Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II - Петр Мультатули

Хотя тема «отказа» от престола Великого Князя Михаила Александровича выходит за рамки нашего труда, мы всё же не можем не коснуться одного интересного факта.

26 мая 1918 г. в Перми журналист «Свободной России» эсер С. В. Яблонский добился разрешения большевистских властей встретиться со ссыльным Великим Князем Михаилом Александровичем и взять у него интервью. Великий Князь проживал в гостинице «Королевские номера». При встрече присутствовал секретарь Великого Князя Н. Н. Джонсон. Как вспоминал Яблонский, во время беседы Джонсон стал вспоминать события марта 1917 года, и он рассказал о том, при каких обстоятельствах произошёл «окончательный отказ Великого Князя». «После беседы с общественными деятелями, на которых, как известно, одни стояли за отречение от престола, а другие — за принятие власти, было решено, что на другой день все отправятся к военному министру, и там этот вопрос решится окончательно. В Петрограде в это время было уже очень неспокойно, шла перестрелка, поездка представлялась небезопасной, и я отправился вперёд для того, чтобы по возможности устранить эти опасности. К удивлению, я узнал, что ни одно из лиц, которые должны были ехать с Великим Князем, к министру не явились. Великий Князь отправился к министру один, и в результате их беседы было окончательное отречение от престола. […] Михаил Александрович слушал эту речь своего секретаря с ласковой, добродушно-иронической улыбкой»{1052}.

Если подытожить то, что сообщил С. В. Яблонский, получается, что 3 марта 1917 г. в квартире князя Путятина на Миллионной улице никакого «отказа» от престола Великим Князем подписано не было. Решение об этом было принято 4 марта на встрече Великого Князя Михаила Александровича и А. И. Гучкова, так как военным министром Временного правительства стал именно он. Обстоятельства принятия этого решения нам совершенно неизвестны. Если учесть, что текст «отказа» писал не Великий Князь, а заговорщик В. Д. Набоков, то сам факт этого отказа нужно поставить под сомнение.

«Манифест» об отречении Императора Николая II пропал в Петрограде также таинственно, как и появился. Его «следы» теряются в мутной воде февральской смуты и появляются вновь в Академии наук.

В ГА РФ имеется один любопытный документ. Эта расписка некоего и. о. обер-прокурора I департамента Сената «в приёме им актов об отречении». Написана она небрежной рукой, плохим почерком на клочке бумаги. Вот её текст: «Акты отречения Николая II от 2 марта и Михаила от 3 марта 1917 года мною, и. о. обер-прокурора I департамента Сената Фёдором Ивановичем (фамилия неразборчива. — П. М.), принято на хранение. 31 (месяц неразборчиво, похоже на слово „ноябрь“, чего, однако, не может быть, так как в ноябре 30 дней. — П. М.) 1917 года. г. Петроград»{1053}.

В своих воспоминаниях, вышедших в США, Ю. В. Ломоносов опубликовал факсимиле манифеста Императора Николая II, который Ломоносов выдавал за подлинник. По подписи Государя внизу текста невооружённым глазом видно, что это фальшивка.

Логика действий организаторов переворота заключалась в последовательном вовлечении военного руководства в свержение монархии. Для этого требования «манифестов» с каждым разом становились более радикальными, причём второе отменяло первое. Сначала требовали Ответственного министерства, затем — отречения в пользу Цесаревича Алексея, затем — в пользу Великого Князя Михаила Александровича. Не вызывает никаких сомнений, что, отправляясь в Псков, А. И. Гучков заранее знал, что манифест в пользу Михаила Александровича вновь окажется «недостаточным».

Особо следует сказать о подписи графа В. Б. Фредерикса, «скрепившего» манифест. Следует отметить, что подпись графа Фредерикса подделывалась на некоторых документах, не относящихся к «манифесту». На допросе ВЧСК на вопрос следователя о подлинности его подписи под запиской военному министру В. А. Сухомлинову граф заявил, что подпись на документе «по сходству похожа на мой почерк. Но чтобы я такую вещь написал, я могу поклясться, что я бы не сделал. Я готов поклясться, что не писал. А сходство есть безусловное»{1054}.

