Как убивали Сталина - Николай Добрюха

— То есть… вообще мертвый?

— Мертвый!

— А все говорят, что несколько дней умирал…

— Не-е-е. Нет-нет, он уже мертвый был. Все! Все эти разговоры и газетные сообщения — галиматья. Он уже мертвый был. Все!

Это откровение Орлова, которое он сделал мне по дружбе. Примерно через месяц после похорон Сталина.

Этот рассказ Коломейцева в ряде существенных моментов совпадает с данными, полученными моим старым знакомым Феликсом Чуевым от Василия Рясного, одного из тогдашних руководителей МГБ. Кстати, и сын Берии Серго независимо от Коломейцева и Рясного приводит такие факты, которые во многом оказываются на стороне откровений коменданта Ближней дачи Орлова и ставят под сомнение являющуюся чуть ли не официальной версию, выстроенную на воспоминаниях замкоменданта дачи Петра Лозгачева.

В ночь на 1 марта 1953 года я был на даче… При Сталине в те сутки до 10 утра дежурил Иван Васильевич Хрусталев. Потом его сменил старший прикрепленный Старостин. Еще в ту ночь дежурили помощник Старостина Туков, я и Матрена Бутусова… Кто из гостей был в ту ночь? Как обычно: Берия, Маленков, Хрущев и бородатый Булганин… В пятом часу утра гостям подали машины (Заметьте! Называя, кто дежурил сутки со Старостиным, Лозгачев почему-то забыл (?) перечислить тех, кто сутки дежурил с И. В. Хрусталевым. — НАД.)…

Пришел Хрусталев, радостный: «Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было… Хозяин сказал: «Ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». И правда, за все время, что я работал, это был единственный раз, когда хозяин сказал: «Ложитесь спать…» Мы были, конечно, очень довольны, получив такое указание, и смело легли спать.

1 марта было воскресенье. В 10 часов мы, как обычно, уже все были на кухне… Сталин вставал в 11–12, а иногда даже в 10 часов он уже не спит… Но вот уже 2 часа дня, а движения в его комнатах нет (так у нас говорилось, когда он спал). Начинаем волноваться… Уже 6 часов вечера, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит постовой с улицы: «Вижу, зажегся свет в малой столовой». Ну, думаем, все в порядке… И… опять ничего! Восемь, девять, десять — нет движения. Не знаем, что делать. В это время почту привозят — пакет из ЦК. А почту передать — это моя обязанность… Обычно входим мы к нему, совсем не крадучись, иногда даже дверью специально громко хлопнешь, чтобы он слышал, что ты идешь. Он очень болезненно реагировал, когда тихо к нему входили… Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору (наш служебный дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная), а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату, гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял… вот так… Все во мне оцепенело… Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с Вами?» Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может, врача вызвать?» А он в ответ так невнятно: «Дз… дз…» Дзыкнул и все. На полулежали карманные часы и газета «Правда». На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся. Пока я у него спрашивал, ну, наверное, минуту-две-три, вдруг он тихо захрапел… Слышу такой легкий храп, будто спит человек… Звоню Старостину: «Быстро ко мне…» Пришел (пришел, не прибежал! — НАД.) Старостин, тоже оторопел. Хозяин-то без сознания… За Старостиным Туков и Мотя Бутусова пришли. Общими усилиями положили его на диванчик… Я Старостину говорю: «Иди звонить всем без исключения!«…Яне отходил от Хозяина, он лежал неподвижно и только храпел. Старостин стал звонить в МГБ министру Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову… Мы перенесли Хозяина в большую столовую на большой диван — там воздуха побольше. Укрыли пледом… Бутусова отвернула ему завернутые рукава сорочки — ему, наверное, было холодно. Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам: «Берию я не нашел». Прошло еще полчаса, звонит Берия: «О болезни товарища Сталина никому не говорите».

