Смертная чаша весов - Энн Перри

— И эти сторонники независимости назвали вас своим лидером? — уточнил Рэтбоун.

Рольф посмотрел на адвоката так, будто не понял ни слова из того, что тот сказал.

Оливер подошел поближе, чтобы сосредоточить на себе его внимание.

— Граф Лансдорф, ваша сестра, герцогиня Ульрика, разделяет ваше мнение?

— Да.

— А ваш племянник, наследный принц Вальдо?

Лицо графа осталось непроницаемым, но его еще сильнее застывшая фигура позволяла угадывать его чувства.

— Он придерживается иного мнения, — признался Рольф.

— Разумеется, иначе он давно возглавил бы вашу партию и в возвращении принца Фридриха не было бы необходимости. Как я понимаю, здоровье его величества герцога вызывает серьезные опасения?

— Наш король серьезно болен. Он угасает, — признал Лансдорф.

Рэтбоун чуть повернулся и как бы посмотрел на свидетеля с другой стороны.

— Ваше стремление вернуть принца Фридриха легко можно понять, сэр. Я думаю, что каждый мог бы посочувствовать вам, окажись он в вашем положении, и действовал бы точно так же. Однако трудно понять — а мне лично даже невозможно, — почему нелюбовь к принцессе Гизеле оказалась настолько велика, что от нее невозможно было отказаться даже ради возвращения принца на родину. Это для меня вообще лишено всякого смысла. — Юрист посмотрел на Гизелу. — Принцесса — очаровательная женщина, она была прекрасной женой принцу Фридриху, верной, благородной и остроумной, а ее дом был одним из самых гостеприимных в Европе. Никто никогда не промолвил о ней ни единого плохого слова. Почему вы были готовы пожертвовать успехом вашей борьбы за независимость, только бы не допустить возвращения принцессы вместе с мужем?

Граф Рольф по-прежнему стоял по стойке «смирно», и его опущенные вдоль туловища руки были словно приклеенными.

— Сэр, это давняя история, которой не менее двенадцати лет. Вам же известны из нее лишь последние несколько месяцев, — сказал он сухо. — Надеяться на то, что вы ее поймете, было бы по меньшей мере несерьезным.

— Я должен ее понять, — настаивал Рэтбоун. — И суду это тоже необходимо.

— Я так не считаю, — решительно возразил свидетель. — Это не имеет никакого отношения к смерти принца Фридриха или к клеветническому обвинению графини фон Рюстов.

Судья, наморщив лоб, внимательно посмотрел на Рольфа, однако, когда он заговорил, тон его был предельно вежлив:

— Вы не можете судить об этом, граф Лансдорф. Вы находитесь в английском суде, и здесь я буду решать, что необходимо, а что нет, в соответствии с нашим законодательством. А эти двенадцать джентльменов, — он указал на присяжных, — будут обсуждать и решать, что, по их мнению, является правдой. Разумеется, я не могу принудить вас отвечать на вопросы сэра Оливера. Я только могу предупредить вас о том, что если вы не станете отвечать, то заставите суд поверить в то, что ваше молчание означает сокрытие фактов. Убийство — это уголовное преступление, караемое смертной казнью. Оно совершено в Англии и рассматривается ее судом. Виновные в нем также будут судимы по законам Англии.

Граф побледнел.

— Я не знаю, кто и почему убил принца Фридриха. Задавайте ваши вопросы. — Он не добавил «и черт с вами», но, судя по выражению его лица, видимо, хотел сказать именно это.

— Благодарю вас, ваша честь, — сказал Рэтбоун, глядя на судью, а затем снова повернулся к Рольфу. — Знала ли принцесса Гизела о ваших переговорах, граф Лансдорф?

— Если она узнала об этом, то только не от меня. Мне неизвестно, рассказал ей это принц Фридрих или нет.

— Вы не заметили этого по ее поведению? — удивленно спросил адвокат.

— Она не из тех женщин, чьи чувства можно прочесть по лицу, — холодно произнес свидетель, даже не посмотрев в сторону Гизелы. — Я не знаю, чем можно было объяснить, что принцесса была… — Он помедлил, подыскивая нужные слова. — Была весела и спокойна на этом ужине: то ли ее неосведомленностью о цели нашего приезда, то ли уверенностью в том, что принц Фридрих никогда ее не оставит.

— Вы и прежде бывали на таких званых вечерах, граф Лансдорф?

— Только не на тех, на которые приглашались принц Фридрих и принцесса Гизела. Ведь я брат герцогини. А принц предпочел изгнание своему долгу перед нашей родиной, — надменно ответил граф. Выражение его лица и тон, которым это было сказано — жесткие, чеканные слова, — не оставляли сомнения в том, какие чувства он испытывает к своему племяннику.

— Итак, из этого мы можем предположить, что принцесса не сомневалась в том, что муж не оставит ее? — уточнил Оливер.

