавистной. И всё что и было доброе, выметает на раз, наполнив ожесточением. Вот так и растёт, так и накручивается градус ненависти, из-за таких вот упырей, всё больше втягивая в безнадёжную воронку «око за око».

А кадры вымученного калейдоскопа из сна… из сна ли?., подбрасывают новую будто случайно вырванную из реальности картинку: набирающих в гипермаркете тележку ребят в камуфляже, загружающих припасы явно в свою же частную ВАЗ-«Гранту»… их голоса: «а водку взяли?», спокойно так, сурово, с учётом того — куда они собираются. Задаваясь: контрактники, добровольцы?., глядя, с тоской за ребят, уезжающих на войну. Сразу же, примеряя на себя, колыхнув в голове: «А я? Они туда, 'за речку», а я тут…«, не оправдываясь, что уж за 'полтинник» и организм уж не тот, чтобы гонять с винтовкой наперевес. Как вдруг защемив предательской тоской, представится: сгинуть где-то там, в полях через залив, лежать безвольным, посечённым свинцом кулем… уже ничего не чувствуя. Вновь ожесточаясь, но уж вне сомнений — кто прав, кто прав не очень, кто там нападал, а кто подпадал, без разницы и осуждений: когда твоя страна воюет, значит, отбросив сомнения, до сроков до времён — все разборы после… кто бы сомневался, после победы.

Откуда это всё всплывёт? Из каких реальностей, из каких вероятностей? Которые…. произойдут? Или уже произошли? Непонятно когда и где. Где тоже, да как оно и всегда: есть ради чего жить, есть ради чего умереть. И ради кого воскреснуть.

Набежит волна, каким-то предательским ощущением, что вся жизнь ненастоящая, и это всё тут ненастоящее, а настоящее осталось где-то там, откуда его вынесло непредвиденным и неконтролируемым ветром, течением, потоком… непонятно чего. Ощущение оторванности от своей настоящей сути просто давило. Нагнетаясь.