Город темной магии - Магнус Флайт

Сведения, которые вычитывал ей Нико, пока она спала, по-прежнему теснились на краю ее сознания. Алессандро однажды заявил, что многие современные ученые верят в существование мультивселенной – бесконечного ряда вероятных миров, замкнутых в кольцо, словно лента. Возможно, время не имеет значения и прошлое окружает нас со всех сторон, если наш физический мир пронизан отпечатками всего, что когда-либо происходило во времени.

Чем же тогда являются адские врата? Сгустком темной материи? Неким местом в физическом мире, откуда можно проникнуть в другое измерение?

Прага – это порог.

Сара видела мертвых. Она переступила через порог. Она не может вернуться обратно, как Джон Ди, спрятаться от запретного знания. Да она и не собиралась, по крайней мере, сейчас, когда вокруг кишели враги, вроде Шарлотты Йейтс и маркизы Элизы Лобковиц де Бенедетти.

Наверняка существует какой-то способ их остановить.

Надо вооружиться для битвы. Душ, черное узкое платье, сидевшее почти без складок, высокая прическа, на горло – ожерелье, которое подарил ей отец.

Аталанта Бегущая? Еще чего! На сей раз Аталанта шла прямо в огонь. На высоких каблуках.

Глава 58

Каждая деталь поистине являлась верхом совершенства. Официанты в униформах вытянулись в струнку, держа подносы с изысканными закусками. Охлажденное шампанское пенилось в бутылках. В качестве милого сюрприза были припасены сувениры для гостей: целый стол был завален белыми бумажными сумками с печатной золотой надписью «Музей Лобковицкого дворца». Внутри находились подарки – пазл по картине Брейгеля, комплект фирменной бумаги с акварелями Кролла, закладка для книг с портретом Поликсены, серьги, сделанные по образцу тех, что носила Мария Манрике де Лара… Тут же под рукой лежал конвертик для пожертвований в пользу музея.

В гостиных музыканты настраивали свои инструменты. Ученые консультанты стояли у дверей выставочных залов, дабы предоставить гостям возможность лично и вблизи ознакомиться с княжескими сокровищами. Все было элегантно и в то же время задушевно, по-домашнему. Правда, присутствие американской Секретной службы слегка портило общее впечатление.

Повесив удостоверение на шею, Сара прокладывала себе путь через первый этаж. Ей перегородила дорогу толпа детей и сопровождавших их взрослых. Сара замедлила шаги и вдруг заметила мужчину в костюме тореадора, который стоял к ней спиной. Странно, было в нем что-то очень знакомое…

– Хосе? – воскликнула она в ужасе.

Хосе повернулся, а Сара увидела Полс, прижимающую к груди скрипичный футляр.

Боже мой, подумала Сара, как некстати!

На Полс было желтовато-белое платье до пола, отделанное жемчугом и красными лентами. Она выглядела так, будто сошла с одной из картин на музейных стенах. Рядом с ней тореадорский наряд Хосе казался вполне современным и элегантным. Мастиф Борис тоже был здесь, в своем служебном нагруднике, к которому пришпилили легкомысленный красный бантик.

Сара крепко обняла девочку. Борис лизнул ее в ухо.

– Терпеть не могу физические контакты, – проворчала Полс.

– Я знаю, – сказал Сара, стискивая ее в объятиях. – Что ты делаешь во дворце?

– Правление музея пригласило финалистов конкурса, чтобы они выступили на открытии. Мы приехали сегодня утром. Разве ты не рада?

Полс наклонилась ближе к ней.

– Мне по-прежнему снится огонь, – шепнула она.

Сара уставилась на Хосе, и ее взгляд говорил: «Как ты позволил этому случиться?» Хосе лишь пожал плечами:

– Ее было не остановить.

– Но это небезопасно! – прошипела Сара.

– Не волнуйся, Сара, – сказала Полс. – Святой Младенец меня защитит.

Сара внутренне застонала, а в зале появилась Яна, вооруженная головной гарнитурой.

– Сенатор скоро прибудет, – объявила она. – По местам, ребята!

Пианистка в атласном платье кинулась к старинному фортепиано, Полс и маленькие гении из России, Японии, Китая и Северной Кореи заняли свои места и принялись играть фугу.

– Я буду наверху, – сказала Сара Хосе, и Яна повела ее за собой.

На лестнице Сару встретил Николас, который затащил ее в отгороженную портьерой нишу.

– Я вам солгал, когда сказал, что не знаю, что стало со вторым ключом, который сделал хозяин, – произнес карлик, вздыхая. – Я сам его взял.

Нико вытащил ключ из кармана своего пиджачка: тот висел на тонкой золотой цепочке.