— Вы можете делать любые предположения, сэр, — пожал плечами Рольф.

Харвестер мрачно улыбнулся. Рэтбоун поймал его взгляд и решил изменить тактику.

— Граф Лансдорф, — снова начал он расспросы свидетеля, — вы были наделены правом принимать решения, касающиеся условий возвращения принца Фридриха или возможных уступок ему? Или вы должны были все согласовывать с герцогиней?

— Ни о каких уступках не могло быть и речи, — нахмурившись, ответил Рольф. — Мне кажется, я ясно дал это понять, сэр. Ее величество герцогиня не потерпела бы возвращения Гизелы Беренц в качестве наследной принцессы или супруги принца. Если б принц Фридрих не принял ее условий, был бы найден другой лидер движения за независимость.

— Кто?

— Я не знаю.

Вначале Рэтбоун воспринял это как отказ сказать правду, но, вглядевшись в лицо графа, понял, что это единственный ответ, который он получит.

— Герцогиня испытывает необъяснимую ненависть к принцессе Гизеле, — заметил он задумчиво. — То, что она позволила своим личным чувствам взять верх, противоречит интересам страны.

Это не было очередным вопросом к свидетелю. Просто адвокат надеялся, что таким образом он заставит графа защищаться. И не ошибся.

— Это не личная ненависть! — резко возразил Рольф. — Эта женщина не может считаться женой принца Фридриха… по многим причинам, и они отнюдь не личные. — Он произнес это с нескрываемым презрением.

Оливер повернулся и посмотрел на принцессу Гизелу, сидевшую рядом с Харвестером. Она олицетворяла собой глубокую скорбь, невинную жертву, которую адвокат мог бы и не защищать, ибо ее скромная, полная достоинства вдовья печаль была красноречивей всяких слов. Эшли был раздражен, но при этом казался достаточно удовлетворенным.

Графиня Зора сидела прямо — она словно застыла, и лицо ее было белее мела.

Рэтбоун снова повернулся к свидетелю.

— Мне казалось, что она была прекрасной парой принцу, — простодушно признался он. — В ней столько достоинства и выдержки, ею восхищаются, ее любит и ей завидует половина мира… Что еще вам нужно?

Губы графа Лансдорфа сжались в болезненную гримасу то ли от боли, то ли от презрения.

— Она умеет соблазнять мужчин, остроумна и всегда в центре внимания, наделена вкусом и хорошо одевается, — отозвался он. — Вот и всё.

С галерки послышался свист, а кто-то из присяжных, не выдержав, пробормотал что-то возмущенным тоном.

— Оставьте, сэр, — возразил Рэтбоун, почувствовав азарт. Сердце его учащенно билось, а в горле пересохло от охватившего его волнения. — В лучшем случае вы невежливы к даме и весьма предвзяты, в худшем — испытываете к ней личную неприязнь…

Это дерзкое замечание адвоката окончательно вывело графа из себя. Подавшись вперед, он гневно уставился на Оливера.

— То, что вы не знаете истинного характера принцессы, — не ваша вина, сэр. Слава богу, об этом не догадывается и вся Европа! Я пожелала бы, чтобы все так и остались в неведении, но вы, сэр, вынуждаете меня сказать правду. Как для всякой династии, для нас важно иметь наследников. Принц Вальдо не может иметь детей не по своей вине, и я не могу, да и не хочу обсуждать это здесь. Но принцесса Гизела бездетна по своей воле…

Услышав такое неожиданное заявление, галерка снова не осталась безучастной.

Харвестер приподнялся на своем стуле, но его протест потонул в общем шуме.

Судья, стуча молотком, потребовал порядка и тишины.

Рэтбоун взглянул на свидетеля, а затем на Гизелу. В лице ее не было ни единой кровинки, а огромные глаза казались темными провалами. Адвокат не мог понять, был ли это страх, чувство стыда за публичное разоблачение или же застарелая боль и обида.

В зале все еще было шумно. Оливер повернулся к графине фон Рюстов. Зора казалась столь же растерянной и удивленной, как и все присутствующие в зале.

Судья снова принялся стучать молотком, и зал наконец затих.

— Граф Лансдорф, — отчетливо произнес Рэтбоун, обращаясь к свидетелю и как бы приглашая его продолжить. Но он мог этого и не делать.

— Если б принц Фридрих оставил ее, — тут же снова заговорил Рольф в наступившей тишине, — он мог бы вступить в брак с более достойной женщиной, которая дала бы стране наследника. Есть немало молодых леди благородного происхождения и безукоризненной репутации, с приятной наружностью и хорошими манерами. — Граф в упор посмотрел на адвоката. — Таких, как баронесса Бригитта Арльсбах, например, которая всегда была образцом совершенства. Герцогиня просила принца взять ее в жены. Баронесса почитаема и любима в народе, она происходит из весьма благородной семьи, и ее популярность растет…