…В 3 часа ночи… приехали Берия и Маленков… Входят: «Что с Хозяином?» А он лежит и чуть похрапывает… Берия: «Что ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказывается, спит преспокойно. Поедем, Маленков!» Я им все рассказал, как было, а Берия: «Не поднимай панику!..» И уехали.

…В восьмом часу утра заявляется Хрущев: «Как Хозяин?» Говорю: «Очень плох, с ним что-то случилось…» Хрущев говорит: «Сейчас врачи приедут»… Между половиной девятого и девятью прибыли врачи…

(В изложении Ф. Чуева)

Беда со Сталиным случилась в ночь с 1 на 2 марта 1953 года. Рясному позвонил его подчиненный Старостин: «Что-то товарищ Сталин не просыпается… уже слишком долго. Что делать?»

— А ты поставь лестницу или табуретку и загляни! — посоветовал Рясной Старостину.

…Над дверью, где спал Сталин, было стеклянное окно. В комнате стоял диван, стол. Маленький столик для газет и рядом с ним мягкий диванчик, покрытый шелковой накидкой. Старостин приставил лестницу, заглянул в окно и увидел, что Сталин лежит на полу. Потрясенный, он тут же позвонил Рясному, у которого на даче всегда дежурила машина. Рясной помчался к Сталину. И сразу на ту же лестницу. Сталин лежал на полу. Похоже было, что он спиной съехал с диванчика по шелковой накидке.

— Скорей звони Маленкову! — приказал Рясной Старостину. Дверь в спальню была заперта на ключ, а ключ был у Хозяина. «Не знаю, что делать, — говорит Рясной, — приедет Маленков — распорядится. Я-то что? Дать указание ломать — не имею права…»

Маленков и Берия приехали вместе. Рясной (B. C. Рясной (1904–95) — тогда замминистра МГБ. — НАД.) встретил их во дворе, доложил о случившемся и добавил: «Надо срочно вызвать врачей!» Маленков побежал в коридор к телефону…

(В изложении его сына Серго)

…Светлана ошиблась с рассказом об агонии своего отца. Сталин умер, не приходя в сознание. Он не сделал ни единого движения, даже глазами.

Вот что я узнал от моего отца. Члены Политбюро пришли к Сталину накануне вечером. Он их рано отправил по домам, так как плохо себя чувствовал и хотел спать. На следующий день охранники заметили, что дверь его комнаты закрыта дольше обычного (обычно он закрывался на ключ, не желая быть застигнутым кем-либо врасплох). Они постучали — ответа не последовало. Офицеры побоялись ломать дверь и позвонили Маленкову и моему отцу, которые посоветовали им взломать дверь. После этого все трое (вместе с Хрущевым) отправились к Сталину. Они нашли его лежащим на диване без сознания, с едва заметным дыханием. Вопреки тому, что рассказывали в печати позже, они сразу вызвали врачей: Мясникова, известного кардиолога, и трех или четырех других специалистов. Приехала служба реанимации, его положили на диван и сделали сердечный массаж. Врачи осмотрели его и поставили диагноз (Странно, то Сталин — на диване, то его только кладут на диван… — НАД.)…

Уж коли сын Берии упомянул о Мясникове, имеет смысл привести для сравнения и любопытное, нигде больше не встречавшееся, воспоминание самого профессора: «Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате. В кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром, в седьмом часу, охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. В ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг…»

Что касается дежурного офицера из охраны, которого упоминает Мясников, то я недавно встречался с офицером, охранявшим Сталина в ту ночь. Правда, он не был единственным, кто наблюдал тогда за сталинскими комнатами… Впрочем, лучше об этом пусть расскажет сам офицер Егоров Павел Иванович. В то время лейтенант госбезопасности из выездной охраны Сталина, которая одновременно стояла и на 6 постах вокруг сталинского дома на Ближней даче, сменяясь каждые 2 часа.

— Про эту ночь, — говорит Егоров, — про каждый ее час исследователями всего мира написаны целые книги. Я же готов рассказать о времени с нуля до 2 часов ночи, потому что именно эти часы остались в моей памяти навсегда.