Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

Волошкин-младший после беседы с папашей имел «бледный вид и макаронную походку».

Он долго просил меня не рассказывать остальным воинам про содержание своего письма папаше.

Так пришлось и сделать, но намёк на то идиотское письмо был хорошим «ледяным душем» для Волошкина, до самого его увольнения в запас.

Кстати, о солдатских письмах. Они играют большую роль в армейской жизни. В начале службы, как правило, все воины пишут письма (домой, знакомым, подругам) очень часто, многие чуть ли не ежедневно. Постепенно идёт привыкание к армейским порядкам, и воины пишут домой реже, а некоторые – и вовсе перестают это делать. О том, что переживают их родные, вдруг перестающие получать весточки, они совершенно не задумываются…

У нас был заведён порядок: с прибытием каждого молодого солдата, после первой беседы с ним, я писал письмо его родителям: об условиях службы в дивизионе, наших порядках и традициях, предлагал родителям воина писать и звонить нам с командиром, в случае необходимости, или возникновения каких-то проблем у сына. Причем старался посылать не формальный типовой «запрос», отпечатанный на машинке, а писал «от руки», и отправлял письмо за подписью командира и своей. На многие письма приходили хорошие обстоятельные ответы от родителей воинов, но процентов 40 писем (особенно отправленные в районы Кавказа и Средней Азии) оставались без ответа.

Так вот, примерно раз в квартал к нам приходили письма от встревоженных родителей, подолгу не получавших писем от своих чад. В них были вопросы о судьбе сына и просьба срочно сообщить информацию о его здоровье и самочувствии. В 100% случаях это были письма от родителей воинов, прослуживших более года, и уже утративших «тоску по родине», обычную для молодых солдат. Порой попадались и очень нервные обращения; шла «афганская» война, и многие родители, естественно, беспокоились о судьбе сыновей. «Где мой сын?! Что с ним?! Почему он ТАК давно нам не пишет?!» – такие, а иногда и более резкие выражения от матерей содержались в этих посланиях.

Приходилось приглашать такого воина для беседы. Зачитав ему встревоженное письмо от родителей, я предлагал объяснить причину «неписАния» им писем домой. Обычная отговорка воинов, мол «нет времени для писем» не срабатывала. Каждый вечер у бойцов был час «личного времени», когда можно было совершенно спокойно написать пару предложений родным, да и каждое воскресенье в распорядке дня у нас предусматривался «час солдатского письма», когда всех воинов в «добровольно-принудительном порядке» направляли в ленинскую комнату для написания писем. Другое дело, что кто-то писал домой письма в это время, а кто-то «балбесничал». После короткой задушевной беседы я писал срочную телеграмму родителям, что с сыном всё в порядке, и отправлял с ней почтальона в посёлок на телеграф. Одновременно и устыжённый воин что-то собственноручно «царапал» родным, и это послание, тоже вне всякой очереди, почтальон относил на почту. Обычно это помогало, и таких обращений от родных солдата больше не приходило.

Раза два-три попадались «особо одарённые» воины (не отягощённые излишними сыновними чувствами), от родителей которых, спустя некоторое время, приходили и ПОВТОРНЫЕ письма. Они писали, что «переписка снова прервалась», выдвигали различные нервные предположения о судьбе сына и требовали срочного ответа.

Тут уже приходилось вызывать бойца (вместе с его комбатом) для более обстоятельной беседы о сыновнем долге. Выяснив, что воин исправно получает письма от родных, но просто «забывает» на них отвечать, я рассказывал ему старый армейский анекдот:

«Построил командир свою роту. Даёт команду: «Рядовой Козлов, выйти из строя!» Тот выходит.

Командир: «Снять штаны!!!» Козлов с недоумением снимает.

«И кальсоны – тоже!!!» – требует командир. Приказ есть приказ, остаётся Козлов ниже пояса голым.

А командир держит речь следующего содержания: «Товарищи солдаты! Вы знаете писателя Антон Палыча Чехова?! Какие замечательные рассказы писал! А ведь был – импотент!

А Пётр Ильич Чайковский! Какие симфонии и оперы писал!! А ведь был – пидарас!!!

А теперь – посмотрите на нашего Козлова: с такой «елдой» – 3 месяца матери двух слов написать не может!!!»

