Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II - Петр Мультатули

Мы видим, что телеграмма существенно отличается от той, что приводит в своей книге А. А. Блок. У Б. В. Никитина нет чёткого указания адресата: Его Императорскому Величеству (у Блока «Его Императорскому Величеству Михаилу»). Зато у Никитина появляются номер телеграммы, время отправления и получения. Выясняется, что телеграмма была подана не вечером 2 марта, как у А. А. Блока, а днём 3 марта. Слова «тебе и твоей родине» у Б. В. Никитина звучат как «тебе и нашей Родине», а лаконичная подпись «Ники» в блоковском варианте у Никитина выглядит как «твой Ники».

Приводя в своей книге сведения об этой телеграмме, Б. В. Никитин пишет: «См. фотографию телеграммы в № 3 журнала „Иллюстрированная Россия“, стр. 5. Текст написан рукою Государя»{1080}.

При этом Б. В. Никитин не указал года этого журнала. Поэтому нам пришлось самым внимательным образом пересмотреть всю подшивку «Иллюстрированной России», имеющейся в полном объёме в Библиотеке документов современной истории (BDICво французском городе Нантере. Обнаружить какие-либо сведения об указанной Б. В. Никитиным телеграмме нам не удалось.

Ещё одно сообщение о вышеназванной телеграмме появляется в мемуарах генерала А. И. Деникина. Вот текст телеграммы по Деникину: «3 марта 1917 г. Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. Ники»{1081}.

У А. И. Деникина адресат обозначен ещё яснее, чем у А. А. Блока и Б. В. Никитина: это — «Император Михаил II». В варианте А. И. Деникина ничего не говорится о поездке в Ставку и о предполагаемом скором возвращении в Царское Село.

Веским доказательством того, что подлинник телеграммы Императора Николая II Великому Князю Михаилу Александровичу не известен современной исторической науке и не введён в научный оборот, является то обстоятельство, что такой крупный архивный работник и биограф Великого Князя Михаила Александровича Д. и. н. В. М. Хрусталёв даёт ссылку на телеграмму по «Иллюстрированной России» в оформлении Б. В. Никитина, то есть без года выпуска номера журнала{1082}.

Здесь впору снова задуматься, а было ли возможным отправление Государем подобной телеграммы? Не будем забывать — 3 марта корреспонденция и любые контакты Императора Николая II находятся под строжайшим контролем со стороны заговорщиков. Император вплоть до 4 марта не отправил ни одного известия свой семье. Можно было бы предположить, что эта телеграмма была отправлена заговорщиками. Однако, как категорически заявила полковнику Б. В. Никитину жена Великого Князя Михаила Александровича графиня Н. С. Брасова, её супруг никогда не получал этой телеграммы. Таким образом, по всей видимости, речь идёт об очередной подделке в длинной цепи подлогов, связанных с «отречением».

Другим аргументом в пользу того, что Император Николай II открыто заявил в Ставке о своём добровольном отречении от престола, является его прощание со Ставкой 8 марта 1917 г. Однако при внимательном прочтении воспоминаний об этом прощании выясняется, что оно также окутано недомолвками и подтасовками фактов, как и всё, что связано с последними днями пребывания Императора Николая II на престоле.

О последнем прощании царя со штабом Ставки свои воспоминания, написанные по прошествии многих лет за границей, оставили: Великий Князь Александр Михайлович, полковник А. А. Мордвинов, генерал Н. М. Тихменёв, полковник В. М. Пронин, капитан 1-го ранга А. Д. Бубнов.

Однако эти воспоминания весьма разнятся в отношении прощальной речи Государя. А. А. Мордвинов со свойственной ему забывчивостью пишет, что 8 марта утром «Государь прощался с чинами штаба, собранными в большом зале управления дежурного генерала. Всем было невообразимо тяжело: двое или трое упали в обморок, многие плакали. Государь говорил ясно, отчётливо, с глубоким сердечным волнением. Что говорил он — я не помню. Я только слышал звук его голоса и ничего не понимал»{1083}.

Генерал Д. Н. Дубенский обладал, видимо, ещё худшей памятью, чем А. А. Мордвинов, так как он вообще ничего не вспомнил о прощании Государя с чинами штаба.

