СОВЕТСКАЯ ФАНТАСТИКА 80-х годов (антология) - Владимир Михайлов

Хараламбос на все это согласился, но поставил только одно условие: все работы ведутся островитянами, из них же формируется новая команда танкера, а прежняя, за исключением старшего механика и штурмана-радиста, совладельца корабля, снимается с борта. «У вас там уран. Нам троим наплевать, но наши моряки— это семейные и не очень знающие люди, мистер Кэйрд. Мы все земляки или родственники, иначе нам нельзя работать. И если кто-нибудь из них пострадает, вина ляжет на меня, и все очень осложнится. Мы отлично понимаем: когда кончим дело, прежнему конец, мы станем слишком заметны. Ну что ж. Когда-то надо кончать. И лучше так, чем иначе. Мы трое идем на это сознательно. Но наши люди —они здесь ни при чем».

Два десятка вертолетов кружились над Атлантикой, как пчелы. Чтобы сократить маршруты, Хараламбос прижался чуть ли не к самому трясущемуся наползающему берегу. Еще сутки, и двести тридцать тяжких вольфрамовых шаров, начиненных графитом и ураном, угнездились:  в  цистернах  танкера, давным-давно

забывших, что такое нефть.

А что они помнят, эти цистерны? Спринглторп вздохнул. Отец Фергус пытался деликатным образом дознаться. Следы круто повели во тьму, где люди исчезают без следа. А господин Баркарис, спустившись вместе с Борроумли в недра корабля проверить крепление груза, с белозубой улыбкой неожиданно спросил, много ли еще у островитян не в меру любопытных мальчиков. «Очень мало,— ответил Борроумли.— Практически больше нет».— «Это утешительно,— кивнул Хараламбос и тут же переменил разговор.— Так вот это и есть атомные бомбы?» — спросил он. Шестиметровые серые шары мрачно казали сизые шрамы поспешной сварки. «Ах, это не бомбы. А переделать их в бомбы можно?» Узнав, что проще начать заново, капитан еще раз улыбнулся, повернулся на каблуках и начал педантично проверять трос за тросом. «Дело знает»,— кратко отозвался о нем Борроумли, но каким это было сказано тоном!

В тот же вечер в кабинете Памелы Дэвисон состоялось последнее совещание перед вылетом Левковича на танкер.

— Мы наметили для перфорации пятнадцать точек. Вот здесь, здесь и здесь,— говорил Левкович, тыча в карту красным карандашом.— Слава аллаху, здесь, судя по стратиграммам, довольно близко к поверхности магматический очажок. Вам везет. Не бог весть что, но для нас хватит. И пилюль должно хватить. От точки до точки — двадцать миль, неполных полтора часа ходу. Начинаем здесь. Тут хорошая впадина в дне. Пойдем вот сюда, по дуге к южному краю скального плато. И назад по хорде на второй заход. Один круг — около полутора суток. Думаю, на двенадцатый день, где-то после седьмого круга, кое-что прорежется. Тогда и публикуйте сообщение.

— А если ничего не выйдет? — мучительно выдавил Мартин Кэйрд-старший.

— На вашем месте я бы лучше думал, как сделать, чтобы вышло,— отчеканил Левкович.— По расчету, я должен бросить следующий шарик в ту же точку дна через тридцать, максимум через тридцать пять часов, иначе горячий ствол может затромбировать. Норвежская станция наводку обеспечит, она трехканальная; большего запаса надежности могут требовать только капризники, я к ним не отношусь. А вот эта ваша темная посудина... Корабль должен пройти без остановки до пятнадцати тысяч километров со средней скоростью шестнадцать с половиной узлов. Около двадцати суток непрерывного хода. Вы уверены, что Хараламбосова бочка из-под керосина на это способна?

Хорошо, что господин Баркарис не слышал этих оскорбительных слов. «Эльпидифорос» работал, как часы, на двадцати шести узлах. Иначе и. быть не могло. Хараламбосу по его делам нужен был не корабль, а марафонец-рекордсмен. Как бы иначе он мог предложить танкер, скажем, в качестве вертолетоносца во время гражданской войны на островах Бакалажу — удачная авантюра шестилетней давности, составлявшая предмет его профессиональной гордости.

— А дозаправка? — не унимался Левкович.— Если мы станем посреди океана без капли, мазута, вот тогда действительно ничего не выйдет. Вы позаботились о дозаправке танкера топливом?

«Это моя забота»,— сказал Баркарис во время переговоров с Кэйрдом. Дважды за время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопеленгу к огромным пластиковым поплавкам с горючим, одиноко болтающимся посреди моря. Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, — это никого не касалось. «С вас достаточно знать, что это обходится мне в копеечку, мистер Борроумли,— заявил Баркарис.— Или вы решили, что я шкуродер, сграбастаю ваши миллионы и сам профинчу по кабакам? Если решили, то напрасно. Я больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было бы жить так, как вы прожили свою жизнь, суперкарго. Чтобы не скучать, надо рисковать и платить. Солоно платить. Зато мой сервис — это сервис. Во всяком случае, от Фиджи до Гибралтара. Честно говоря, это мой первый выход в ваши измордованные законоведами края. Надеюсь, успешный?» — «Это правда, что вы выиграли танкер в карты?» — ответил вопросом на вопрос Дэд Борроумли. Они сидели в капитанском салоне, на столе красовалось невероятно дорогое коньячество со столетними сертификатами. Наслаждался им один Хараламбос. Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал не спать еще двое. Рюмка вина могла свалить его с ног, и Хараламбос деликатно не настаивал на обоюдности пиршества, удовлетворившись соблюдением ритуала общего ужина капитана и «представителя владельца груза». «Не совсем так,— ответил Баркарис.— Это легенда. Но лично мне она нравится больше правды».— «Почем платили за легенду?» — угрюмо поинтересовался Дэд. Хуже не было для него пытки, чем эти ежевечерние пиры в «будуаре», как он именовал капитанский салон. «Сразу видно, что вы неопытны в таких делах, суперкарго,— возрадовался Хараламбос.— Легенды не продаются. Их нельзя купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают. Был такой случай в нашей истории. Вот послушайте». И включил магнитофон. Зазвучала протяжная, тоскливая, с придыханиями речь. «Вой собачий»,— определил про себя Борроумли. «Одиссея»,— гордо сказал Хараламбос. «Извините, капитан. Как-нибудь в другой раз»,— поднялся Дэд из-за стола. Он не мог есть, не мог видеть, как едят другие, он ничего не мог — мог только ворочать эти неподъемные глыбы металла и швырять их в зыбучую хлябь океана.

На корме готовили к сбросу очередную пилюлю. Крепили лопасти гидропланера, проверяли запальное устройство, вязали тросы. Начинался седьмой заход. Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было необязательно, но он ушел с кормы только после того, как шар, тяжко плюхнувшись, исчез в черной пучине, волоча за собой кабель управления. Пройдя по грохочущему коридору, Борроумли открыл дверь каюты гидроакустиков. Левкович и Кэйрд-младший стояли, склонясь над столом и прижав к ушам по одному наушнику общей пары. Завидев Борроумли, Левкович поманил его рукой, потянул наушники, и Кэйрд, словно приклеенный к ним, попятился следом, не отпуская свой. Дедад прижал наушник к уху и услышал долгий скрип, потом скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.