Русская фантастика 2011 - Василий Мельник

— Ага, — скривился Адам, — и я лично грыз руки пилоту…

— Почему нет? Мы предполагали, что либо это сделал он сам в каком-то припадке, либо некий инопланетный монстр с похожей на человеческую челюстью. Но есть ведь третий, наиболее простой и вероятный вариант — другой человек…

— И мы ничего не помним. Почему? Если даже принять версию, что мы прокляты, то разве наказываемый не должен знать, за что он наказан?

— Вот мы постепенно и узнаем.

— Не верю, — упрямо повторил Адам, глядя на распиленное пополам лицо своего двойника. — Чушь. Бред. Не может быть.

— Ну давай пойдем в рубку. Осмотрим пилотов тщательней, чем в прошлый раз.

— Ты еще предложи следственный эксперимент. Выгрызть кусок из руки трупа и сравнить следы… — его передернуло.

— Я ни на чем не настаиваю, Виктор…

— Не называй меня так!

— Двигатель не работает, топливо на нуле, корабль Неуправляем, и весь экипаж мертв, — устало перечислила она. — И мы заперты здесь без выхода и надежды. И верить или не верить — это твои трудности.

— Ну ладно, — беспомощно пожал плечами Адам. — В рубку так в рубку. Все равно я не знаю, куда идти и что делать дальше.

И они снова поднялись в рубку. Свет здесь по-прежнему не горел, но у Адама возникло твердое ощущение, что фонарик, уже почти было разрядившийся, стал светить ярче. Это уже не укладывалось ни в какие разумные объяснения — уж его-то точно ни от каких батарей не подзаряжали.

Адам остановился перед креслом первого пилота (первый — тот, что слева, всплыло из глубин отрезанной памяти), внимательно осмотрел с фонарем изуродованные руки трупа, затем направил луч ему в лицо, на которое в прошлый раз бросил лишь беглый взгляд (а Ева, кажется, на это лицо вообще тогда не смотрела).

— Что ты там говорила насчет близнецов? — хрипло спросил он.

Ева встала рядом, не веря собственным глазам. Если не брать в расчет царапины, выломанные зубы и отсутствие шва на лбу, на нее смотрело закатившимися глазами то же самое лицо, что и в медпункте.

— Ничего не понимаю, — пробормотала женщина. — Который же из них ты?

— Я — это я! — агрессивно рявкнул Адам, тыкая себя в грудь. — А эти… я не знаю, кто они такие! Может быть, — добавил он уже более рассудительным тоном, — может, в экипаже действительно были братья? Или, что более вероятно, клоны…

— Никто не пошлет клонов в дальнюю экспедицию, — возразила Ева. — Там нужны разные специалисты, а не копии одного и того же.

— Но клоны, как и природные близнецы, похожи только внешне, а специальности у них могут быть разные…

— Все равно. Их наличие на борту может породить психологические проблемы, — обрывки когда-то читанных наставлений по космической психологии всплывали в ее сознании. — Начиная от обычной путаницы, в том числе злонамеренной, и кончая….

— Но даже если твоя безумная версия верна и я умер, я же не мог умереть два раза!

— Не знаю. Теперь уже ничего не знаю. Все это кажется каким-то мороком…

— Я реален, черт подери! — заорал Адам и с размаху ударил труп кулаком в лицо. Несколько плохо державшихся зубов провалились в мертвый рот, один из них повис под губой на кровяной прожилке. — Слышишь, ты, дохлятина?! Реален! Реален!.. — Он молотил снова и снова, а в голове его билось осознание того факта, что лица всех обнаруженных здесь мертвецов были либо не видны, либо обезображены, либо искажены и запачканы. И все-таки, даже несмотря на это, он мог бы обратить внимание на сходство раньше — если бы его подсознание не противилось до самого последнего момента, пока его не ткнули носом. — Я не хренов призрак!!!

— Виктор! Адам! Прекрати! — Ева пыталась хватать его за руки, но он отшвырнул ее. Живая женщина, не удержав равновесия, упала на колени мертвой, сидевшей в правом кресле, и та от толчка уронила ей голову на плечо, клацнув зубами. Адам ударил беспомощный труп пилота еще дважды, затем бессильно уронил руки. В разбитом лице мертвеца теперь уже трудно было узнать его собственное, но это не спасало. Приступ ярости схлынул так же внезапно, как и начался, уступив место чему-то куда более страшному — гигантской и неотвратимой, как цунами, волне отчаяния. Самого черного и беспросветного отчаяния, многократно превосходившего, он был в этом совершенно уверен, любые горести его прежней забытой жизни. И чувствуя, как эта волна обрушивается на него всей своей тяжестью, он побрел прочь из рубки — не видя, куда идет, шатаясь как пьяный.

— Адам! — Ева выбралась из объятий покойницы и нагнала товарища у выхода из рубки. Почти силой она развернула его, чтобы он не уперся лбом в полузакрытую дверь.

И тут в тишине раздался звук, которого они менее всего могли ожидать. Открылись двери лифта.

Адам и Ева, едва не столкнувшись головами, уставились в просвет между дверями рубки. В освещенном проеме лифтовой кабины, привалившись к его краю, Стоял человек. Босой, в грязном и окровавленном нижнем белье.

Тот, кого здесь никак не могло быть. Просто потому, что он был двенадцатым.

Впрочем, простоял он недолго, какую-то долю секунды. А затем повалился вперед и, никак не попытавшись смягчить падение, грянулся на пол. Звук, с которым его лоб с размаху ударился об пол, заставил вздрогнуть обоих свидетелей.

Адам первым протиснулся между дверями и присел рядом с упавшим. Затем поднял безнадежный взгляд на Еву.

— Мертв? — поняла та.

— Причем давно. Видимо, застрял в лифте, когда отрубилось питание. И так и умер, привалившись к дверям, которые не смог открыть.

Говоря это, Адам смотрел на лицо мертвеца. Лицо, которое он видел уже как минимум трижды, включая отражение в зеркале.

Но Ева уже смотрела на другое.

— Господи… Ты только взгляни на его руки!

Адам посмотрел. Потом тяжело поднялся и заглянул в кабину лифта, которая все еще стояла открытой, ибо ноги покойника оставались между дверями.

Все стены кабины изнутри были исписаны красным. И это уже не были отдельные фразы крупными буквами. Это был сплошной текст (не разделенный даже знаками препинания), покрывавший стены по спирали, начиная от высоты, до которой писавший мог дотянуться, и почти до самого пола. А на полу валялись куски того, что он использовал вместо фломастера.

— Он откусывал себе пальцы, — констатировал Адам. — По кускам. Чтобы написать это. Когда кровь переставала течь, наступал черед следующей фаланги… А последние фразы, — он всмотрелся в широкие и размазанные, почти нечитабельные буквы в считаных дюймах от пола, — мне кажется, он дописывал языком. Макая его в кровь, текущую из запястий.