– Хозяин расплавил распятие и отлил из него два ключа. Они абсолютно идентичны. Я бы хотел отдать вам один…

– Но я не могу, – возразила Сара. – Он принадлежит…

– Кому? Максу? У него уже есть один – он находится на выставке. Мне? Он был изготовлен не для меня. Истории? Так история его все равно не упустит… Пожалуйста, Сара! И не забывайте, я ведь немножко ясновидящий, и если я говорю, что вы должны его взять, значит, так оно и есть.

Николас вложил ключ ей в руку.

– Я должен признать, что, несмотря на Оксану, двадцать первый век казался мне несколько скучным. Простите, но я не трепещу от восторга перед Фейсбуком и телешоу American Idol – хотя iTunes действительно бывает весьма полезен… И еще секстинг – Оксана очень ловко пересылает по электронной почте интимные фотографии… Но вы, Сара, именно вы вдохнули в меня новые силы. Кроме того, я чувствую определенную потребность защитить Макса. Мне кажется, из него получится отличный князь Лобковиц. Кстати, все Лобковицы всегда были немного странными в начале своего правления.

– Спасибо, – поблагодарила карлика Сара.

Она продела голову в цепочку и спрятала ключ в вырез платья, подальше от любопытных глаз.

Николас просиял.

Посреди музыкального зала стоял крупный мужчина в черном костюме и с наушником в ухе.

– Привет! – поздоровалась Сара.

Агент дружелюбно улыбнулся. Сара показала ему удостоверение, и он вытащил плоский жезл наподобие тех, которые используют в аэропортах.

– Необходимая формальность, – мирно произнес он, проводя жезлом вдоль ее тела. Тот прожужжал два раза: возле ее часов и напротив золотого ключа.

Когда он нагнулся к ней, Сара заметила у него в кобуре пистолет. Она сглотнула. Наверняка Шарлотта Йейтс распорядилась, чтобы меня сегодня убили. Она уже отдавала такие приказы, может отдать снова, подумала она.

– Похоже, вы вытянули короткую соломинку, – сказала Сара агенту. – Ручаюсь, вы бы предпочли стоять в оружейном зале.

Тот опять вежливо улыбнулся, но ничего не ответил.

Сара взглянула на лютниста.

– Уже играть? – спросил он.

– Почему бы и нет, – ответила Сара.

Они принялись ждать.

Слух Сары привык ловить звуки в соседних помещениях. Она слышала возбужденное верещание Сюзи, а затем внезапно наступила тишина. Вдруг несколько голосов заговорили одновременно, раздался женский смех. Возглас Майлза… Снова Сюзи…

Агент Секретной службы шагнул в сторону двери. Лютнист сбился с мелодии и начал заново. Послышался шорох шелка…

Сара повернулась, дабы приветствовать самую могущественную из американских сенаторов.

Сара была вынуждена признать, что Шарлотта Йейтс производила впечатление. Ее почти белое шелковое платье от Валентино было бесподобно элегантным, прическа казалась просто идеальной, улыбка сражала наповал. От Шарлотты исходило ощущение контроля, власти, авторитета. В одной усыпанной кольцами руке она держала бокал с шампанским, на другой висела бумажная подарочная сумка Лобковицкого музея. Изумрудный браслет сверкал. Зубы были безупречны.

Следом за ней в зал вошли еще трое агентов в черном. И Майлз.

– Позвольте вам представить: Сара Уэстон…

– Добрый день, я Шарлотта Йейтс, – вымолвила сенатор и, повернувшись к агенту, поставленному охранять музыкальный зал, добавила: – О, привет, Тед.

Шарлотта отдала ему свою бумажную сумочку. Вероятно, агент привык к такому обращению.

Рукопожатие Шарлотты было по-мужски твердым.

– Это огромная честь для нас, – произнесла Сара, глядя ей прямо в глаза.

Важно не пасовать перед врагами, так учил ее отец. Смотреть в глаза. Не давать себя запугать.

– Сара – музыковед из Бостона, она приехала к нам летом, – пояснил Майлз.

– Вам повезло, – отозвалась сенатор. – Расскажите-ка мне о милых выставочных вещицах.

Сара была обескуражена хладнокровием Шарлотты. Впрочем, она могла отразить удар.

– Разумеется. Здесь хранится главная жемчужина нашей… Лобковицкой коллекции. Партитура «Героической симфонии» тысяча восемьсот шестого года, которую Бетховен посвятил своему покровителю, Йозефу Францу Максимилиану, седьмому князю Лобковицу. По легенде, Бетховен собирался посвятить произведение Наполеону, но когда Бонапарт провозгласил себя императором, это вызвало у композитора столь сильное отвращение, что он вычеркнул посвящение. Насколько это так, доподлинно неизвестно, но определенно Бетховен был не тем человеком, который бы мог признать над собой чужой авторитет.