Траурный кортеж - Василий Доконт

Король брезгливо кривился и только скрипел зубами при виде зданий, пропитанных духовной людской немочью. Вид выходящих из них солдат тоже не радовал Василия. Неряшливые, расхлябанные, немытые, с обрюзгшими от долгого сна или долгого пьянства лицами — король ещё ни разу не встречал в Соргоне человеческого убожества в таком изобилии. Солдаты выползали на зов рассерженного Вустера из дверей казарм, и нехотя строились на плацу, равнодушно глядя себе под ноги. До чего же этот марш обречённых не походил на победное шествие войск, совсем недавно — шесть дней назад — виденное королём в Скиронаре!

— Как вы находите городскую стражу, граф?

— Мне кажется, что Рустак пережал с презрением к этим людям, сир. Не умея отличить правых от виноватых, он наказал недоверием всех. Похоже, бедолаги не ждут от нас ничего, кроме расправы… Эх, вот и доверяй солдат судейским!

— За что нам с ними расправляться!?

— За смерть короля, за предателей-командиров, за нападение на город… Да за что угодно! Им твердили, что они ненадёжны, они и верят теперь в свою ненадёжность… Если уж баронов вешают, чего же ждать им?

— Разве не вы первым заговорили о ненадёжности городской стражи — после бегства арестованных вами подстрекателей бунта в Храмах? Не вы ли настаивали на осторожности в отношениях с городскими стражами?

— Я, сир. Но осторожность по отношению к человеку не означает, что он обязательно должен быть арестован без доказательства его вины. Это уже не осторожность, сир, это — страх… Надо бы нам за Джаллоном послать: среди солдат, наверняка, есть его люди…

— Ну, так, посылайте, Паджеро! Я хочу скорее прекратить этот балаган: вид понурой солдатской толпы слишком сильно напоминает мне о методах Разрушителя. Вроде бы, мы — ничем его не лучше…

Закончилась долгая возня с построением, и король, спешившись, вышел перед строем.

— Солдаты! — заговорил он. — Вот перед вами Знамя Раттанара, перед вами Медведь, ставший на защиту родной земли от безликих завоевателей и примкнувших к ним предателей из разных сословий соргонских королевств. Долг каждого из нас, способных крепко держать в руке меч, выйти на битву с врагами Соргона, выйти и — победить! Я пришёл звать вас на бой…

— Как на убой гнать, — прервали короля, — так мы теперь хороши стали, годимся, а как нормальную жизнь солдату дать, так — на-ка, служивый, выкуси…

— в сторону короля вытянулась рука со смачно сложенным кукишем. — Да что с тобой говорить, одно слово: Василий-вешатель…

«— Так вот Вы какой, сир! Народ просто так прозвищ не даёт… А я-то, дура, нашла, с кем связываться…»

— Обесчестили нас перед народом, оболгали, — не унимались солдаты. — Без вины заточили в казарме, словно злодеев с большой дороги! К ответу виновных и оскорбителей наших!

И без того едва заметный, порядок в строю совершенно развалился, и двинулась на короля разгневанная солдатская масса. Поползли из ножен мечи, и шагнули навстречу друг другу две силы, убеждённые в своей правоте — стражи городские и стражи дворцовые. И быть бы здесь кровавой свалке, если бы не дерзость короля.

— А это ты видал? — сунул он в толпу ответную дулю. — Что, мало? Так на тебе ещё, — добавил он дулю со второй руки. — Может, сверху маком посыпать? С маком, оно вернее будет Прямо, по-королевски получится…

Кто-то не выдержал, рассмеялся, мысленно присыпав маком нехитрую комбинацию из трёх пальцев. Засмеялись и другие. Оно и понятно: глупо пытаться напугать того, кто тебя не боится. Король воспользовался сменой настроения толпы и, как ни в чем, ни бывало, продолжил прерванную речь:

— Солдаты! Слушайте сюда дальше! Во-первых, я не стану ни виниться перед вами, ни наказывать виновных за ваше недолгое заточение. Вы заслужили наказание своими прошлыми проступками, прошлой своей службой. Я имею в виду обирание пьяных и поборы с въезжающих в город. Вы занимались этим не все, я хочу верить, что многие из вас служили честно. Но и они, своим молчанием, тоже помогали процветанию продажности среди городских стражей. Про ваших офицеров я и говорить не буду: если бы вас не посадили под замок, то, по их приказу, вы натворили бы кое-чего похуже вымогательства. Не зря же они сбежали после нападения Масок на Раттанар. Второе: в моём мире принято за мелкие преступления наказывать пятнадцатью сутками лишения свободы. Вы свои уже отсидели, пора возвращаться к службе. Теперь, что касается вашей поруганной чести: я даю вам возможность счистить с неё все пятна, и большие, и малые, самым лёгким и самым опасным способом — на поле боя. И последнее: у вас есть время до утра, чтобы привести себя и свою казарму в соответствие с уставом. Предупреждаю: если завтра на прощании с королём Фирсоффом что-то у вас будет не так, вот тогда вы точно попомните Василия-вешателя…

Подобным же образом развивались события и у других казарм, только уже без угрозы для жизни короля, и без его жестоких обещаний: подоспевший Джаллон постарался распространить слух о проделке Василия по всем казармам ещё до приезда туда монарха, и солдаты слушали короля, не проявляя враждебности.

Завершилась поездка по казармам в Северном районе. Король, под конец своей речи, объявил там своё решение о слиянии всех отрядов городской стражи в одну воинскую часть — Раттанарский городской полк, а, заодно, назвал и его командира: полковника Паджеро, графа Бахарденского.

Но последнее слово всё равно осталось не за королём:

«— Надо было Вам, сир, объясняться с ними по матери — легче бы договорились, и не пришлось бы пошлые дули вертеть…»

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

В дом Тетуана Василий попал уже глухой ночью. В зале, в креслах у камина, он нашёл дремлющих Рустака и хозяина: уморились, короля ожидаючи. Сторожили пленника бдительно — в глазах у стражи король не заметил ни тени сна, сам же готов был заснуть хоть сидя, хоть стоя, даже во время ходьбы.

«— Пропишите себе бочку красной икры за вредность, сир…»

«— Если за твою, то мне и десяти бочек не хватит, ещё обожрусь, заботливая ты моя. А от усталости я знаю только одно средство — сон. Вот бы опять забыться дней на пять…»

«— Чур, меня, сир! Будите своего купчишку, два слова, и езжайте спать. Ещё ноги протянете раньше полной нашей победы. Будите-будите, сир, спокойный сон врага — нам во вред, ему на пользу».

Тетуан, и впрямь, во сне казался совершенно спокойным и очень безобидным и добрым. Такой себе божий одуванчик в ожидании попутного ветра: купец был хорошо ухоженным альбиносом, с почти прозрачной кожей и белым, без примесей другого оттенка, волосом, и выглядел каким-то беззащитным в окружении одетых в железо солдат.