А. Б. Разумов в своём исследовании пишет, что его «удивила похожесть контрассигнирующих надписей графа Фредерикса на всех трёх „отречениях“, и я сделал наложение трёх надписей

друг на друга. Причём накладывал не слово на слово, а наложил всю надпись целиком, все семь слов сразу, в две строки, с пробелами, промежутками и росчерками. Три автографа на трёх разных документах совпали до буквы. Нет разницы даже не между буквами, а между расположением всех семи слов во всех трёх документах. Без копирования на стекле добиться такого эффекта нельзя»{1055}.

Таким образом, вывод, который мы можем сделать, сводится к следующему: «манифест» в пользу Великого Князя Михаила Александровича является искусно изготовленной фальшивкой. Целью этой фальшивки было создание видимости легальной передачи престола Великому Князю, который к этому времени находился в руках заговорщиков. Заговорщики заранее знали, что Михаил Александрович откажется от вступления на престол либо в силу осознания им отсутствия законных прав, либо под нажимом заговорщиков. Но если текст фальшивого манифеста был известен заранее и являлся исправленным вариантом текста отречения в пользу Цесаревича, то непосредственно сам документ, известный под названием «Начальнику штаба», скорее всего, был изготовлен намного позднее, возможно, даже уже при большевиках, с целью «доказательства» отречения Императора Николая II перед западным сообществом. Недаром в первый раз «подлинник» манифеста появляется в США, вывезенный туда Ю. В. Ломоносовым в 1919 г. До этого «манифеста» никто не видел. Второй раз, «манифест» появится уже для «внутреннего потребления» в 1929 г. в АН СССР.

Но здесь встаёт вопрос: а зачем организаторам переворота понадобилась вся эта сложная комбинация с отречением в пользу Великого Князя? Почему заговорщики не могли просто убить Государя, объявив стране, что он «скончался от апоплексического удара», как это было с Императором Павлом I в 1801 г.? Ответ на этот вопрос прост: убийство Государя, осуществлённое в условиях войны, вызвало бы сильное возмущение в рядах армии и способствовало подъёму монархических настроений. Кроме того, престол автоматически перешёл бы новому императору Алексею II. Заговорщики же стремились к свержению монархии как таковой. Вот почему им понадобилось отречение в пользу полулегитимного Великого Князя Михаила Александровича, а затем отказ последнего в пользу Учредительного собрания. Этот отказ лишил монархистов возможности сопротивления.

Причины отъезда Государя в Ставку, прощание со Штабом и последний «приказ» войскам

Общепринятое мнение сводится к тому, что после отречения Император Николай II решил отправиться в Ставку, чтобы проститься с войсками. Об этом сообщал генерал Ю. Н. Данилов генералу М. В. Алексееву в 1 ч 28 мин ночи 3 марта: «Его Величество выезжает сегодня, примерно в 2 часа, на несколько дней в Ставку, через Двинск»{1056}.

Сведения о том, что императорский поезд отбыл из Пскова в Ставку в 2 ч ночи, подтверждает и камер-фурьерский журнал{1057}.

В связи с этим недоумение вызывает запись в дневнике Императора Николая II: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого»{1058}.

А. А. Мордвинов называет 3 часа ночи как время отправления императорского поезда из Пскова{1059}.

Говоря о мотивах поездки Государя в Ставку, ни на секунду нельзя забывать, что Государь не был свободен в своих действиях. Когда 5 марта ему наконец разрешили позвонить в Александровский дворец, он в разговоре с Императрицей сказал: «Я думал, что смогу приехать к вам, но меня не пускают»{1060}.

Поэтому утверждение, что Государь поехал в Могилёв «прощаться» со Ставкой является утверждением заговорщиков. По всей вероятности, отправка Государя в Могилёв была принята в Пскове А. И. Гучковым. Единственным объяснением этой отправки могло быть стремление Гучкова отправить Государя в надёжное место на тот период, пока петроградские узурпаторы доводили до конца свои манипуляции с фальшивыми «манифестами».

Поэтому для А. И. Гучкова отправление Императора в подконтрольную Ставку не только никакой опасности не представляло, но, наоборот, он был уверен, что именно там царь будет лучшим способом обезврежен. Недаром А. А. Бубликов вспоминает, что на его недоумённый вопрос, почему Император Николай II находится в Ставке, Гучков спокойно ответил: «Он совершенно безвреден»{1061}.