Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Тетушка Фэн привела служанку. Девушку лет тринадцати сначала провели к Пинъэр, а потом отдали Цзяоэр в служанки. Цзяоэр уплатила за нее пять лянов серебром, но не о том пойдет речь.

Да,

Зимней сливы цветы самовольно весну возвещают,Феи ветра Фэнъи настойчивый зов отвергают.Тому свидетельством стихи:Снаружи ликуют бесы, а душу сжигают страсти;Утех ожидает тело, их сладостной жаждет власти.В красивом седле прогулку с утра совершать не худо,А вечером, воротившись, забыться в притоне блуда.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.

Глава двадцать пятая

Красавицы в саду — букет цветов,благоуханный, пестрый, свежий,Порхают на качелях вверх и вниз,так обольстительны, нарядны.Добавлены здесь к утренней красепарчи рисунчатой узоры,Весенняя истома разлитаи веет ветерок прохладный,Взошли ростки красавиц-орхидейу светлых яшмовых ступней;Как веточка душистая цвететза занавеской чаровница…Кто сам растит губительный побег,тот осмеяния достоин.В покоях женских нравов чистота,хоть расшибись, никак не сохранится.

Так вот. Прошел Праздник фонарей и настал День поминовения усопших.[370] К Симэню с утра прибыл Ин Боцзюэ с приглашением поехать за город. Угощал Сунь Молчун.

Хозяин отбыл на пир, а Юэнян велела устроить в саду качели и сопровождаемая остальными женами вышла развеяться и стряхнуть с себя весеннюю истому. Первыми качались Юэнян и Юйлоу. Потом пригласили Цзяоэр и Цзиньлянь, но Цзяоэр, сославшись на дурное самочувствие, отказалась. Предложили Пинъэр, и она села рядом с Цзиньлянь.

— Сестрица, — крикнула ей немного погодя Юйлоу, — давай стоя покачаемся, а? Только не смейся, ладно?

Своими нежными, будто выточенными из нефрита, руками они крепко ухватились за цветастые шелковые шнуры, встали на разрисованную доску, и Юэнян велела Хуэйлянь с Чуньмэй подтолкнуть качели.

Да,

Редко встречают друг другатакие румяные лица,Не часто видятся вместестоль белоснежные плечи,Точеные, будто из яшмы,четыре тончайшие пясти,И над землею пареньедвух пар, как лотосы, ножек!

Когда качели взметнулись ввысь, Цзиньлянь громко рассмеялась.

— Не шути, сестрица, — предупреждала ее Юэнян. — Смотри, упадешь, будет не до смеху.

Не успела она сказать, как Цзиньлянь поскользнулась. Туфельки на высокой подошве начали сползать с доски. Она не удержалась и повисла на шнурах. Если б вовремя не остановили качели, упала б она и увлекла за собой Юйлоу.

— Я тебе говорила, сестрица, нельзя смеяться. — Юэнян обернулась к Цзяоэр и продолжала: — На качелях никак нельзя смеяться. Добром не кончится. Ноги ослабнут и свалишься. Помню, в детстве по соседству с нами жил цензор Чжоу. Был тоже весенний праздник. Мы, девочки, пошли к ним в сад с барышней Чжоу на качелях качаться. Она вот так же расхохоталась, поскользнулась и плюх! — верхом на доску. Потом ее замуж выдали, да обратно к родителям прогнали: чистоты, говорили, в девичестве не сберегла. Так что на качелях смех забыть надо.

— Не умеешь ты, сестрица Мэн, — сказала Цзиньлянь. — Погоди, мы с сестрицей Ли покачаемся.

— Будьте осторожней, — предупредила их Юэнян и велела Юйсяо с Чуньмэй подтолкнуть качели.

Появился Чэнь Цзинцзи.

— А-а, вы, оказывается, на качелях, — протянул он.

— Как ты, зятюшка, вовремя пришел! — сказала Юэнян. — Покачай, будь добр, а то у служанки сил не хватает.

— Сейчас покачаю, — охотно отозвался Цзинцзи и, подобрав полы халата, вмиг подлетел к качелям — точно так же, как, едва заслышав удары колокола, бросает созерцание и мчится в трапезную буддийский монах. Первым делом Цзинцзи ухватил за юбку Цзиньлянь.

— Крепче держитесь, матушка! — крикнул он. — Раскачивать буду.

Как летающие феи порхали Цзиньлянь и Пинъэр. Когда качели взмыли ввысь, Пинъэр, подавляя испуг, крикнула:

— Нехорошо, так, зятюшка! Что ж меня не покачаешь?

— Не спешите, — отвечал Цзинцзи. — Сейчас и до вас очередь дойдет. Не могу же я разорваться. Так-то и у меня силы выйдут.

Он приподнял юбку Пинъэр, так что показались ярко-красные штаны.

— Потише, зятюшка, — предупреждала Пинъэр, — у меня в ногах слабость.