После этого, приходилось клятвенно заверить воина, что в случае третьего обращения его родной матери о том, что сын ей не пишет, анекдот будет воплощён в суровую реальность на построении всего нашего героического дивизиона. Впечатляло. Помогало, наверное, и то, что вторую, более подробную телеграмму о здоровье и самочувствии воина мы отправляли уже за его счёт.

Ну и комбату вменялось в обязанность взять на контроль написание нерадивым воином ежемесячных весточек домой. Хоть их двух слов!! Третьего обращения не было не разу…

Справедливость старой офицерской поговорки про обычный эффект поцелуя солдата продемонстрировал нам Паша Бебелин.

Он тоже прибыл к нам как «пострадавший» из автороты при управлении бригады. Кстати, именно в авторотах и других различных «обозных» подразделениях традиционно слабее всего была дисциплина и злее проявления «неуставняка».

С первого взгляда и беседы с ним было видно, что этот воин «с характером» и криминальным прошлым, и хлопот с ним будет много.

Так и вышло. Служил Паша через пень-колоду, регулярно требуя внимания к себе. Но не «бегал», и на том спасибо.

Через полгода его службы он вдруг сообщил, что его невеста беременна и вот-вот родит. Надо мол, съездить в отпуск, расписаться и познать радость грядущего отцовства.

Поскольку это заявление ничем не подтверждалось, да и служил Паша плохо, особого желания идти ему навстречу не было. Я предложил ему затребовать от будущей мамы справку о беременности (с её получением тогда никаких проблем не было), и на её основании мы выпишем ему отпускной.

Паша оказался хитрее. Во время следующей поездки в управление бригады он «подкатился» к Бабраку Кармалю и рассказал ему эту же историю, попросившись в отпуск.

Бабрак, видимо польщённый этим солдатским вниманием, «наехал» на меня, потребовав немедленно отпустить Пашу в отпуск.

Возражения об отсутствии законных оснований на то, и моё предсказание, что Пашу из этого отпуска придётся тащить «на аркане», Бабрак проигнорировал.

Пришлось отпустить Пашу в отпуск, в Ленинград, откуда он был родом.

Через некоторое время прошли все сроки возвращения Паши из отпуска, а от него не было ни слуху, ни духу.

После моего доклада об этом прискорбном событии по «громкой», Левитан приказал мне выехать в Ленинград на поиск Паши.

Взяв с собой пашиного комвзвода Диму Горенкова, я отбыл в любимый город на поиски молодого папаши.

Паша, конечно же, не оставил нам адрес, где он обитает с молодой женой.

Дома его не оказалось, и родители заверили нас, что понятия не имеют о месте его пребывания.

Благо, перед отъездом в его тумбочке мы обнаружили письмо от его подруги с адресом какой-то общаги на окраине, где она проживала.

Туда-то мы и нагрянули, обнаружив там Пашу, в комнате женского общежития.

Паша был поражен нашим появлением до глубины души и застыл с открытой пастью, как громом поражённый.

Вежливо поприветствовав его подругу, я поинтересовался у Паши, можно ли его поздравить «с законным браком», для чего он, собственно, и был отпущен в отпуск по настоянию Бабрака.

Выяснилось, что до этого у молодых за 3 недели руки так и не дошли.

«Ну, собирайся с нами, Паша, значит, будешь дослуживать холостяком!» – дал я ему команду.

Наше прибытие с Пашей с дивизион вызвало немалую сенсацию среди его дружков. Оказывается, уезжая в отпуск, он похвалился им, что так спрячется в Питере, что его «хрен кто найдёт».

Серёга Балашов вспоминал о своём примере «солдатской признательности»:

«К нам в дивизион прибыл боец Горемыкин. Длинный, тощий, нескладный. К тому же он оказался недотёпой: рассеянным, задумчивым, с ленцой. Короче – ходячее ЧП, или, на языке современной молодёжи – лох. Он сразу же стал объектом насмешек и «чмырения» среди бойцов, в том числе и своего призыва. Зная по опыту, что бойцы стараются (от греха подальше) не задевать «людей замполита», сделал я из него киномеханика. Пусть, думаю, будет у меня всё время перед глазами. Обучил премудрости показа кинофильмов, назначил почтальоном и библиотекарем. Постепенно Горемыкин освоился, почувствовал себя авторитетным товарищем: письма, посылки носит, кино показывает, никто его не «чмырит».

Ну, думаю, нормально – сделал парню доброе дело, пусть теперь служит. Тут пришла мне пора – ехать в академию поступать. Оставил за себя секретаря парторганизации и поехал в лагеря, экзамены сдавать.