Полковник В. М. Пронин оставил довольно подробные воспоминания об этом прощании: «Сегодняшний день был одним из самых тяжелых по переживаниям за весь этот период от начала революции. Сегодня Император навсегда прощался с нами перед отъездом из Могилёва. По распоряжению Начальника штаба к 10 1 / 2 часам утра все офицеры Ставки и по одному представителю-солдату от каждого отдела и управления должны были собраться в большом зале Управления дежурного генерала, где Государь пожелал проститься с нами. Когда я вошел в зал Дежурства, мне резко бросилось в глаза отсутствие постоянно стоявшего у стены огромного, во весь рост, портрета Государя Императора. Он был снят, и только большое пятно — более сохранившаяся покраска стены — указывало, что еще очень недавно здесь был портрет Императора Всероссийского… По чьему распоряжению он был снят — не знаю…

В зале уже было много офицеров; вскоре пришли Великие Князья Сергей Михайлович и Александр Михайлович.

Вскоре вошел генерал Алексеев; поздоровавшись с Великими Князьями, генералом Клембовским, он сделал остальным общий поклон и начал беседовать с ген. Лукомским. „Ответят ли и как на приветствие Государя стоявшие вдоль лестницы солдаты?“ — мелькнула у меня мысль (Государь любил здороваться с солдатами). „Здравия желаем, Ваше Императорское Величество“, — раздалось внизу. В зале воцарилась тишина… было слышно, как Государь подымался по лестнице. Ген. Алексеев скомандовал „г.г. офицеры“ и встретил Государя. Став по середине зала, лицом к стене, на которой Он уже не увидел своего портрета и, держа в обеих руках фуражку и теребя ее, начал свою речь тихим голосом, волнуясь, делая большие паузы и как бы выжимая слова. „Господа, мне тяжело говорить… я очень взволнован…“ — были первые слова Государя. Затем Он говорил о неисповедимых путях Господних, о Божьей воле и своем решении во имя блага Родины отречься от Престола, о необходимости продолжать дальнейшую борьбу с немцами… „Дай Вам Бог сломить врага, чтобы любимая наша Россия жила в благоденствии…“ Благодарил собравшихся за совместную верную службу и желал всем так же честно служить Родине при новом Правительстве, как служили при Нём. На глазах Государя блестели слезы…»{1084}.

Итак, у В. М. Пронина впервые появляется упоминание о том, что Государь сказал о своём отречении. Но вот присутствовавший на прощании Великий Князь Александр Михайлович ничего об отречении и о Временном правительстве в речи Государя не услышал. Описывая сцену прощания, он вспоминал: «Генерал Алексеев просит всех нас собраться в главном зале Могилевской Ставки. Никки хочет обратиться с прощальным словом к своему бывшему штабу. К одиннадцати часам зала переполнена: генералы, штаб- и обер-офицеры и лица свиты. Входит Никки, спокойный, сдержанный, с чем-то похожим на улыбку на губах. Он благодарит свой штаб и просит всех продолжать работу „с прежним усердием и жертвенностью“. Он просить всех забыть вражду, служить верой и правдой России и вести нашу армию к победе. Потом он произносит свои прощальные слова, короткими военными фразами, избегая патетических, слов. Его скромность производит на присутствующих громадное впечатление. Мы кричим „ура“, как никогда еще не кричали за последние двадцать три года. Старые генералы плачут»{1085}.

Генерал Н. М. Тихменёв вспоминает, что Государь об отречении и Временном правительстве говорил следующее: «„Сегодня… я вижу вас… в последний раз“, начал Государь, „такова воля Божия и следствие моего решения“. Далее он сказал, что отрекся от престола, видя в этом пользу России и надежду победоносно кончить войну. Отрекся в пользу брата Вел. Кн. Михаила Александровича, который, однако, также отрекся от престола. Судьба родины вверена теперь временному правительству. Он благодарит нас за верную службу ему и родине. Завещает нам верой и правдой служить временному правительству и во что бы то ни стало довести до конца борьбу против коварного, жестокого, упорного — и затем следовал еще целый ряд отлично подобранных эпитетов — врага»{1086}.

Совершенно аналогичные воспоминания о речи Государя оставил капитан 1-го ранга А. Д. Бубнов: «Государь вошёл в свободное пространство зала один; он был страшно бледен и несколько мгновений не мог начать говорить; справившись со своим волнением, он тихо, но ясно сказал: „Для блага любимой мною Родины я отрёкся от престола; прошу вас служить также верно России и Временному правительству, как служили при мне…. Прощайте…“»{1087}.