— Ну вот, просили-просили, а выходит зря, — говорили Цзинцзи. — Пить-то вы, оказывается слабоваты.

— Ты мне на подол наступила, — сказала Цзиньлянь.

Они немного покачались и сошли. За ними сели Чуньмэй и дочь Симэня, а потом предложили Хуэйлянь и Юйсяо. Хуэйлянь ухватилась за шнуры, встала понадежнее на доску и, выпрямившись во весь рост, ветром взметнулась в небо. Ее никто не раскачивал, а качели то вздымались ввысь, то стремительно проносились над самой землей. Хуэйлянь в самом деле напоминала фею, так она была прекрасна.

— Глядите, вот кто умеет качаться! — заметила Юэнян, обращаясь к Юйлоу и Пинъэр.

Налетел порыв ветра, и из-под юбки Хуэйлянь показались красные из шаньсийского шелка штаны, зеленые газовые чулки и пестрые наколенники. Талию стягивал отделанный серебром поясок из красного шелка.

— Ишь, какая нарядная, негодница! — полушутливо, полусерьезно проговорила Юэнян, когда Юйлоу обратила ее внимание на Хуэйлянь.

Однако, довольно о качелях.

Тут наш рассказ раздваивается.

Расскажем теперь о Лайване. Заказал он в Ханчжоу одежды ко дню рождения государственного наставника Цая и, погрузив на корабль целую груду вьюков, корзин и сундуков, двинулся в обратный путь. Поклажу ввезли в ворота и сгрузили. Стряхнув с себя дорожную пыль, Лайван направился в дальние покои. У дверей, ведущих к хозяйке, ему повстречалась Сунь Сюээ. Слуга приветствовал ее поклоном.

— Жив-здоров? С праздником! — просияв улыбкой, сказала Сюээ. — Давно не виделись. Устал, наверное, с дороги-то? Вон как загорел да потолстел.

— А где батюшка с матушкой? — спросил Лайван.

— Хозяина Ин с друзьями за город пригласил, — отвечала Сюээ, — а хозяйка с сестрами в саду на качелях качается.

— Что это они вздумали качаться? — удивился слуга. — Качели только на севере встретишь, то утеха жунская,[371] южане не качаются. А женщины весной всегда наперебой — кто кого ярче — себя цветами украшают.

Сюээ удалилась на кухню и подала чай.

— Есть будешь? — спросила она.

— Не буду. Надо с матушкой повидаться да умыться. А жена моя на кухне? Что это ее не видать?

— Твоя жена теперь не та, что была раньше, — ответила с усмешкой Сюээ. — Ох, как она вознеслась! С хозяйками целыми днями в домино и в шашки играет. Будет она у котлов вертеться!

— Лайван приехал, — доложила хозяйке вбежавшая в сад Сяоюй.

Юэнян вернулась к себе. Лайван отвесил ей земной поклон и встал в сторонке. Хозяйка расспросила его о поездке и поднесла два кувшина вина. Он осушил несколько чарок, прежде чем появилась Сун Хуэйлянь.

— Ладно! Устал ты с дороги, — сказала Юэнян. — Ступай умойся и отдохни, а придет хозяин, ему и доложишь.

Лайван отправился к себе. Хуэйлянь дала ему ключ от двери, налила воды умыться и убрала дорожную суму.

— Давно ль расстались, а вон как раздобрел, разбойник, черный арестант, — говорила Хуэйлянь, помогая мужу переодеться и накрывая стол.

Лайван лег, а когда проснулся, солнце склонилось к западу и вернулся Симэнь.

Лайван предстал перед ним и доложил, что подарки государственному наставнику Цай Цзину и одежды его домашним заготовлены в Ханчжоу полностью, четыре сундука с вьюками погружены на казенный корабль и теперь осталось только уплатить пошлину.

Обрадованный Симэнь вручил ему серебро и велел на другой день с утра рассчитаться с таможней и доставить вещи домой, а слугу одарил пятью лянами на покупку обнов.

Лайван и сам кое-что заработал от поездки и тайком поднес Сунь Сюээ два шелковых платка, две пары цветастых наколенников, четыре коробки ханчжоуской пудры и двадцать палочек помады. Сюээ потихоньку рассказала ему, как за эти четыре месяца сошлась с Симэнем Хуэйлянь, как их сводила Юйсяо, как они встречались сперва в гроте, а потом свили гнездо в покоях Цзиньлянь и с утра до ночи не расставались, как он одеждами и украшениями ее одаривал, деньги давал, а она большим кошельком обзавелась, слуг то да се купить посылала, по два да по три цяня серебра каждый день тратила.

— Я и то гляжу, в сундуке у нее наряды да украшения лежат, — говорил Лайван. — Откуда, спрашиваю, — хозяйка, говорит, дала.

— Какая там хозяйка? Все хозяин одаривает.